Комендант, слегка приседая на кривых ногах, убежал на вокзал, и мобилизованные остались совсем одни.

 - Селенгирск, — прочитал по слогам название станции Дормидонтенко. Краска на большой табличке, которая висела над главным входом в вокзал, облезла и буквы затёрлись. Это здание и вокзалом–то назвать было нельзя. Так, обшарпанный домишко с флигелем и пристройками.

 - Эка, куда меня черти занесли! И как отсюда выбраться живым и невредимым? — ругнулся Озоруев. — Быть или не быть? Жить или не жить? Вот так и возникают шекспировские вопросы.

 Маленький городок, в котором они высадились, был скорее похож на рабочий поселок, а станция выглядела как после нашествия Мамая. Всё, что можно сломать, было сломано, что можно украсть и унести, украдено. На улицах стояла мёртвая тишина, вдоль дорог валялись брошенные в панике вещи. Ветер гонял в небе сотни газет, обрывков бумажек и клубы пепла. Возле каждого административного и делового учреждения догорали костры, и серый пепел стелился по земле ровным слоем, словно её припорошило серым снегом. Город казался совсем безлюдным: ни машин, ни играющих во дворах детей, ни спешащих по своим делам пешеходов, ни старушек на лавочках. Странный город–призрак. Но вдруг, нарушив тишину, взвизгнули на повороте тормоза, и вдали промчалась машина.

 - Сбежал–таки комендант, вот сука! — грязно выругался один из братьев и зло сплюнул в дорожную пыль.

 Никто из бойцов не отреагировал на реплику. Провинциальный городишко тоже молчал. Озоруев тупо озирался по сторонам. Три воробья купались в пыли, ленивая собака брела по шпалам — и больше никого. Ни тебе оркестра, ни тебе девушек с цветочками, ни официальных лиц. Какое–то «молчание ягнят». Обыдно, да, панымаешь ли…

 

 Личный состав «батальона» протопал по дороге метров двадцать, и тут бойцы увидели привокзальную «забегаловку».

 - Разойдись, — скомандовал комбат, и ополченцы шумной гурьбой ввалились в буфет. Удивительно, но это общепитовское заведение функционировало. Дородная буфетчица что–то вязала на спицах. Завидев посетителей, она отложила вязанье, вернулась к стойке и смерила бойцов оценивающим взглядом.

 - Ну чего уставились и мнётесь в дверях?! — произнесла она суровым голосом. — Пиво пить будете? Или поглазеть на меня пришли?

 - Удивлены, что вы не сбежали!

 - А куда я кегль пива дену? В канаву вылью? Сейчас вам продам товар и уеду! Долго топтаться будем?

 Вояки хмыкнули и купили на последние деньги пива, воблы, сухариков и семечек.

 - Мадам! А на чем вы покинете город? — спросил буфетчицу Шмуклер. — У вас есть машина?

 Дама презрительно посмотрела на Изю и, не удостоив его ответом, разлила по кружкам пенную жидкость.

 - У вас есть транспорт? — не унимался ополченец.

 - Есть, но не про вашу честь! Успеется, уеду, — буркнула она в ответ.

 - А если мы вам заплатим?

 Но хмурая буфетчица даже не взглянула на начштаба и вернулась к прерванному вязанию.

 - Мадам… — попытался повторить вопрос неугомонный Шмуклер.

 - Какая я тебе мадам! Сейчас как в морду дам!

 - Сударыня, это грубо и как–то не по–европейски. Хотя и почти стихи.

 - А мы в Азии живем! Обложить по–нашему? По–азиатски?

 - Спасибо, не надо. Сударыня…

 - Ты чо, педик, чо ли? — Буфетчица смерила Шмуклера оценивающим взглядом с головы до ног. Оценила, покачала головой. — Кажись, нет, вроде, натурал…

 - Пардон! Молчу! — и Шмуклер ретировался от греха подальше.

 Озоруев одним глотком осушил половину кружки и неторопливо огляделся, оценивая обстановку. В забегаловке из мебели находились лишь три высоких стола, за которыми можно было пить и есть только стоя. Так что те, кому было уже тяжело стоять на ногах, видимо, вынуждены были покидать заведение. В углу пылился обычный кухонный стол, а на нем - табличка «Для служебного пользования». Но стульев рядом с ним тоже не наблюдалось.

 Бойцы посмотрели на этот неприбранный стол.

 - Учтите, есть и пить стоя не буду! — громко заявил Дормидонтенко. — Я разве конь? Не хочу стоя пить….

