Разница направлений сказалась также в очень громком деле о «ереси жидовствующих». Эта ересь возникла в Новгороде в 1471 г., в годы присоединения Новгорода к Москве, и из Новгорода перешла в Москву. Заключалась ересь в том, что по учению какого-то Жидовина Схарии жидовствующие не признавали Святой Троицы, отвергали божество Иисуса Христа, ожидали Мессии, не почитали Богородицы и святых, не поклонялись святому кресту и иконам, почитали закон Моисеев и вместо воскресенья чтили субботу. Ересь распространилась среди новгородских священников и церковников. Некоторые попы-еретики самим князем Иваном III были из Новгорода привезены в Москву и определены в придворные соборы, после чего ересь пошла и по Москве. Ей сочувствовали видные светские люди (например, доверенный дьяк великого князя Федор Курицын) и кое-кто из духовенства, между прочим архимандрит Зосима, потом избранный в митрополиты (и тогда осудивший ересь). Протекло более пятнадцати лет от начала ереси раньше, чем ее открыли. Новгородский архиепископ Геннадий донес о ней в Москву. Началось дело, причем в Москве оно шло вяло, а Геннадий в Новгороде вел его с великим рвением. Чтобы подвигнуть и московское начальство быть деятельнее и суровее, Геннадий заручился содействием влиятельного Иосифа Волоцкого. Иосиф выступил против ереси с обличениями, собранными потом в одну книгу под названием «Просветитель». Он заявил себя сторонником крайних мер и требовал казни еретиков. И в этом на него восстали заволжские старцы, писавшие против жестокости во имя христианского милосердия. Но и здесь, как и в деле о монастырских землях, возобладал взгляд Иосифа: на церковном соборе 1504 г. еретики были осуждены на казнь. Многие из них были сожжены, и ересь заглохла.

Таковы были главные темы, занимавшие московскую письменность на рубеже XV и XVI вв. Возобладавшее в ней иосифлянское направление, утверждая сложившиеся церковные обычаи, было очень удобно для государственной власти, потому что поддерживало единодержавие и самодержавие в Московском государстве. Именно потому «иосифляне» и занимали выдающиеся церковные должности с постоянным покровительством великих князей.

§57. Детство и юность великого князя Ивана IV Васильевича

Детство и юность Ивана Грозного. Елена Глинская. Боярские смуты. Шуйские и Бельские. Митрополит Макарий

Великий князь Василий III, умирая (1533), оставил двух сыновей, Ивана и Юрия. Старшему из них, Ивану, было всего три года. Разумеется, новый великий князь не мог править сам. Власть сосредоточилась в руках его матери Елены Васильевны, которая оказалась властолюбивою и энергичною женщиною. При ней попали в тюрьму ее собственный дядя князь Михаил Васильевич Глинский и дяди великого князя, князья Юрий и Андрей Ивановичи, так как они казались опасными для правительницы. Они все трое умерли в заключении. Недолго прожила и сама Елена. Говорят, что ее отравили недовольные ее бояре (1538).

Елена Глинская. Реконструкция по черепу, С. Никитин, 1999 г.

По смерти матери Иван остался всего семи с половиной лет, а его брат пяти лет. Близких родных у детей не было, потому что они, как сказано, умерли в тюрьмах; остался только двоюродный брат Ивана, маленький сын князя Андрея, Владимир, князь Старицкий. Малолетний великий князь Иван был, таким образом, круглым и беззащитным сиротой. В старину за малолетних московских князей правили бояре с митрополитом (так, например, было в детстве Дмитрия Донского). И при Иване IV стали править бояре. Но в старину бояре и митрополит «прямили» своим князьям и соблюдали их интересы. А при Иване IV бояре были уже иные. Во главе правления самовластно стали знатнейшие Рюриковичи — князья Шуйские; у них затем отнял власть князь Бельский, а у Бельского снова отбили ее Шуйские. Во время смут бояре не щадили ни великого князя, ни митрополитов. Они не оказывали Ивану никакой любви и почтения, врывались в его покои со своими ссорами и драками. Митрополитов они сменяли, насильно сгоняя с митрополии (согнали Даниила, за ним Иоасафа). Удержался только вызванный на митрополию из Новгорода новгородский архиепископ Макарий, человек большого ума и такта. К народу бояре относились, «как львы», по тогдашнему выражению, грабя и обижая, вместо того, чтобы управлять «вправду».

