«Как могло случиться, — думал он, блуждая по городу, где царило смятенье и горе, — что убийца получил не только свободный доступ в ложу президента, но и беспрепятственно исчез».

Тотчас же после покушения президента Эдвин Стентон стал фактическим правителем страны. В доме напротив театра, где лежал умирающий Авраам Линкольн, он отдавал распоряжения и диктовал указы. Вице-президента Джонсона он уговорил отправиться домой, якобы для того, чтобы не рисковать его жизнью. По приказу Стентона, все дороги вокруг Вашингтона были оцеплены, кроме двух основных, ведущих на юг страны. Одной из них воспользовался террорист. Имя его стало тотчас же известно: актер Джон Уилкс Бут. Был ли это маньяк, желавший любой ценой, даже совершая преступление, привлечь к себе хоть на миг внимание человечества, или разъяренный фанатик-изувер, мстивший за раскрепощение негров; психически больной человек или наемный брави, соблазненный большим вознаграждением и обещанием безнаказанности? Кто дал ему в руки пистолет, толкнул и подготовил убийство? Почему верный Линкольну майор Экерт был отправлен в этот вечер из города, а к президенту в качестве охранника приставили пьяницу, отлучившегося именно тогда, когда Бут подошел к ложе? Бездонная тайна окружала совершившееся преступление.

Так как Красоцкий все еще жил в особняке Лафайета Бекера, он знал все, что было связано с поимкой преступника. Бут так и но попал живым в руки правосудия. Настигнутый в одном из селений местными жителями, он был убит в упор неизвестно кем именно тогда, когда мог быть захвачен. Кто выстрелил в Бута, осталось невыясненным. Так убрали человека, столь нужного для раскрытия тайны убийства Линкольна.

Красоцкий не узнавал Лафайета Бекера в эти напряженные дни. Куда девались его благодушие и разговорчивость. Он перестал повторять свою излюбленную поговорку: «Сделал — не бойся, боишься — не делай».

— Вы знаете, что заявил Стентон над трупом президента? «Отныне он принадлежит вечности», — сообщил Бекер, войдя к Красоцкому поздно ночью с большим графином виски.

— Кто же участвовал в заговоре на жизнь Линкольна? Ведь Бут всего лишь исполнитель, — настойчиво допытывался Красоцкий.

После долгого молчания, выпив несколько рюмок спиртного, Бекер внезапно разговорился.

— В новом Риме жили трое, — начал он, заикаясь, — Иуда, Брут и Шпион. Когда павший праведник лежал на смертном одре, пришел Иуда и поцеловал мертвое чело. «Он принадлежит теперь вечности, а нация отныне должна принадлежать мне», — сказал предатель. Вот как все было.

Бекер говорил как бы в трансе, размахивая руками и глядя неподвижно в пространство. Красоцкий почувствовал, что кровь застучала в висках. Он поспешно вышел из комнаты, но Бекер догнал его.

— Слушайте, — сказал он, протрезвев, — я говорил с вами, как на исповеди. В вас есть что-то особенное. Как бы это сказать? Вы похожи на тех святых, которые готовы пожертвовать собой ради таких смешных, нереальных понятий, как правда, справедливость, бескорыстье. Но то, что вы сейчас слыхали, может стоить не только мне, но и вам головы. Мы живем в стране, где все зиждется на насилье и крови. Не верьте ничьим словам, вы сами видели недурной спектакль в Вашингтонском театре. Стентон уже спрашивал меня, отчего вы так долго болтаетесь в Вашингтоне. Это предупреждение. Есть одно жизненное правило — меньше знать. Понятно? И еще запомните: из ста ослов не сделать одной лошади, так же как из ста подозрений не сделать и одной улики. Уезжайте поскорее и благодарите вашего бога, что внушили мне симпатию. Вы профессионал-революционер, а я профессионал-шпион. С большой буквы Шпион, заметьте.

На другое утро Красоцкий начал собираться в обратный путь, но внезапно заболел и слег в постель. В это время в Вашингтоне с небывалой торопливостью прошел суд над подозреваемыми сообщниками Бута. С ними расправились быстро и жестоко. К следствию и делам, связанным с гибелью Авраама Линкольна, Эдвин Стентон не допускал никого. Когда Красоцкий выздоровел, к нему приехал Бекер. Он исхудал и казался помешанным.

