Не в правилах Маркса было пользоваться оружием, которое он еще не изучил и не усовершенствовал. Он писал, что «Рейнская газета» будет решать все эти вопросы «после упорного и углубленного изучения». Труды Леру, Консидерана, Прудона й другие требуют глубокого подхода и не могут быть разобраны в порядке случайной фантазии.
Карл мечтает о том, чтобы взяться снова за книги. Столько еще вопросов не нашли ответа.
Он ищет новых путей. Но редакторская деятельность кажется ему не менее важной, оставить ее — не дезертирство ли с поля боя? Не ради ли возможности говорить с этой высокой трибуны он отбросил мысль о профессуре, разошелся со многими товарищами?!
Работа в «Рейнской газете» между тем становилась все более затруднительной. Маркс надеялся на друзей в Берлине, обещавших сотрудничать в его печатном органе.
Берлинские «Свободные», уже после отъезда из прусской столицы Фридриха Энгельса, своими скандалами, бесчинствами, глупыми выходками в кабаках, притонах, на улицах (такое поведение было частью их «программы») вызывали презрение и недоумение не только у робких филистеров, но и у тех, кто раньше готов был присоединиться к ним. Бруно Бауэр не стеснялся участвовать в бессмысленных шествиях нищих, устраиваемых «Свободными», и стал не меньшим скоморохом, нежели они. Только строгий Кеппен держался в стороне от этих шумных дебошей, кончавшихся нередко в полицейских участках.
Все эти странные бесчинства пагубно отражались на духовной и творческой деятельности «Свободных». Карл Маркс получал от них для газеты большей частью никчемную продукцию, подолгу отбирал и переделывал полученное.
Окончательный разрыв со «Свободными» совершился в ноябре 1842 года. В это время Гервег и Руге побывали в Берлине. Незадолго до этого Гервег познакомился и крепко подружился с Марксом.
В клубе «Свободных» Гервег и Руге выслушали Бруно Бауэра, который выступил с нелепыми требованиями упразднить, не считаясь с реальной действительностью, понятия государства, собственности и семьи.
Гервег попробовал уговорить Бауэра и его друзей взяться за ум и отказаться от пустозвонства. В ответ они принялись оскорблять его и высмеивать стихи Гервега. Спор между Руге, Гервегом и «Свободными» дошел до «Рейнской газеты». Маркс поддержал Руге и Гервега, и «Свободные», в частности Мейен, начали сочинять пасквили на газету.
В это же время Маркс претерпевал, как сам говорил, «ужасные цензурные мучительства», вел огромную переписку с министерством, выслушивал обер-президентские жалобы и обвинения в ландтаге, спорил с акционерами, субсидирующими газету, крайне раздраженными ее «левым» направлением.
Осенью 1842 года правительство стало еще больше придираться к газете и ее редактору, надеясь, что она умрет естественной смертью. Но число подписчиков все возрастало: с 885 оно поднялось до 1820. Король негодовал. Статьи в газете становились все более дерзкими и враждебными правительству. Рутенберг был выслан из Кёльна.
30 ноября Маркс писал Руге: «Рутенберг, у которого уже отняли ведение немецкого отдела (где деятельность его состояла главным образом в расстановке знаков препинания)… Рутенберг благодаря чудовищной глупости нашего государственного провидения имел счастье прослыть опасным…»
Корреспонденции из Бернкастеля о невыносимом положении мозельских крестьян, помещенные в «Рейнской газете», вызвали подлинный рев со стороны обер-президента Шаппера, который только искал повода избавиться от Маркса. 19 января 1843 года совет министров в присутствии короля постановил закрыть «Рейнскую газету».
Формальным поводом для этого послужило то, что у газеты будто бы нет разрешения на издание. Фактической же причиной было ее противоправительственное направление.
В интересах пайщиков после их хлопот газете разрешили выходить еще три месяца.
«В течеиие этого времени, до казни, — писал Маркс Руге, — газета подвергается двойной цензуре».