 П. Павлов. Бояре

Вот в какой обстановке вырастал Иван IV. Он не видел добра и любви от бояр. Они только во время церемоний, на глазах народа, оказывали ему знаки внешнего почтения как великому князю. А в обычной жизни Иван и брат его росли, по словам самого Ивана, как самые убогие люди («яко убожайшая чадь»). Их, своих государей, бояре даже не кормили вовремя, плохо одевали и всячески обижали. Государи играли в комнатах своего отца, а Шуйский, например, разваливался на лавке, положив свою ногу на постель великокняжескую. Это непочтение страшно обижало маленького Ивана, так же, как сердило его открытое хищничество Шуйских, тащивших из дворца к себе всякую «кузнь» (золото и серебро) и «рухлядь» (меха и ткани). Мальчик озлоблялся и, не видя доброго воспитания, сам поддавался дурным чувствам. Он мечтал о мести боярам и уже тринадцати лет успел отомстить одному из Шуйских (князю Андрею Михайловичу): Иван приказал своим псарям схватить его, и псари его убили. В то же время Иван проявлял жестокость и во всех своих играх, муча и калеча животных и людей. Злоба была посеяна в Иване боярским воспитанием, а вместе с нею развилось в нем двуличие и притворство. Не смея еще прямо разогнать ненавистных ему правителей, он скрывал свои чувства и был с ними двоедушен. Только одного доброго друга имел Иван в своем отрочестве. Это был митрополит Макарий. Образованный и умный, он составлял в те годы свой знаменитый сборник житий и поучений — «великие минеи-четии» — и обладал огромной библиотекой. Он и приохотил Ивана к чтению и образовал его ум, рано внушив Ивану понятие о Москве как о третьем Риме и воспитав в нем желание превратить великое княжение Московское в православное «царство». Но влияние Макария не могло истребить в Иване его нравственную порчу и распущенность. Умный и начитанный, живой и деятельный, великий князь вырастал в то же время озлобленным и лукавым, способным на жестокость и падким на дурные забавы и удовольствия.

Митрополит Макарий

Таков был Иван IV к своему совершеннолетию, то есть к 16—17 годам. Достигнув 16 лет, он объявил митрополиту и боярам о своем желании жениться и принять царский венец. Он выбрал себе в жены простую боярышню (не княжну) из рода Федора Кошки, Анастасию Романовну Юрьеву[6], и в начале 1547 г. венчался на царство и женился. Торжественный чин венчания на царство превращал московского великого князя в «государи царя и великого князя». Надобно было, чтобы этот новый титул признали восточные патриархи (для которых возобновлялось в Москве вселенское православное царство, утраченное с падением Царяграда), а затем и все прочие государства. Патриарх Константинопольский прислал Ивану IV свое согласие и благословение (1561); многие же другие государи долго отказывали московским царям в царском титуле, именуя их по-прежнему только великими князьями.

§58. Первый период царствования Ивана IV. Внутренняя деятельность

Начало царствования Ивана IV. Сильвестр. Избранная рада. Созыв Земского и Стоглавого соборов. Издание Судебника 1550. Отмена кормлений и введение земских учреждений. Военные реформы

Со времени женитьбы и венчания на царство началась самостоятельная деятельность царя Ивана. Он находился в это время под влиянием своей молодой жены, облагородившей его личную жизнь и отвлекшей его от дурных забав, и под влиянием одного из сотрудников митрополита Макария, священника Благовещенского дворцового собора Сильвестра. Есть предание, что Сильвестр стал особенно близок к Ивану во время громадного московского пожара, испепелившего Кремль и город в 1547 г. Указывая Ивану, что пожар Москвы он должен понимать как наказание Господне за его царские грехи, Сильвестр потряс душу молодого царя и овладел его волею. Государь решился посвятить себя заботам о народе, а Сильвестр собрал около него целый кружок бояр-княжат ["Избранную Раду"], которые вместе с государем хотели добра народу. Значение Сильвестра стало чрезвычайно велико: он руководил и мирскими, и церковными делами и, по выражению летописи, был «якоже царь и святитель»; ему все повиновались, и он «все мог».