В остальном комнатка была даже уютна. Два роскошных кожаных кресла рядом, напротив — такой же кожаный диван, по бокам небольшие старинные столики. В противоположном конце помещалась вторая дверь, удивительно выбивавшаяся из общего стиля: она была из серой стали. На столиках лежали свежие газеты и журналы на трех языках. Борн уселся в кресло и взял «Геральд трибьюн». Попытался читать, но не понимал ни слова. Вынужденное заточение могло прерваться в любую минуту. Он стал обдумывать возможные маневры. Маневры, основанные не на памяти, а лишь на интуиции.

Наконец стальная дверь отворилась, и в комнату вошел высокий стройный мужчина с орлиным профилем и тщательно уложенными седыми волосами. Аристократ, готовый услужить равному себе, нуждающемуся в его осведомленной помощи. Он протянул руку, заговорил на изысканном английском, которому акцент придавал медоточивость.

— Весьма рад видеть вас, сэр. Простите за заминку, право, довольно комическую.

— В каком смысле?

— Боюсь, вы несколько смутили нашего секретаря, господина Кёнига. Не часто владельцы счетов с тремя нулями являются без предупреждения. Он никогда не изменяет своим привычкам, любое отступление от правил выводит его из равновесия. Мне же, напротив, доставляет удовольствие. Разрешите представиться: Вальтер Апфель. Прошу! — И он указал на стальную дверь.

Они перешли в небольшое треугольное помещение. Панели темного дерева, дорогая удобная мебель, широкий письменный стол у огромного окна, выходящего на Банхофштрассе.

— Сожалею, что встревожил вашего секретаря, — сказал Борн. — Просто я очень спешу.

— Он предупредил меня. — Апфель обогнул письменный стол и указал клиенту на кресло. — Садитесь, пожалуйста. Одна-две формальности, и я к вашим услугам.

Оба сели. Апфель тут же достал бланк и подал его клиенту. Вместо двух пустых строчек здесь было десять, занимавшие почти всю страницу.

— Вашу сигнатуру, сэр. Пяти раз будет достаточно.

— Но я только что прошел проверку.

— И весьма успешно.

— Тогда зачем снова?

— Сигнатуру можно подделать, когда воспроизводишь ее однажды. Повторное воспроизведение, если роспись не подлинная, выявит огрехи. Графологический сканер мгновенно это определит, но вас, я уверен, это не должно тревожить. — Апфель улыбнулся и положил ручку на край стола. — Меня, откровенно говоря, тоже, но господин Кёниг настаивает.

— Весьма осмотрительный человек, — сказал Борн и взял ручку. Он принялся уже в четвертый раз выписывать цифровую комбинацию, когда Апфель остановил его.

— Достаточно, остальное — пустая трата времени. — Апфель протянул руку за бланком. — В службе удостоверения сказали, что вы даже подозрений не вызываете. Получив это, они составят отчет. — Он вставил бланк с сигнатурой в какую-то щель металлического прибора, встроенного в правую часть стола, и нажал кнопку. На мгновение там что-то вспыхнуло, затем погасло.

— Это передающее устройство. Отсюда изображение сигнатуры поступает непосредственно в сканер, — объяснял банкир. — Опять же, откровенно говоря, достаточно глупая процедура. Ни один самозванец, уведомленный о наших предосторожностях, не согласится на повторные подписи.

— Но он может попытать счастья, коли зашел так далеко.

— В это помещение только один вход и, соответственно, только один выход. Я уверен, вы слышали щелчок автоматического замка в комнате для ожидания.

— И видел сеть проводов на стеклянной двери, — добавил клиент.

— Тогда вам должно быть понятно: самозванец угодит в капкан.

— А если он вооружен?

— Но вы ведь не вооружены.

— Меня никто не обыскивал.

— Это сделал лифт. Со всех четырех сторон. Если бы у вас было оружие, кабина остановилась бы между вторым и третьим этажами.

— Как тщательно все продумано!

— Все для клиента — таков наш девиз!

Зазвонил телефон. Апфель снял трубку.

— Слушаю. Да, давайте… — Он перевел взгляд на Борна. — Ваши бумаги сейчас принесут.

— Лихо работаете!

