Когда же русские вспомнят о своих?

Апрельским днем 2004 года три русских дипломата ехали по грунтовой дороге греческого острова Лемнос. Целью их поездки было старое кладбище, заброшенное 80 лет назад.

«Вокруг море колючек, дальше — настоящее море, островок с церквушкой, противоположный берег залива. Молча бредем с Алексеем по заросшему полю и натыкаемся на край ушедшей в землю плиты. Руками расчищаем, читаем: Елизавета Ширинкина. Вот еще плита, расколотая, но слова читаются: Таня Мухоротова. В десятке метров от нас Артур, зовет — нашел надгробие: Георгий Абрамов. Вместе с нами поле уже прочесывают и греки. Указали на едва различимые могилы. Смогли прочитать только имена — Александр, Анна. И все. Как все? Ведь здесь должны быть сотни могил. Да, говорят греки, их здесь не меньше трехсот, еще в конце 60-х годов на могилах были кресты. Но прошло столько лет с октября 1921 года, когда русские покинули остров…

Потрясенные, мы стояли на холме залитого солнцем Лемноса. Тишина, морская гладь и далеко-далеко Россия. “Давайте споем”, — неожиданно предложил Алексей, и мы запели “Христос Воскресе!”. Пели и плакали, обернулись — греки тоже плачут, говорят: «А мы все думали, когда же русские вспомнят о своих”^{137}.

С этого эпизода начинается книга «Русский Лемнос», автором которой является генерал-лейтенант Службы внешней разведки РФ Леонид Петрович Решетников. Что заставило его, дипломата и разведчика, приехать сюда. Служебный долг? Но нашедшие свой последний приют на греческой земле русские люди не были гражданами ни СССР, ни его правопреемницы Российской Федерации. Российские дипломаты не обязаны заботиться об их памяти. А действовать против белой эмиграции органы внешней разведки перестали еще в 70-е годы прошлого века. Тогда что?

На первых страницах этой книги уже говорилось о разрыве между традиционной русской и советской государственностью. Разрыв этот был настолько резок, что массовое сознание, несмотря на всю мощь советской пропаганды, не восприняло его — за исключением небольшой части городской молодежи. Это, в свою очередь, привело к корректировке пропагандистской доктрины. Разрыв не то чтобы не признавался, но всячески вуалировался, поддерживая иллюзию наличия некоторой преемственности. Особенно активно этот аспект использовался в годы Великой Отечественной войны. Но при всех коррекциях пропагандистской линии, советское государство ни на йоту не отошло от юридического разрыва с традиционной Россией[61]. К концу существования советской государственности этот разрыв начал осознаваться обществом. Отсюда заметное возрастание интереса к истории Гражданской войны, революции, и Российской империи в целом. Это удивительно, но через шесть десятков лет после победы красных в стране появились белые. И это были не потомки эмигрантов, а люди, с детства посещавшие советскую школу, смотревшие советские кинофильмы и читавшие советские книги. Социологические исследования позволяют оценить численность этой группы примерно в 15 — 19%. Мало? После 70 лет советской промывки мозгов — это очень много. К тому же надо учесть, что никакого юридического оформления итогов Гражданской войны в России, подобно тому, как это было в США, не произошло. Ни одно из белых правительств не подписало какого-либо соглашения о мире или перемирии с большевиками, а значит, юридически, гражданская война продолжается.

Да, боевые действия не ведутся. Но без преодоления этого разрыва русской истории невозможно никакое развитие России[62]. Как преодолеть этот разрыв? На основе чего возможно воссоединение русской истории? Для начала — на основе восстановления памяти. Памяти обо всех русских людях, погибших в смуте начала XX века. Но память — это не абстрактные слова и мысли, это действия. Восстановление русского кладбища на Лемносе — один из первых шагов по пути навстречу России.

