– Халеф, ему же придется сидеть на лошади! – напомнил я моему хадже.

– Не надо ему сидеть, господин, – отвечал хаджи. – Мы положим этого дедушку животом на седло, так он научится плавать.

– Хорошо, уведи его прочь!

Малыш схватил великана за воротник, приподнял его и, взвалив себе на спину, поволок во двор. Мы последовали за ним.

Как только мы вышли из дома, ко мне приблизился сэр Дэвид.

– Мистер, – обратился он ко мне, – ничего не понял, еще меньше чем ничего. Куда вы идете?

– К пещерному духу.

– Пещерному духу? Черт побери! А мне можно?

– Гм! Собственно говоря, нет.

– Вот дела! Не съем же я этого духа.

– Да уж. Я надеюсь!

– Где он живет?

– Наверху в скалах.

– Скалах? А там есть руины?

– Не знаю. Когда я был, там было темно.

– Скалы! Пещеры! Руины! Духи! Может быть, и Fowling bulls?

– Не думаю.

– И тем не менее я иду с вами! Слишком долго был здесь один, ни одна душа меня тут не понимает. Рад, что я вас опять имею. Возьмите меня с собой!

– Ну хорошо; но вы ничего не увидите.

– Не согласен, нечестно! Я хочу увидеть духа, духа или привидение! Все равно иду вместе! Yes!

Казалось, что перед домом мелека собралось все население Лизана, тем не менее, несмотря на присутствие столь многих людей, царила мертвая тишина. При свете факелов было отчетливо видно, как я с помощью Халефа клал раиса на лошадь; но никто и не думал осведомиться о причинах столь необычного события. Привели лошадей, принесли необходимое количество факелов, и, только когда мы уже сидели на лошадях, мелек объявил всему собранию, что они собираются посетить Рух-и-кульяна. Он приказал не предпринимать ничего до его возвращения. Наконец мы выбрались из толпы удивленных слушателей и поскакали по направлению к пещере.

Впереди скакали мелек с беем, за ними – Халеф, державший за повод лошадь раиса… Наше небольшое шествие завершал англичанин. Факелы были у Линдсея и у мелека.

Сперва мы ехали по проложенной тропинке, затем свернули в сторону, но по-прежнему места на дороге было достаточно для двух рядом идущих лошадей. Путешествие было фантастическое! За нами, в непроглядной темноте, лежала долина Заба, которую до сих пор посетили по крайней мере только лишь четверо европейцев. Справа от нас мы могли видеть далекие кроваво-красные факелы Лизана; слева, по ту сторону Заба, матово-белым пятном выделялся лагерь курдов; над нами нависала, темнея, гора, на вершине которой и жил пещерный дух. Даже для меня этот дух был некоторой загадкой, хотя он и позволил мне увидеть себя. Так и скакали мы: араб из Сахары, англичанин, курд, два насара и посередине немец с пленником.

Мы обогнули край скалы; долина исчезла из вида, а перед нами появился редкий горный лес. Мерцающий свет двух факелов выхватывал по дороге то чернеющий сук, то острую ветку, то отдельное дерево; нас окружал лес, полный таинственного шелеста, посвистывания и неясного шума; казалось, что спящий лес глубоко дышал, а цокот копыт наших лошадей напоминал глухой траурный барабанный бой.

– Ужасно! Yes! – еле слышно сказал, содрогнувшись, англичанин. – Не хотел бы один скакать к духу. Well! Вы были один?

– Нет.

– С кем же?

– С девушкой.

– С девушкой? Молодая?

– Да.

– Красивая?

– Очень.

– Интересная?

– Само собой! Интересней, чем Fowling bulls!

– О небеса, тогда вам повезло! Расскажите!

– Позднее, сэр. Вы ее еще увидите утром.

– Well! Оценю-ка, действительно ли она интересней, чем Fowling bulls. Yes!

Мы вели разговор очень тихо, но скоро совсем замолчали. В этой лесной ночи было что-то священное, не было слышно ни одного звука… Только время от времени всхрапывали наши лошади. Так мы продвигались вперед, пока не достигли горного гребня, где оба всадника, идущие в авангарде, остановились.

– Мы у цели, – сказал мелек. – Здесь, на расстоянии двухсот шагов, и лежат те самые пещеры, где живет дух. Тут мы слезаем с лошадей и оставляем их на этом месте. Ты идешь вместе с нами?