— Господин Кёниг подписал их уже несколько минут назад, просто ждал заключения сканера. — Апфель открыл ящик и вынул связку ключей. — Думаю, он разочарован. Он был уверен: что-то неладно.

Стальная дверь открылась, и вошел секретарь с черным металлическим контейнером в руках. Подошел к столу и поставил его рядом с подносом, на котором стояла бутылка минеральной воды «Перье» и два бокала.

— Вы довольны пребыванием в Цюрихе? — спросил Апфель, видимо, чтобы заполнить паузу.

— Весьма. Номер выходит на озеро. Чудный вид, спокойный, умиротворяющий.

— Очень рад, — отозвался банкир, наполняя бокал клиента.

Секретарь молча вышел, дверь закрылась, и банкир вернулся к делу.

— Вот ваш счет, сэр. Мне отпереть замок или вы предпочтете сделать это сами?

— Откройте.

Апфель взглянул на него.

— Я сказал: отпереть, не открыть. Я не обладаю подобной прерогативой и не хотел бы брать на себя ответственность.

— Но почему?

— Если указано ваше имя, я не могу себе позволить его узнать.

— А если я хочу заключить сделку? Перевести деньги на другое лицо?

— Это возможно сделать с указанием вашей цифровой сигнатуры на расходном ордере.

— А если я желаю переслать деньги в другой банк, вне Швейцарии, себе самому?

— В этом случае потребуется имя. И тут узнать его будет моим долгом и прерогативой одновременно.

— Открывайте.

Банкир открыл контейнер. Человек по имени Дж. Борн затаил дыхание, под ложечкой засосало. Вальтер Апфель вынул пачку документов, скрепленных крупной канцелярской скрепкой. Привычный взгляд банкира скользнул по правой колонке на первой странице, привычное выражение лица банкира осталось прежним, но не совсем. Нижняя губа едва заметно растянулась, покривив уголок рта; подавшись вперед, он вручил бумаги владельцу.

Ниже названия банка — «Гемайншафтбанк» — шел текст, отпечатанный на машинке на английском, очевидно языке клиента.

Счет: ноль — семь — семнадцать — двенадцать — ноль — четырнадцать — двадцать шесть — ноль.

Имя владельца: не указано по требованию владельца и в согласии с юридическими нормами. Содержится в отдельном опломбированном конверте.

Вклад на текущем счету: 7 500 000 франков.

Пациент доктора Уошберна тихо перевел дух, глядя на число. Он был готов к чему угодно, только не к такому повороту дела. Сумма испугала его не меньше, чем то, что происходило с ним за последние пять месяцев. Даже грубый подсчет давал около пяти миллионов американских долларов.

Пять миллионов!

Как? За что?

Пытаясь унять дрожь в руках, он пролистал бумаги. Вклады были многочисленны, суммы огромны, не меньше 300 000 франков, поступления осуществлялись каждые пять-восемь недель, начавшись двадцать три месяца назад. Он дошел до первой записи. Перевод из сингапурского банка, крупнейший из всех, 2 700 000 малазийских долларов, конвертированные в 5 175 000 швейцарских франков.

Под бланками прощупывался небольшого размера конверт. Он был окаймлен черной полосой и надписан:

«Личность: доступ имеет владелец.

Законные ограничения: доступ — уполномоченный представитель корпорации „Тредстоун-71“. Должен предъявить указания владельца в письменной форме. Подлежат удостоверению».

— Я хотел бы проверить это, — сказал Борн.

— Это ваша собственность, — ответил Апфель. — Могу заверить, кроме вас никто никогда не дотрагивался до него.

Борн перевернул конверт. На обратной стороне стояла пломба «Гемайншафтбанка». Борн сорвал ее, открыл конверт и вынул карточку. Прочел:

«Владелец: Джейсон Чарлз Борн.

Адрес: не указан.

Гражданство: США».

Дж. означало Джейсон! Его звали Джейсон Борн. Просто Борн ничего ему не говорило, Дж. Борн не намного проясняло дело. Но в сочетании Джейсон Борн элементы сомкнулись. Он готов был признать его, он его уже признал. Он был Джейсон Чарльз Борн, американец. Однако сердце у него колотилось, в ушах стучало, под ложечкой сосало еще сильней, чем раньше. Что происходит? Почему он опять летит во мрак, в черную пучину вод?