«Далеко-далеко Россия». Эти слова можно понимать двояко. Можно буквально — до границы России тут и впрямь, больше тысячи верст. Хотя, что такое тысяча верст в наш век реактивных самолетов? Полет не от границы, а от столицы нашей страны на Лемнос занимает не более трех часов. Да и кто из миллионов россиян, отдыхающих в Греции, скажет, что это далекое путешествие. Но далеко другая Россия, настоящая, историческая, та, в которую не попасть на самом быстром аэроплане, от которой нас отделяет 90 лет забвения. Пришло время преодолеть это расстояние.

Двадцатый год, прощай, Россия![63]

В начале 1920 года Вооруженные силы Юга России во главе с генералом Деникиным — самая сильная и боеспособная часть белых армий, сражавшаяся с большевизмом, потерпела поражение. Не будем подробно распространяться о его причинах — на эту тему написаны тома военно-исторической литературы, объективный и наиболее лаконичный вывод, из которых один — удивительно не то, что белая армия была разбита, а то, что она два года с переменным успехом вела борьбу с большевиками. Каждому, кто знаком с соотношением сил и средств между красными и белыми, очевидно, что у последних, если рассуждать с военной точки зрения, шансов на победу не было. Часто, говоря о поражении белого дела, говорят о его духовных причинах, Говорят, что народ не отвернулся от белой идеи, а просто не нашел ее в армиях Колчака, Деникина, Врангеля, но этот вывод говорил не в пользу народа. Он не увидел белой идеи среди тех, кто сражался и умирал за нее. Может, потому не увидел, что ослеп духовно, поддался дьявольскому соблазну, а вернее всего — просто был оглушен катастрофой уничтожения многовековой русской монархии, когда же он пришел в себя, было уже поздно…

Но вернемся в 20-й год. Красные прорвали тонкий фронт белых армий и стремительно наступали, не давая им опомниться и прийти в себя, В феврале 1920 года началась эвакуация Одессы. Организована она была из рук вон плохо — никто не ожидал такого поворота событий и заранее к ней не готовился. Обстановка паники также не способствовала успеху. Генерал Деникин вспоминал: — «25 января в город ворвались большевики, и отступавшие к карантинному молу отряды подверглись пулеметному огню. Английский флот был пассивен. Только часть людей, собравшихся на молу, попала на английские суда, другая, перейдя в наступление, прорвалась через город, направляясь к Днестру, третья погибла.

На пристанях происходили раздирающие душу сцены. Вывезены были морем свыше 3 тысяч раненых и больных, технические части, немало семейств офицеров и гражданских служащих, штаб и управление области. Много еще людей, имевших моральное право на эвакуацию, не нашли места на судах. Разлучались семьи, гибло последнее добро их, и нарастало чувство жестокого, иногда слепого озлобления»^{138}.

Эвакуация из Новороссийска была организована несколько лучше, там за порядком следил сам генерал Кутепов, но и тут условия для гражданских лиц и раненых были крайне тяжелыми. Пароходы уходили от причалов переполненными без всякой меры, без запасов провизии и воды, без четкого понимания, куда плыть. Воинские части и все, способные держать оружие, отправлялись в Крым, ставший последним оплотом белой борьбы на юге России. Пароходы с ранеными, больными и гражданскими лицами собирались на рейде Константинополя. В условиях скученности, отсутствия медикаментов и врачей, на пароходах вспыхивали эпидемии. Союзники отнюдь не спешили с оказанием помощи.

Мария Дмитриевна Шереметьева, которой было в 1920 году 8 лет, вспоминала об условиях той эвакуации:

«Трюм без окон, без коек, на полу разбросаны маты, лежали на них тело к телу, палубы заполнены, скамеек не было, сидели кто на чем. Первые два дня нас не кормили, на третий день дали сухую провизию. Через 36 часов пришли из Новороссийска в Константинополь, где простояли неделю. На берег не пускали, так как на пароходе выявились сыпной тиф и скарлатина. Однажды вечером неожиданно отплыли и на следующее утро увидели перед собой почти пустынный остров, гористый. Вдали были видны какие-то постройки, похожие на сараи, и больше ничего»^{139}.