— Вы хотите сказать, что не служите Карлосу? Вы это отрицаете?

Вийер рванулся, пытаясь высвободиться из тисков, ударив Борна мощной грудью.

— Мерзавец! Скотина!

— Черт вас дери — да или нет?

Старик плюнул Борну в лицо, огонь в его глазах погас, по щекам побежали слезы.

— Карлос убил моего сына, — прошептал он. — Он убил моего единственного сына на улице Бак. Жизнь моего сына унесли пять динамитных шашек на улице Бак!

Джейсон медленно разжал пальцы. Тяжело дыша, он как мог спокойно сказал:

— Выезжайте на поле и подождите меня. Нам нужно поговорить, генерал. Случилось нечто, о чем вы не знаете, и нам обоим стоит в этом разобраться.

— Нет! Невозможно! Этого не может быть!

— Может, — сказал Борн, сидя в машине рядом с Вийером.

— Произошла чудовищная ошибка! Вы сами не знаете, что говорите!

— Никакой ошибки, и я знаю, что говорю, потому что сам нашел ваш телефон. Это не просто верный телефон, это великолепное прикрытие. Ни один нормальный человек не свяжет вас с Карлосом, особенно после того, что случилось с вашим сыном. Все ли считают, что его уложил Карлос?

— Я бы предпочел другой язык, мсье.

— Простите. Я серьезно.

— Все ли считают? В Сюрте — да с оговоркой. В военной разведке и в Интерполе — почти наверняка. Я читал отчеты.

— Что там?

— Предполагалось, что Карлос оказал услугу товарищам по бурным дням. Вплоть до того, что позволил им взять негласную ответственность на себя. У этого дела была, знаете, политическая подоплека. Мой сын стал жертвой, чтобы другим, противостоящим фанатикам, было неповадно.

— Фанатикам?

— Экстремисты вступили в вероломную коалицию с социалистами, надавав обещаний, которые не собирались выполнять. Мой сын понял это, разоблачил замысел и внес на обсуждение законопроект, который должен был заблокировать объединение. За это его и убили.

— Поэтому вы ушли из армии и стали баллотироваться?

— И посвятил себя этому. Обычно сын продолжает дело отца… — Старик помолчал, луна освещала его измученное лицо. — А тут отцу довелось наследовать сыну. Он не был солдатом, я не политик, но мне знакомы оружие и взрывчатка. Его идеалы воспитывал я, в его мировоззрении отражалось мое, за них его убили. Мне было ясно, как поступить. Я должен выйти с нашими убеждениями на политическую арену, и пусть его враги сражаются со мной. Солдат готов к бою.

— Не один солдат, насколько я понимаю.

— О чем вы говорите?

— О тех людях в ресторане. У них такой вид, словно в их руках половина французской армии.

— Была, мсье. Когда-то их знали как «сердитых молодых командиров из Сен-Сир». Республика была насквозь прогнившей, военная верхушка — некомпетентной, «линия Мажино» — насмешкой. Если бы в свое время к ним прислушались, Франция бы не пала. Они возглавили Сопротивление, они воевали с фашистами и вишистами по всей Европе и Африке.

— А что они делают сейчас?

— Большинство на пенсии, многих преследует прошлое. Они молятся Деве Марии, чтобы оно не повторилось. Но видят, что это происходит сплошь и рядом, военные оттеснены на второй план, коммунисты и социалисты в Национальном собрании постоянно подрывают мощь армии, Москва верна себе, годы идут, а там ничего не меняется. Свободное общество созрело для внедрения новых идей, а внедрившись, эти идеи распространяются, пока общество не изменяется. На каждом шагу заговоры, больше невозможно смотреть на это спокойно.

— Кое-кто сказал бы, что и это сильно отдает экстремизмом.

— Но ради чего? Ради выживания? Силы? Чести? Или эти понятия для вас устарели?

— Нет, почему же. Но я могу представить себе, сколько вреда совершается их именем.

— Наши взгляды разнятся, но я не стану вступать в спор. Вы спросили меня о моих соратниках, и я ответил. А теперь давайте поговорим о вашей невероятной дезинформации. Она чудовищна. Вы не знаете, что такое потерять сына, что такое, когда убивают вашего ребенка.

Снова возвращается боль, и я не знаю почему. Боль и пустота, сияние в небесах… с небес. Смерть в небесах и с небес. Боже, как это больно. Это. Что это?

— Я сочувствую, — сказал Джейсон, сцепив пальцы, чтобы унять дрожь. — Но все сходится.

— Ничего подобного! Как вы сказали, ни один нормальный человек не свяжет меня с Карлосом и прежде всего сам гнусный убийца. На такой риск он не решится. Это немыслимо.

— Именно. Потому-то вас и выбрали — это в самом деле немыслимо. Вы как нельзя лучше подходите, чтобы передавать окончательные распоряжения.

— Невозможно! Как?

— Кто-то из вашего дома непосредственно связан с Карлосом. Используются шифры, произносятся определенные слова, чтобы к телефону подошел нужный человек. Возможно, когда вас нет дома, а может, и при вас. Вы снимаете трубку сами?

Вийер нахмурился:

— Никогда не снимаю. Если звонят по этому номеру. Слишком многих приходится избегать, и у меня частная линия.

— Тогда кто?

— Обычно экономка или ее муж, он и дворецкий и шофер. Он возил меня последние годы в армии. Если не они, то моя жена, конечно. Или мой секретарь, который часто работает в моем домашнем кабинете, он двадцать лет служил у меня адъютантом.

— Кто еще?

— Больше никого нет.

— Горничные?

— Постоянных нет, если нужно, их нанимают для определенного случая. Богатство Вийеров в имени, а не в банках.

— Уборщица?

— Две. Они приходят дважды в неделю и не всегда одни и те же.

— Вам стоит приглядеться к шоферу и адъютанту.

— Ерунда! Их преданность не подлежит сомнению.

— Как и Брутова, а Цезарь старше вас по званию.

— Неужели вы серьезно?

— Еще как серьезно! И вам лучше поверить. Все, что я сказал, правда.

— Но вы не так уж много сказали. Не назвались, например.

— Ни к чему. Вам это только повредит.

— Каким образом?

— В том весьма маловероятном случае, если я ошибся, — а эта возможность крайне мала.

Старик покивал, как кивают пожилые люди, повторяя слова, поразившие их настолько, что они не могут поверить своим ушам. Его морщинистое лицо двигалось вверх-вниз в лунном свете.

— Безымянный человек захватывает меня ночью на дороге, держит под прицелом, бросает гнусное обвинение — столь мерзкое, что я готов его убить, — и надеется, что я поверю его слову. Слову человека без имени, чье лицо мне не знакомо и чье удостоверение личности — утверждение, что за ним охотится Карлос. Объясните мне, почему я должен верить этому человеку.

— Потому, — ответил Борн, — что он не стал бы вас разыскивать, если бы не думал, что это правда.

Вийер внимательно посмотрел на Джейсона.

— Нет, есть причина поважнее. Некоторое время назад вы даровали мне жизнь. Вы бросили пистолет, не стали стрелять. Хотя могли бы. Запросто. Но вы молили меня о разговоре.

— По-моему, я не молил.

— Я понял по вашим глазам, молодой человек. Всегда понятно по глазам. И еще часто по голосу, только нужно внимательно слушать. Мольбу можно подделать, но не гнев. Он либо настоящий, либо это поза. Ваш был настоящий… как и мой. — Старик махнул рукой в сторону маленького «рено». — Поедем на Парк Монсо. Продолжим разговор в моем кабинете. Могу поклясться жизнью, что вы ошибаетесь относительно обоих, но, как вы заметили, и Цезаря ослепила ложная преданность. А он и в самом деле выше меня по званию.

— Если кто-нибудь в доме меня узнает, я — труп. Вы тоже.

— Секретарь уехал вечером, в начале шестого, а шофер, как вы его зовете, не позже десяти удаляется смотреть нескончаемые телепрограммы. Подождете снаружи, а я проверю. Если все в порядке, позову вас, если нет, выйду сам и поеду. Следуйте за мной. Где-нибудь остановимся и продолжим.

Джейсон не спускал глаз с Вийера.

— Почему вы хотите вернуться на Парк Монсо?

— А куда еще? Я верю, что многое можно узнать, застав человека врасплох. Один из двоих валяется в постели и смотрит телевизор. Но есть и другая причина. Я хочу, чтобы моя жена слышала, что вы скажете. Она старая солдатка и может уловить то, что часто ускользает от офицера в условиях боя. Я привык полагаться на ее мнение, услышав вас, она, возможно, разгадает ваши загадки.