– Да, из-за раиса, но я дойду с вами только до пещеры. Погасите факелы!

Около привязанных к деревьям лошадей остались Халеф и Линдсей; раису развязали ноги, чтобы он мог идти. Доян был рядом и внимательно наблюдал все это своими светящимися в темноте глазами; они фосфоресцировали, как глаза акулы.

– Раис, ты последуешь за мелеком и беем. Я пойду за тобой. Чуть-чуть промедлишь – и сразу же познакомишься с острыми зубами этого пса, – прошептал я и дал знак мелеку, чтобы он продолжал двигаться дальше.

Неджир-бей нисколько не сопротивлялся и покорно шел передо мной. Мы пересекли по диагонали гребень горы и уже могли видеть внизу скалы. Не прошло и пяти минут, как мы уже стояли на том самом месте, где во время моего разговора с духом меня ждала Ингджа.

– Войдите в пещеру и идите вперед до тех пор, пока не увидите свет, – подсказал я своим спутникам.

Переживаемое приключение лишило все-таки моих друзей обычного хладнокровия, что я понял по их долгим и глубоким вздохам, поскольку не мог видеть их лиц.

– Эмир, развяжи мне руки! – попросил раис.

– Я не осмеливаюсь этого сделать, – был мой ответ.

– Я не убегу; я вместе с вами войду в пещеру!

– Что, руки болят?

– Очень!

– Помнишь, ты приказал так же связать руки мне, и я терпел эту боль вчетверо дольше, чем ты. Но, несмотря на это, я бы развязал тебе руки, если бы мог верить твоим обещаниям.

Раис ничего не ответил; значит, мое недоверие к нему было обоснованным. К нему подошли мелек и бей и встали так, что он оказался между ними.

– Господин, ты останешься здесь или же уйдешь к лошадям?

– Как вам угодно.

– Тогда останься тут. Ты можешь еще пригодиться из-за этого человека.

– Хорошо. Идите. Я буду ждать вас здесь.

Они ушли, и я мирно опустился на камень. Пес так хорошо вник в свои обязанности, что шел за раисом, пока я его не окликнул. Подбежав ко мне и усевшись рядом, Доян положил мне голову на колени. Я принялся его тихо гладить.

Я долго сидел так – один в темноте. Мысли заскользили через горы и долины, через сушу и море к моей родине. Иной исследователь много бы отдал, чтобы оказаться на моем месте! Как чудесно охранял меня Господь и помог дойти до этого места, в то время как целые превосходно экипированные экспедиции погибали даже там, где я встречал дружеский прием! Почему это было так? Как много книг прочитал я про чужие страны и их народы и как много предрассудков было описано там, и я верил в них и теперь с трудом отделывался от ложных представлений! Потом уже, не за столом, а в живом общении, передо мной предстали иные местности и страны, иные народы, иные племена. Предстали совершенно другими, зачастую лучше, чем они изображались в книгах.

Хорошее в человеке никогда нельзя полностью задушить, и даже самый дикий человек уважает чужестранца, если тот уважает его. Конечно, всюду есть исключения из правил. Но кто сеет любовь, тот и пожнет любовь, будь то у эскимосов или папуасов. Правда, на моей коже осталось немало всяческих шрамов и царапин; без этого тоже не обходилось, но только потому, что даже самый вежливый подмастерье должен смириться с иным острым словцом, а порой и со злой пощечиной, которые независимо от его действий выпадают на его долю.

Я же все-таки пионер западной цивилизации, христианства! Я не веду себя по отношению к моим далеким братьям уничижительно. Мои братья такие же дети Господни, как и мы, гордые эгоисты; я не презираю моих братьев за их другую культуру, за их малые начинания в этой области; я, наоборот, стараюсь ценить все это, – ведь не может же один сын Господень быть таким же, как и другой, и не с помощью заносчивости, а только с самоотверженностью можно нести в люди священное слово, которое «проповедует мир и сулит благословение». Это же слово пошло не от какого-то там Ксеркса, Александра, Цезаря или Наполеона, а от того, кто родился в яслях, от нищеты своей питался колосьями и не ведал, куда ему приклонить голову, чья первая проповедь звучала так: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное».