— До поединков я не считал бы их подлежащими наказанию, но после них они должны были отпустить вас на свободу. Вместо этого они преследовали вас и хотели убить! Теперь я не сомневаюсь, что у них не дрогнула бы рука, если бы им предоставилась такая возможность.

— Весьма вероятно, — заметил Олд Шеттерхэнд, — но они не нашли такую возможность и, стало быть, не смогли этого сделать.

— Well! Намерения тоже наказуемы.

— Как вы хотите их наказать?

— Хм! Это, конечно, непросто.

— Смертью?

— Нет.

— Арестом, пленом, тюрьмой?

— Хо! Надо крепко проучить их!

— Это было бы худшее, что мы могли сделать, ибо для индейца нет хуже оскорбления, чем удары. Они преследовали бы нас по всему континенту.

— Тогда наложить штраф!

— У них есть деньги?

— Нет, но лошади и оружие…

— Вы полагаете, что мы должны их забрать? Это было бы жестоко. Без лошадей и оружия они умрут с голоду или попадут в руки врагов.

— Я не понимаю вас, сэр! Чем снисходительнее вы с этими людьми, тем неблагодарнее они становятся. Не надо быть таким мягкосердечным, ибо сейчас вы тот, перед кем они провинились!

— Именно потому, что они виноваты передо мной, Френком, Дэви и Джемми, мы вчетвером и должны решать их судьбу.

— Делайте, что хотите! — закончил лорд, недовольно отвернувшись. Но тотчас снова повернулся и спросил: — А может, поспорим?

— О чем?

— О том, что эти типы отплатят вам сполна, если вы будете снисходительны!

— Не думаю.

— Ставлю десять долларов!

— А я нет.

— Ставлю двадцать долларов против десяти!

— Я вовсе не спорю.

— Никогда?

— Нет.

— Жаль, очень жаль! С момента последней долгой скачки от Осэдж-Нук я до сих пор не заключил ни одного пари! После всего, что я о вас слышал, я должен считать вас настоящим джентльменом, и вдруг вы заявляете мне, что никогда не спорите. Я повторяю — делайте, что хотите!

Лорд распалился не на шутку. Он очень легко и просто свыкся с жизнью на Диком Западе, но то, что никто не хотел с ним спорить, страшно раздражало его.

Слова Олд Шеттерхэнда о том, что он, Френк, Джемми и Дэви одни имеют право заседать, решая судьбу пленных, не остались незамеченными — по этому поводу разразились еще большие дебаты. Склонились к тому, что этим четверым нужно предоставить их право, но потребовать при этом от краснокожих не выказывать никаких враждебных действий, если их отпустят. Стало быть, надо добиться от юта крепкого обещания. Кроме того, недостаточно вести переговоры только с вождем, его подчиненные также должны слушать то, что он будет говорить и обещать. Возможно, он из уважения к их вере в него не смог бы нарушить обещание.

Белые и краснокожие образовали широкий круг. Двоих рафтеров выставили часовыми в верхней и нижней части каньона, чтобы те вовремя сообщили о приближении врага. Вождь сел перед Виннету и Олд Шеттерхэндом. Он не поднимал на них глаз, может, из чувства стыда, а скорее, из-за ожесточения.

— Что думает Большой Волк, как мы поступим с ним? — спросил Олд Шеттерхэнд на языке юта.

Ответа не последовало.

— Вождь юта испугался, поэтому он не отвечает?

Краснокожий устремил свой полный ярости взгляд на лицо охотника и ответил:

— Бледнолицый лжет, если утверждает, что я боюсь его!

— Так отвечай! Ты не имеешь права говорить о лжи, ибо сам обманщик.

— Это неправда!

— Это правда. Когда мы еще находились в вашем лагере, я спросил тебя: станем ли мы свободны, если я добьюсь победы? Что ты мне ответил?

— Что вы сможете уйти.

— Разве это не ложь?

— Нет, ведь вы ушли.

— Но вы преследовали нас!

— Нет.

— Ты будешь отрицать?

— Да.

— С какой целью вы оставили лагерь?

— Чтобы приехать на место сбора всех племен юта, но не преследовать вас.

— Почему же ты выслал вперед пятерых воинов?

— Я этого не делал. Мы вырыли топор войны, а раз это произошло, мы должны быть осторожны! Когда я обещал вам свободу, если ты победишь меня, я не знал, в каком направлении вы поедете. Мы хотели дать вам уйти и сдержали слово. Но вы напали на нас, отняли оружие и убили пятерых воинов. Их трупы еще лежат там, в скальной расщелине.