 Буфетчица продолжала вязать, сохраняя олимпийское спокойствие.

 - Какие у тебя варианты? Пить пиво, лежа у дороги? — поинтересовался Шмуклер.

 - Я не конь! — повторил упрямо Дормидонтенко. — И не слон…

 Братья мигом выбежали во двор и притащили откуда–то деревянные лавки. Ополченцы уселись на шаткие деревянные скамьи и принялись, не спеша, расслабляться, смакуя кисловатый пенный напиток. Неумывакин приплелся следом за поднадзорными, но пить вместе со всеми не стал. Особист вновь пробормотал что–то о сознательности, патриотизме и воинском долге перед родиной, после чего схватил со стола булочку и вареное яйцо, сунул под мышку папку с документами и рванул по главной улице.

 - Очевидно, побежал разыскивать местное отделение ВЧК, — ухмыльнулся Дормидонтенко. — Соскучился по своим гнида…

 

 Час спустя, когда компания выпивала по четвертой, а кто–то и по пятой кружке, в пивную вошёл милиционер. Это был седовласый майор, с огромным животом, который нависал над потрескавшейся от напряжения портупеей. Судя по выпирающему «момону», он был частым посетителем заведения. Милиционер, не глядя ни на кого конкретно, представился начальником городской милиции.

 - Майор Церенжапов! Предъявите ваши документы!

 - Не понял? Церен што? Жопов? — громко икнув, переспросил сильно опьяневший Дормидонтенко. Пиво быстро сделало своё дело, превратив добровольца в свинью.

 - Для глухих и тупых повторяю: Церенжапов. Хочешь на нары, морда, на пятнадцать суток? А может, желаешь схлопотать по этой самой морде?

 - И–к! Мечтаю отсидеть пятнадцать суток! — громко рыгнул Дормидонтенко. — Пока будем сидеть на «кичмане», глядишь, и война закончится. А в морду бить защитника Отечества ни–и–и- зя–я–я!

 - Шел бы ты лесом, майор! У нас бугор — подполковник! — хором выкрикнули близнецы.

 Озоруев поморщился, дурацкие словечки подчиненных ему не понравились, но он тоже был не доволен излишним вниманием к их скромным персонам со стороны милиции. Однако Озоруев не стал вступать в пререкания, потому, что у милиционера был важный аргумент в разговоре: на плече, стволом вниз, висел заряженный автомат. Комбат вынул из полевой сумки бумаги и бросил их на грязный стол.

 Седовласый мент, дыша на Озоруева чесноком и перегаром, почти что обнюхал предписание, осмотрел командировочные, проверил военный билет. Затем обратился к ополченцам с патриотической речью:

 - Ишь, защитнички нашлись! Мать вашу! Хватит по тылам прохлаждаться, когда наши из последних сил воюют и вынуждены отходить на заранее подготовленные позиции под напором вражеской армии!

 Буфетчица пробурчала из–за стойки: мол, гражданин начальник ей последних посетителей распугивает и лишает выручки, но милиционер и ухом не повёл в её сторону, продолжая качать права.

 - Остальные тоже предъявите документы!

 Мобилизованные швырнули свои документы на стол и продолжали невозмутимо цедить пиво.

 -Уговорил! Всё настроение испортил. Сей минут выметемся! — согласился комбат. — Сейчас пивка пропустим по крайней кружке — и в путь.

 - А скажи на милость, где фронт–то, гражданин начальник? Подскажи, мы люди не местные… — полюбопытствовал Дермидонтенко.

 Милиционер насупился, хотел что–то сказать, но его опередил изрядно захмелевший Авось.

 - Продай автомат, дядя, нам очень нужно оружие!

 - Я те сейчас продам! — пригрозил служитель правопорядка. — Живо упеку в камеру! Шагайте отседова!

 - Мы бы с радостью, да только куда идти? — развёл руками комбат.

 Милицейский майор махнул неопределенно рукой.

 - Туда, куда надо! Я вам не проводник и не справочное. Сами ищите фронт. На шум канонады идите — точно не промахнётесь. Мне некогда. Уезжаю я, выставлять заградотряд! Не вздумайте драпать! Поймаю — шлепну! — пригрозил милицейский майор.

 Затем милиционер под ропот протестующих бойцов «конфисковал» чужую кружку пива и быстрыми большими глотками выпил её, зычно крякнул и, громко топая сапогами, вышел во двор, где долго справлял малую нужду под кроной пихты. Затем он растворился среди деревьев, и вскоре послышался шум отъезжавшего автомобиля.