Ежи немного помолчал, а после заметил, как к Ксении подходит Марфута, поднимает ту с земли и в возок ведет, и проговорил задумчиво:

— Надо за бабой рыжей поглядеть, Владек. Что-то с ней неладно. А давеча я след нашел не наш. Кто-то к нам подходил скрытно, видать. Один. Скоро к тому же в земли Северского войдем. Тут глаз да глаз нужен.

— Что дозорные? — бросил Владислав и, получив ответ, что все тихо ныне было, приказал. — Проследи за рыжей сам. Согласен, что-то притихла она с недавних пор, а такая болтушка была. Не к добру! Слишком много свободы я им обеим дал. Как бы ни пожалеть!

А в возке Ксения скоро притихла, наплакавшись вволю. Прилегла на сидение, положив под голову свернутый летник, попросила Марфу выйти и принести ей что-нибудь жажду утолить.

— Кваса хочу, — скривилась она, когда служанка принесла теплой воды в кувшине. — Не хочу воды. Мы ведь квас ныне в деревне взяли. Ступай и принеси кваса.

Но Марфа даже с места не двинулась, так и осталась сидеть на своем месте напротив Ксении, пристально глядя той в глаза. Только головой медленно покачала, отказываясь.

— Да ты разума лишилась, Марфа? — воскликнула Ксения удивленно, а после смолкла, заслышав шум у возка. А потом в стенку снова ударился кулак, уже совсем рядом с дверцей, и Ксения замерла испуганно — знать, Владислав все же желает спор продолжить или спрос с нее взять за ее поведение неподобающее ныне вечером и давеча.

Дверца распахнулась, и в проеме действительно показался шляхтич. Он уперся одной рукой в возок, а вторую протянул внутрь, стараясь ухватить Ксению за подол сарафана, вытянуть ее из возка. Она увернулась от него, легко ударила по ладони, а он вдруг схватил ее пальцы в плен, пошатнувшись и едва не упав, если бы не удержался за возок. Пьян, мелькнуло в голове Ксении, и она потянула руку на себя, вовсе не желая иметь никаких дел с Владиславом, когда тот под хмелем, ведь пьяные так легко теряли контроль над собой.

— Сука! — вдруг прошипел Владислав сквозь зубы. — Отольются мне твои слезы, говоришь? А я-то, дурак, верил тебе…!

Он потянул ее на себя, и Ксения ударила его в плечо, сопротивляясь его силе. Он пошатнулся от этого удара, но на ногах не удержался, упал на землю, скрывшись из вида женщин, сидевших в возке.

— Нет! — метнулась Марфута одним резким движением наперерез Ксении, уже готовой выскочить из возка, чтобы поглядеть, не ушибся ли Владислав. — Не ходи, Ксеня! Не ходи туда!

Что-то в ее голосе заставило Ксению замереть на месте, медленно перевести взгляд на нее. Та опустила глаза вниз, не в силах смотреть в лицо боярыне своей.

— Прости меня, Ксеня, грешна пред тобой я, — всхлипнула она, и Ксения прикрыла глаза на миг, пораженная догадкой, что мелькнула в ее голове. Потом опомнилась, оттолкнула Марфу, что загораживала ей выход, вышла наружу.

По лагерю медленно скользили темные тени от одного спящего в дурмане ляха к другому. Оттуда, где стояли посты сторожевых, доносились ныне лишь лязг мечей да предсмертные хрипы. Она хотела опуститься к Владиславу, лежащему у ее ног, накрыть его собой, спрятать от смерти, что ступила ныне на стоянку ляхов вместе с этими русскими воинами, которых она легко распознала в редких всполохах костра.

Но позади раздалась тихая поступь, и она замерла на месте, не в силах шевельнуться, зная, что любое ее действие ныне легко может стать преступлением в глазах того человека, что подходил ныне к ней из темноты ночной. С тихим шелестом спрыгнула из возка Марфа, тут же отшатнулась, прижавшись к стенке, будто желая скрыться от глаз подошедшего воина.

— Здрава будь, Ксения Никитична, — проговорил тот, переступил через тело Владислава, приблизился к ней и взял ее лицо в ладони, приближая к своему, заглядывая ей в глаза. — Рада ты мне, моя люба? Рада видеть господина своего?

Ксения молчала, будто онемела в тот же миг, как увидела этого человека, его бледно-голубые глаза, какого-то мутного, словно водянистого оттенка, его нос, так схожий с ястребиным клювом, его светлую бороду с небольшой рыжиной.

