— Я понимаю, — сказала Луиза. Она повернулась к Джулиусу. — Просто иногда так скверно на душе, чувствуешь себя такой несчастной, что становишься самой себе нестерпима, и хочется вывернуться наизнанку… Ведь лучше все же одурманить себя, чем совсем покончить с собой.

— Да уж, конечно, — сказал Джулиус, — только потом вам все равно приходится спускаться на землю с этих заоблачных высот, а пока вы витаете там, жизнь ваша ничуть не становится лучше. А то, пожалуй, и хуже.

— Да, пожалуй, — сказала Лаура.

— Значит, надо держаться и уметь ждать и пытаться изменить к лучшему то, что в ваших силах, — сказал Джулиус.

— Но все это слишком огромно, — сказала Лаура. — Я имею в виду такие вещи, как война, например…

— Все равно нельзя терять головы, — сказал Джулиус. — Делайте что можете, и не теряйте головы.

— Наверно, вы правы, — сказала Лаура.

— В жизни много прекрасного, — сказал Джулиус, — только надо, чтобы это пришло к вам. И любовь, и материнство, и книги, и музыка, и живопись, и идеалы. Бывает, мы сами все упускаем, и я понимаю, что здесь у нас, в Америке, многое порядком подпорчено, но все-таки это существует и нужно уметь ждать и находить.

— Согласна, — сказала Лаура. Она улыбнулась и встала.

— Ты хочешь уйти? — спросила Луиза.

— Да, я, пожалуй, пойду, — сказала Лаура. — Хочу посмотреть, как там Эдди.

— Ладно, и я с тобой, — сказала Луиза, поднимаясь со стула.

— Нет, — сказала Лаура, — не надо. Со мной все будет в порядке.

— Ты уверена? — спросила Луиза.

— Уверена. Я возьму такси.

— Ну хорошо, — сказала Луиза и опять села.

— У меня с собой ничего не было? — спросила Лаура.

— Нет, — сказал Джулиус.

— Ну что ж, до свиданья. — Она протянула Джулиусу руку, и он встал. — Спасибо вам, — сказала она и ушла.

Оставшись вдвоем с Джулиусом, Луиза сразу ощутила неловкость. Она допила холодный кофе, оставшийся в чашке.

— Я, пожалуй, тоже пойду, — сказала она.

— Куда вам спешить, — сказал Джулиус, которому тоже явно было не по себе.

С минуту они молчали, потом Джулиус спросил:

— С ней ничего не случится, как вы думаете?

Луиза пожала плечами.

— Надеюсь. Но вообще она эмоциональная девочка.

— А вы разве нет? — с улыбкой спросил Джулиус.

— Разумеется, — сказала Луиза резко. — Только меня наркотики не интересуют, у меня другое.

Улыбка сбежала с лица Джулиуса, и он покраснел от смущения.

— Любовь… — проговорил он.

— Бросьте, — сказала Луиза. — Это я уже пробовала.

— Любовь может быть совсем иной, — сказал Джулиус.

— Слышала я эту проповедь.

— Возможно. — Джулиус нахмурился и поспешно отвернулся к окну.

— Не сердитесь, — сказала Луиза. — Считайте, что у меня не все дома. У нас тут полно психов. Если бы мы болели телом, а не душой, у нас были бы пятна на коже или желтые лица… А когда не в порядке голова, это не сразу бросается в глаза.

— Ясно, — сказал Джулиус.

— Да вы теперь уж, верно, и сами это заметили, — сказала Луиза.

— А вы не ходите к психоаналитику? — спросил Джулиус.

— Как же, хожу, — насмешливо отвечала Луиза, — но что он может сделать, он сам такой же псих, как я. Здесь, в Кембридже, это вроде бубонной чумы. Да и во всей Америке тоже. Ну, бывают, конечно, исключения… Вот вы, похоже, этим не страдаете.

— Вы так считаете? — спросил Джулиус с оттенком иронии в голосе.

Луиза внимательно всмотрелась в его лицо.

— Нет, — сказала она. — По-моему, нет.

— А почему, как вы думаете?

— Не знаю. Может быть, потому, что вы мексиканец.

Джулиус негромко фыркнул, словно это был именно тот ответ, которого он ждал.

— Я наполовину янки, — сказал он.