— Ты слишком хорошо знаешь сам, что я должен думать о твоих словах. Почему твои часовые стреляли в нас, когда мы уезжали?

— Они не знали, что я пообещал вам свободу.

— Почему все твои люди издали боевой клич? Они знали об обещании.

— Этот крик относился не к вам, а к часовым, чтобы они больше не стреляли. То, что мы хотели сделать для вас, ты представляешь теперь как плохое! — заключил хитрый вождь.

— Ты прекрасно понимаешь, что сейчас должен умно защищаться, но это не удастся — твоя вина доказана. Я хочу только посмотреть, обладают ли твои воины мужеством быть искреннее, чем ты.

Он задал краснокожим вопрос, за кем они скакали, но те, как и вождь, утверждали, что не имели никаких злых намерений против бледнолицых.

— Эти люди не хотят, чтобы ты был наказан за ложь, — продолжил он, обращаясь к Большому Волку. — Но я имею неопровержимые доказательства. Мы подкрались к твоему лагерю и подслушали твоих людей. Мы знаем, что вы хотели нас убить!

— Это только предположение!

— Нет, мы слышали это. Мы знаем также и то, что лагерь будет завтра свернут и что все воины последуют к месту сбора юта, но женщины и дети пойдут к старикам в горы. Это так?

— Да.

— Также правда и все остальное, что нам удалось услышать. Мы крепко убеждены, что вам нужны были наши жизни! Какое наказание вы за это получите?

Краснокожий не отвечал.

— Мы ничего не сделали вам, а вы взяли нас с собой в лагерь, чтобы убить, — продолжал охотник. — Вы и теперь хотели отнять наши жизни, а, значит, заслужили не больше, чем смерть! Но мы простим вас. Вы снова получите свободу и оружие, но за это должны обещать, что ни у кого из тех, кто сидит здесь, ни одного волоска не упадет с головы на земле племени юта!

— Вы говорите языком или сердцем? — спросил вождь, бросив на Олд Шеттерхэнда испытующий, полный недоверия взгляд.

— Мой язык никогда не говорит по-другому, чем сердце. Ты готов дать мне обещание?

— Да.

— Что мы все, находящиеся здесь красные и белые люди, с сегодняшнего дня братья?

— Да.

— Хотим и должны помогать друг другу при малейшей опасности?

— Да.

— А ты готов поклясться со мной трубкой мира?

— Готов.

Он отвечал быстро и без раздумий — это позволяло сделать вывод, что он серьезно относился к обещанию и уже все обдумал. Но выражение его лица определить было трудно, ибо мешала боевая раскраска.

— Так пусть трубка идет по кругу, — распорядился Олд Шеттерхэнд. — Я подскажу тебе слова, которые ты должен повторить при этом.

— Скажи их, и я повторю!

Эта готовность казалась хорошим знаком, и доброжелательный охотник радовался от чистого сердца, но не мог не высказать предостережения:

— Надеюсь, в этот раз ты говоришь честно. Я всегда был другом красных людей и принимаю во внимание, что теперь юта в плену. Если бы не случай, вы не отделались бы так дешево. Но если ты еще раз не сдержишь слово — заплатишь жизнью! Уверяю тебя в этом!

Вождь смотрел вниз перед собой, не поднимая взгляда на говорившего. Тот снял с шеи калюме и набил его. После того, как он разжег трубку, охотник освободил вождя от пут. Тот должен был подняться, чтобы выпустить дым в четырех направлениях, и при этом сказал:

— Я, Большой Волк, вождь ямпа-юта, обещаю за себя и за всех своих людей! Я обращаюсь к бледнолицым, которых вижу — к Олд Файерхэнду, Олд Шеттерхэнду и всем остальным, а также к Виннету, знаменитому вождю апачей. Все эти воины и белые люди наши друзья и братья! Они должны быть как мы, а мы будем как они! Никто из нас не причинит им боль, и мы лучше умрем, чем согласимся, чтобы они считали нас своими врагами. Я сказал. Хуг!

Он снова сел. Теперь и остальные были освобождены от веревок, а трубка прошла из рук в руки, пока не была всеми раскурена. Даже маленькая Эллен Батлер вынуждена была сделать шесть маленьких затяжек, ибо речь шла о жизни.