Это был он, ее муж и господин, Матвей Юрьевич Северский.

1. Епископ (польск.)

2. Имя Сикстус пошло от лат. Sextus — "шестой"

Глава 14

Ксения как обычно открыла глаза утром под тихий мужской говор и смех. Но что-то тут же резануло ухо, что-то было не так, и только спустя некоторое время до нее, еще толком не отошедшей от ночного сна, дошло осознание, что этот говор не ляшский, к которому она привыкла за эти седмицы, а русский. Сразу вспомнилась прошлая ночь, когда на ночную стоянку проникли тени русских воинов, что вязали одурманенных ляхов по рукам и ногам, когда Северский вышел из темноты к ней. Он тогда долго смотрел ей в глаза, будто желая что-то в них прочитать, а потом коснулся ее лба холодным поцелуем, отошел к месту, куда стягивали связанных пахоликов. Правда, немного задержался, склонившись над Владиславом, и так же долго смотрел на него, потом пнул его под ребра носком сапога и удалился.

— Полезай в возок, Ксеня, — Марфа потянула Ксению, окаменевшую при виде супруга, так нежданно появившегося из темноты ночной, за рукав, и та очнулась от своего морока, хотела склониться над Владиславом, но замерла, наткнувшись на пристальный взгляд одного из воинов. Она узнала его по низкому росту и тонкому острому подбородку, что только был и виден из-под тяжелого шлема.

Шустрый Ерема! Она сама бы могла догадаться, ведь только этот маленький человек был способен идти бесшумно и незаметно по следу долгое время, проникать в самые труднодоступные места, вскрывать любые замки. Ерема был вором ранее, попался на краже Северскому в одной из его поездок в стольный град и привезен в хладную вотчины. После нескольких дней в пыточной, когда ему разбили пальцы на левой руке, и угрожали вскоре отрубить ее, а потом приняться за вторую, самую главную для вора, Ерема поклялся на кресте, что будет отныне верой и правдой служить Северскому, пока живота не положит. Вот и служил!

Ерема резко развернулся и пошел к остальным ратникам, а Ксения резко распрямилась, ощущая, как липкий страх расползается в душе. Не за себя она боялась, за него, того человека, что ныне лежат без движения у ее ног! Ведь если Ерема давно идет за ними, то он все видел — и то, как Ксения благоволит к шляхтичу, и их страсть, что связывала их. И не то, что Ксения уступила Владиславу, позволила многое из того, что скрепя сердце и стиснув зубы, давала Северскому, заставит ее мужа вдоволь насладиться муками шляхтича в пыточной. А то, что она делала это сама, по своей воле, без принуждения…

Ксения не стала склоняться над Владиславом, как ни вопило об этом ее сердце, заставила себя забраться обратно в возок, даже не глядя на его тело у своих ног. Нельзя показывать Северскому, что слаба она по отношению к ляху, никак нельзя!

Марфута замешкалась на некоторое время, но вскоре тоже залезла в возок и тут же бросилась к Ксении, хватая ее за руки, умоляя выслушать ее. Но Ксения только головой качала, отказываясь, слыша только, как вяжут подошедшие к возку воины из чади ее мужа Владислава, как тащат его к остальным пленникам по примятой траве.

Он не должен убить Владека, бились, будто пойманная птица в силке, мысли в голове Ксении. Он желает получить земли, значит, шляхтич нужен будет ему живым для обмена. А потом вдруг вспомнились слова Владислава, сказанные в разговоре о его сестре: «…Мать умоляла отца подчиниться требованиям Северского, но тот не принял ее сторону, утверждая, что дочь русский не вернет, что он убьет ее, когда добьется желаемого, что надо идти на Московию и отбить Анну, пока не поздно. Он знал, что говорит, ведь сам бы поступил так же…»

Жестокая правда, обжигающая разум, заставляющая Ксению тихо ронять всю ночь слезы в темноте возка, уткнувшись лицом в свернутые одежды, чтобы заглушить любой звук, чтобы ни единая душа не слышала, как ей больно.

Наутро Ксения все же позволила Марфуте прибрать ее, как не по душе ей ни были бы прикосновения той ныне. Служанка снова пыталась начать разговор, но боярыня прервала на полуслове — быть может, позднее она выслушает, почему ее верная Марфа, которой Ксения привыкла доверять, ближе которой у нее ныне никого не было рядом, так жестоко предала ее. Быть может, позднее, но не сейчас.