— Вас требует военный министр. У него нюх гиены. Будьте осторожны. А я человек уже отпетый. Меня постоянно преследуют. Это опытные профессионалы-убийцы. Я больше но в силах их перехитрить. Есть работа, в которую включается также обязательство принять безропотно мученический венец. — Бекер попытался смеяться, но получилось нечто похожее на волчий вой.

Когда Красоцкий явился в Военное министерство, Стентон подал ему пакет, адресованный в Сент-Луис, и сказал многозначительно:

— После нашей встречи Америка потеряла одного из лучших своих сынов. Помните, я говорил вам, к чему ведет в политике уступчивость и мягкость? Смерть президента Линкольна не представляет ничего загадочного. Южные штаты, точнее, владельцы огромных хлопковых плантаций ненавидели его как своего злейшего врага, ведь это он дал свободу неграм. Именно Линкольн провозгласил отмену рабства. Восставший Юг был изолирован и разбит нами. Но там возникло тайное общество, поставившее своей целью убийство президента. Бут был послан этими людьми. Я всегда говорил, что южан надо беспощадно уничтожать, однако не встречал в этом поддержки. К тому же Линкольн не хотел, чтобы его охраняли, хотя знал о грозившей ему опасности. Он был преступно доверчив и беспечен…

— Но, простите, господин министр, — не выдержал Красоцкий, хотя и дал себе ранее слово молчать, — о чем думали единомышленники, соратники, находившиеся подле президента? Они обязаны были охранять его, предупредить преступление. Жизнь Авраама Линкольна принадлежала не только ему, но всей ого родине. Такие люди, как он, гордость нации.

Красоцкий смолк, пораженный тем, как исказилось лицо Стентона.

— Послушайте, капитан, — сказал тот глухо. — Вы не знаете коварства плантаторов Юга. Вы здесь чужой. Мы признательны вам за участие в войне нашего народа, однако поляки — бунтари по природе. Я не хочу причинять вам неприятностей. Климат Америки, по моему мнению, вам отныне вреден. — Стентон подошел к календарю и, перевернув тридцать листков, назвал число, когда Красоцкому надлежит сесть на корабль, отплывающий в Европу. Затем, не сказав более ни слова, он вышел из кабинета.

Через три недели Сигизмунд Красоцкий с семьей, сердечно распрощавшись с Вейдемейерами, так и не узнавшими причины столь поспешного его отъезда, покинул навсегда берега Америки. Первым местом, где они остановились, был город на Адриатическом побережье.

…Венеция — слово, тревожащее слух, как гениальная, надоевшая, запетая песня, пронесенная но миру всеми музыкальными инструментами, включая шарманку. Слово, наваливающееся грудой назойливых образов: город домов-лодок, стройных гондольеров, пестрых карнавалов, нестихающих песен, вечной луны.

Гипноз исчезнувшего величия «королевы адриатических вод» трудно одолим.

Люди второй половины XIX века как бы атавистически переняли глубокое изумленно своих далеких предков, видевших и прославивших страну-чудо, город на столбах и сваях, среди невскипающих вод, где каналы и триста девяносто мостов подменили улицы, где дома, придвинутые к самой воде, украшены тончайшим деревянным кружевом, рисунок которого украден у индусов, мавров и византийцев.

Оцепенение заезжих торговых гостей из дымной Англии, чье небо, природа и религия так разнились от венецианских, восторг суровых, отважных, вольных граждан Великого Новгорода, мечты бунтарей-пиратов на несколько веков определили отношение к столице на лагуне.

Белая Венеция — город мертвых. Подтачиваемые веками палаццо вдоль каналов, унылый готический Дворец дожей — морги, куда свалено прошлое.

Человеческие шаги в пустых залах гулки, подобны ударам молота по крышке гроба.

Многоцветные фрески в залах советов трехсот, ста и десяти упорно навязывают новому веку происшествия нескольких столетий венецианского могущества.

Во Дворце дожей с потолков смотрят вниз выцветшими, пустыми глазами сто двадцать похожих один на другого седовласых, бородатых патриархов. Одни, как дож Дандало, прославлены чудовищными грабежами Малой Азин в пору доходных крестовых походов; другие, как дож Витале Микеле, отличались в морских сражениях с генуэзцами.