Число подписчиков в это время возросло до 3200, и в Берлин направлялись петиции с большим количеством подписей. Читатели просили не закрывать «Рейнскую газету».
Пайщики, желая спасти деньги, вложенные в издание, потребовали в это же время от Маркса, чтобы он совершенно изменил тон и характер газеты. Это и заставило Карла Маркса 17 марта сложить с себя обязанности редактора.
Карл поехал к Женни. Ему было 18 лет, когда она стала его невестой. Семь лет ждали они друг друга, ни мыслью, ни поступком не изменяя своей любви. 19 июня 1843 года доктор Карл Маркс обвенчался, наконец, с Женни фон Вестфален. Они прожили несколько счастливейших недель в красивом городке Крейцнахе у Каролины фон Вестфален, матери Женни, одиноко жившей после недавней смерти Людвига Вестфалена.
Арнольд Руге звал Маркса в Париж. Он предлагал ему основать там немецкий журнал. Осенью 1843 года Карл и Женни покидают Германию, направляясь во Францию.
Женни и Карл плечом к плечу, рука в руке стоят у окна. Перед ними Париж. Как далеко отступил в их памяти Рейн, отошла родина!
Франция. Отсюда, издалека, вместе с верными соратниками он сумеет пойти войной на самодержавие, на филистеров, на помещиков. Так думал Карл.
Во Франции Маркс находит несравненно большие противоречия, нежели в сонном немецком государстве, открывает глухую борьбу сытых и голодных. Разоренные крестьяне наполняют улицы столицы, клянчат милостыню, тихо мрут в подворотнях, на порогах домов новой знати.
Зверски оскаленная пасть — вот оно, буржуазное государство. Маркс отшвыривает с презрением гегелевскую, такую наивную и лживую перед хищным оскалом буржуазного Парижа, формулу о государстве как нравственном организме, величаво возвышающемся над борьбой общественных классов.
«Ошибался или предавал? — спрашивал тень Гегеля Карл. — Старик был слишком гениален, чтоб так ошибиться».
Страшная борьба изо дня в день, от часа к часу, ежеминутно разыгрывается на безмятежных с виду улицах Парижа. Голодные и сытые. Богатые и бедные. Плебеи и патриции. Пролетариат и буржуазия…
Вильгельм Вейтлинг
Генрих Гейне
Портрет Фридриха Энгельса 40-х годов
Женни принимается убирать книги с маленького стола. Из амбразуры окна Карл следит за ее движениями. Стол, наконец, накрыт к ужину.
Стук в дверь. Входит, помахивая большой шляпой, нестарый господин в нарядном, снегом осыпанном пальто. Холодная, чуточку надменная улыбка, изысканный светский поклон.
— Вот вам и сам прославленный буян, еретик и безбожник Генрих Гейне, — объявляет редактор «Немецко-французского» ежегодника Руге, появившийся в дверях вместе с поэтом.
Генрих Гейне зачастил к Марксам. Он полюбил неровную улицу Ванно, маленькую квартирку с окнами, затемненными ветвистым каштаном, приветливую Женни, смущенно кутающуюся в клетчатую шаль и неторопливо подшивающую края трогательно маленьких распашонок.
В доме Марксов все говорило о нетерпеливом ожидании нового человека. Приехала из Крейцнаха со строгим наказом беречь Женни ее сверстница, Елена Демут, выросшая в людской дома Вестфаленов. Спокойно и умело взяла она на себя заботы о маленькой семье. И сразу стало как-то уютнее, наряднее вокруг. Появились какие-то чашечки, подносики. Пеклись булочки. Только с упрямой и вздорной госпожой Руге не поладила Ленхен. Зато Генрих Гейне может всегда рассчитывать на ее гостеприимство, на горячую чашку кофе или кружку остуженного пива. Он желанный гость и баловень всех. Взлохмаченный Карл из-за груды бумаг неизменно радостно приветствует входящего поэта. Женни откладывает книгу и шитье. Елена торопится с угощением. И нередко проводят они все вместе зимние вечера у неспокойно гудящего камина.