— Ну да, — сказала Луиза, — но, должно быть, ваша мексиканская половина обеспечивает иммунитет. Примесь индейской крови, скорее всего. Вы ведь не спрашиваете себя беспрерывно, что вы делаете и зачем, и что с вами будет дальше, и счастливы вы или нет, как это делает каждую секунду любой рядовой американец. Вы просто такой, какой вы есть. Наверно, именно поэтому я и привезла Лаури сюда.

Джулиус молчал, и Луизе стало неловко.

— Я надеюсь, вы не рассердились… за то, что я притащила ее к вам.

— Нет, — сказал Джулиус. — Я был рад.

— В самом деле?

— В самом деле.

— Значит, мы можем быть друзьями? Даже если вы не хотите… ну, словом…

Джулиус улыбнулся.

— Конечно, мы можем быть друзьями.

— Тогда расскажите мне что-нибудь о себе.

— Что же вам рассказать?

— Что хотите. В конце концов, вы ведь кое-что знаете обо мне, потому что знакомы с моим отцом. А мне известно только, что ваш отец… Вы сказали, что у него было много различных занятий.

— Да, это так.

— А что он делает теперь?

— Он умер.

— Умер? Но об этом вы не говорили мне.

— Нет, — сказал Джулиус.

— Я хочу сказать, вы говорили о нем так, словно он жив.

— Нет, он умер.

— И как давно?

— Когда мне было четыре года.

— Как это, должно быть, ужасно, — сказала Луиза, так сухо произнося банальные слова сочувствия, словно она совсем не была уверена в том, что жизнь без отца это такая уж скверная штука.

— У меня осталась мать, — сказал Джулиус.

— Я понимаю.

— И дядя. Брат моего отца.

— А что он за человек?

— Он взял на себя заботу обо мне, — сказал Джулиус. — Навещает меня… Каждый год прилетал повидаться со мной в день моего рождения.

— Он живет где-то здесь?

— Нет, в Вашингтоне.

— И прилетал в Альбукерк? Каждый год?

— Да.

— Классный дядюшка.

— Он купил дом для моей матери и платит за мое обучение здесь.

— Вы, я вижу, многим ему обязаны.

— Я не мог бы приехать сюда, если бы не он.

Луиза встала.

— Можно я сварю еще кофе? — спросила она.

— Разумеется, — сказал Джулиус.

Луиза взяла кофейник, наполнила его водой из-под крана и поставила на плиту; ожидая, пока закипит вода, она стояла к Джулиусу спиной, отставив одну ногу, перенеся всю тяжесть тела на другую.

Джулиус потер лицо руками и из-за растопыренных пальцев окинул взглядом ее стройную фигуру.

— Я надеюсь, вы не думаете… из-за того, что произошло… ну, вы понимаете… не думаете, что я… что вы мне не нравитесь, — сказал он.

Луиза с улыбкой обернулась к нему.

— Нет, не думаю, — сказала она. И прибавила: — Это все, конечно, из-за расовых предрассудков.

Он рассмеялся, и она тоже. Вода закипела. Луиза насыпала в чашки растворимого кофе и села. Оба молчали, словно им вдруг стало трудно находить слова, но оба чувствовали, что расставаться им уже не хочется.

— Вероятно, ваш дядя очень гордится таким способным племянником, — сказала наконец Луиза. Выражение лица у нее стало чуть насмешливое и вместе с тем нежное.

— А быть может, он совсем в этом не уверен.

— Если бы вы не были таким способным, отец не взял бы вас в свой семинар.

Джулиус пожал плечами.

— Впрочем, я не думаю, что вы так уж много почерпнете из занятий с ним, — сказала Луиза. В голосе ее вдруг прозвучала горечь.

— Я уже очень много почерпнул, — сказал Джулиус.

— Не могу себе представить, чтобы он мог научить вас чему-нибудь… Ну, чему-нибудь действительно полезному.

— Почему же нет?

— Да потому, что он, как бы это сказать… безнадежен.

— В каком смысле?

— Он, может быть, и сумеет преподнести вам чужие идеи, но своих собственных у него нет.

— Не каждому дано быть Карлом Марксом.

— Конечно, и я не требую от него, чтобы он непременно был гением, но какие-то свои принципы он ведь должен иметь.

— А у него их нет?

— Нет. В сущности, нет.

— А у вас?

Луиза посмотрела на Джулиуса.

— Тоже нет, — сказала она, — но я хочу их иметь.

Джулиус отвел глаза.

— А как вы думаете их приобрести?

— Сама не знаю. С помощью кого-нибудь, кто их имеет, вероятно.

— Только не смотрите при этом на меня, — сказал Джулиус со смехом.