— Ты можешь писать, что хочешь. Да и попробуй кто приневолить Фреда! — вмешался Маркс.

Энгельс уселся поудобнее за рабочим столом друга. И со свойственной ему тщательностью принялся писать без помарок, четким, красивым, ровным почерком.

— Только тот комик смешон, который сам траурно серьезен, — возгласил Энгельс, состроив при этом мрачную гримасу, и подмигнул Тусси.

Достоинство, которое вы больше всего цените в людях?

— Веселость.

…в мужчине?

— Не вмешиваться в чужие дела.

…в женщине?

— Умение класть вещи на свое место.

Ваша отличительная черта?

— Знать все наполовину.

Ваше представление о счастье?

— Шато-Марго 1848 г.

Недостаток, который внушает вам наибольшее отвращение?

— Ханжество.

Ваша антипатия?

— Жеманные, чопорные женщины.

Ваше любимое занятие?

— Поддразнивать самому и отвечать на поддразнивание.

Ваш любимый герой?

— Нет ни одного.

…героиня?

— Их слишком много, чтобы можно было назвать только одну.

Любимый цветок?

— Колокольчик.

…цвет?

Энгельс вспомнил зловонные красильные цехи текстильной фабрики и написал:

— Любой, если это не анилиновая краска.

Ваше любимое блюдо?

— Холодное — салат, горячее — ирландское рагу.

Ваше любимое житейское правило?

— Не иметь никакого.

Ваш любимый девиз?

— Относиться ко всему легко.

— Ах, дядя Энгельс, — сказала Тусси разочарованно, прочитав его ответы, — ты зря, шутки ради, наговорил на себя напраслину. Ты совсем другой.

Вскоре Энгельс вернулся в Манчестер. Там радостное событие было отмечено снова. 10 апреля Фридрих писал об этом Карлу:

«Свадьбу мы здесь отпраздновали с большой торжественностью, собакам надели зеленые ошейники, для шести ребят был устроен званый чай, огромный стеклянный кубок Лафарга служил чашей для пунша, и бедного ежа напоили пьяным в последний раз».

Ручной еж был другом не только Энгельса, его жены Лицци, но и Тусси Маркс, часто наезжавшей в Манчестер. Однако в ночь, когда вся семья Энгельса отпраздновала заочно свадьбу Лафарга, еж разгрыз одеяльце, на котором спал, сунул голову в дыру и так запутался, что утром его нашли задушенным.

Известие о кончине ежа огорчило Тусси, и Карл с шутливой печалью выразил Энгельсу соболезнование по поводу кончины «достопочтенного ежа».

Лафарги уехали на месяц во Францию. Они решили затем обосноваться в Лондоне, где Лафарг, закончивший медицинское образование, должен был начать врачебную практику.

Маркс после отъезда дочери и зятя принялся за рукописи II и III томов «Капитала» и снова перечитал Адама Смита и много других книг. Он тщательно проследил взаимосвязь между нормой прибыли и нормой прибавочной стоимости и успешно выработал схему всего последнего тома своего труда. Однако нездоровье мешало ему. Несмотря на уговоры Женни лечиться, Карл не только отказывался от помощи врачей, но часто скрывал, что болен.

В это же время I том «Капитала» прокладывал себе дорогу, завоевывая людей. Сложны и необычны судьбы эпохальных книг-откровений. Их сжигали, но они снова появлялись из пепла и совершали свое триумфальное шествие по векам. Их предавали анафеме, оплевывали, а они воскресали и начинали новую жизнь, радуя и обогащая человеческие души. Их не замечали и пытались уничтожить молчанием, и все же они, сильные, как буря, двигались по всей земле, проникая в каждое жилище. Сгусток гениальных мыслей и чувств, эти книги неизменно рано или поздно доходили до тех, кому предназначались, потому что служили счастью и добру людей. Ничто не могло задержать победный путь «Капитала». Гениальное не умирает.

Приближалось 50-летие Маркса. О полувековом юбилее Марксу напомнили родные. Пятьдесят лет! Порог старости! В окно кабинета врывался запах майских цветов. Гудели жуки, пели птицы. Карл закурил и оперся головой на руку. Промелькнули разрозненные картины детства, юности, зрелых лет, припомнились давно исчезнувшие люди.

«Ах, Карлхен, Карлхен, ты все еще нищий и таким умрешь. Если б ты послушался меня и вместо того, чтобы пытаться осчастливить все человечество, сколотил капитал, то жил бы, как дядя Филипс и даже богаче, ведь у тебя такая голова», — донесся до него шепот покойной матери.

Карл насмешливо сощурил глаза. Полвека тянул он лямку, был изгнан с родины, беден, болен, вступал в необеспеченную старость. В течение многих лет рядом с ним терпели тяжкие лишения жена и дети. И, однако, подводя итоги прожитого, Маркс знал, что, начни он жизнь сначала, все равно пошел бы по тому же пути, не отказался бы ни от чего.

И когда Женни, поздравив Карла, прижала к груди его седую голову, Карл сказал ей с глубоким чувством:

— Я нашел все-таки в жизни самое редкое и ценное: настоящую любовь — тебя, и дружбу — Фридриха.

«Дорогой Мавр! — писал Марксу Энгельс в те же дни, — поздравляю anyhow[20] с полувековым юбилеем, от которого, впрочем, и меня отделяет лишь небольшой промежуток времени. Какими же юными энтузиастами были мы, однако, 25 лет тому назад, когда нам казалось, что к этому времени мы уже давно будем гильотинированы».

Подобно тому как огромная масса Луны притягивает к себе морские пучины, вызывая приливы и отливы океанов, так гений обладает магнетической силой притяжения. Женни фон Вестфален пожертвовала ради Маркса всеми привилегиями своего аристократического происхождения и любила его безмерно до самой своей смерти; великий Энгельс делил с Марксом все и не пожалел своих лучших лет, чтобы предоставить другу возможность творить. Вильгельм Вольф завещал Марксу свое небольшое, трудом скопленное состояние, так же как Елена Демут бескорыстно посвятила семье Маркса всю свою жизнь.

Дружеское чувство прочно привязало к нищему и преследуемому Марксу Вейдемейера и Лопатина, Лесснера и Лафарга, Либкнехта и Дмитриеву и многих, многих других. Он вдохновлял поэтов, вселял уверенность в революционеров, восхищал ученых.

Люди разных национальностей и профессий тянулись к Карлу Марксу и, узнав его ближе, никогда уже не оставались равнодушными к нему. И в то же время Маркс был одним из самых скромных людей. Он решительно пресекал всякую лесть, прислужничество и питал жестокую неприязнь к проявлению какого бы то ни было культа личности. Так было всю его жизнь. Маркс любил вспоминать, как, вступая в Союз коммунистов, он и Энгельс поставили условие, чтобы из устава было выброшено все содействующее суеверному преклонению перед отдельными личностями.

Осенью 1868 года Маркс получил письмо от незнакомого ему русского из Петербурга. Николай Францевич Даниельсон, псевдоним которого был Николай — он, 24-летний литератор, служивший в Петербургском обществе взаимного кредита, сообщал, что «Капитал» переводится на русский язык и принят к изданию Поляковым. По просьбе Даниельсона Маркс послал ему фотографию и краткие автобиографические сведения.

Мысль о переводе «Капитала» возникла у участников полулегального кружка, прозванного «Рублевым» по размеру установленных в нем членских взносов. Несколько десятков молодых честных и пылких сердец объединились, чтобы нести знания в народ. Они надеялись пробудить в бесправных и обездоленных соотечественниках стремление к борьбе за общечеловеческие идеалы добра и равенства. С этой целью образованная молодежь старалась ознакомиться со всем новым и значительным, что издавалось в других странах, и по возможности переводить и издавать книги на родине.

Одним из учредителей и вдохновителей «Рублева общества» был Герман Лопатин, ученик Чернышевского, рано испытавший на себе когти царских жандармов, редкостных способностей самоотверженный юноша, отлично окончивший университет, владевший свободно тремя иностранными языками. Неистовый революционер, жаждущий действия, Лопатин нелегально пробрался за границу, чтобы бороться за свободу в отрядах Гарибальди, затем вернулся в Россию, где было много дела для беспокойных душ, жаждущих не эгоистического личного процветания, а счастья для всего народа. Герман Лопатин был из числа таких избранных натур. В его груди билось большое сердце, вмещавшее любовь ко всему человечеству.