В конце 1868 года Энгельс и Маркс обменялись следующими письмами:

«Дорогой Мавр!

Постарайся совершенно точно ответить на прилагаемые вопросы и ответь с обратной почтой, так, чтобы я имел твой ответ во вторник утром.

1) Сколько денег нужно тебе, чтобы уплатить все твои долги so as to have a clear start?[7]

2) Хватит ли тебе на обычные регулярные расходы 350 фунтов стерлингов в год (причем экстренные расходы на болезнь и непредвиденные случайности я исключаю), т. е. так, чтобы тебе не приходилось делать новых долгов. Если нет, то укажи мне сумму, которая тебе необходима. При этом предполагается, что все старые долги будут предварительно выплачены. Этот вопрос, разумеется, самый главный.

Дело в том, что мои переговоры с Г{отфридом} Э{рменом} приняли такой оборот, что он хочет к концу моего контракта — 30 июня — откупиться от меня, т. е. он предлагает мне известную сумму денег, если я обязуюсь в течение пяти лет не вступать ни в какие конкурирующие предприятия и разрешу ему дальше пользоваться фирмой. Это как раз то, чего я добивался от этого господина. По так как за последние годы балансы были плохи, то для меня вопрос, даст ли это предложение нам возможность прожить в течение ряда лет без денежных забот, учитывая даже при этом и тот вероятный случай, что какие-либо события вынудят нас переехать на континент и, следовательно, вовлекут нас в экстренные расходы. Сумма, предложенная мне Готфридом Эрменом (еще задолго до того, как он предложил ее мне, я решил, что она пойдет на покрытие необходимых выдач тебе), гарантировала бы мне возможность посылать тебе в течение пяти-шести лет по 350 фунтов стерлингов ежегодно, а в экстренных случаях даже и несколько больше. Но ты понимаешь, что все мои расчеты были бы опрокинуты, если бы время от времени снова накапливались долги, которые опять приходилось бы выплачивать из капитала. Именно потому, что я вынужден строить свои расчеты на том, что мы покрываем наши расходы не только из дохода, но с самого начала отчасти и из капитала, имепно поэтому опи несколько сложны и должны строго соблюдаться, иначе мы потерпим крушение.

От твоего ответа, в котором я прошу тебя изложить мне положение дел откровенно, как оно есть на самом деле, будет зависеть мой дальнейший образ действий по отношению к Готфриду Эрмену. Итак, определи сам сумму, которая нужна тебе регулярно в год, и посмотрим, что можно сделать.

Что будет после вышеупомянутых пяти-шести лет, мне, правда, еще самому неясно. Если все останется так, как оно есть сейчас, я, конечно, не буду тогда в состоянии выдавать тебе ежегодно 350 фунтов стерлингов или еще больше, но все же, самое меньшее, 150 фунтов. Однако к тому времени многое может измениться, да и твоя литературная деятельность может кое-что приносить тебе.

Наилучшие пожелания твоей жене и девочкам. Из прилагаемых фотографий пошли одну Лауре.

Твой Ф. Э.»

«Дорогой Фред!

Я совершенно knocked down[8] твоей чрезмерной добротой.

Я просил жену представить мне все счета, и сумма долгов оказалась значительно больше, чем я думал, — 210 фунтов стерлингов (из них около 75 фунтов на ломбард и проценты). Кроме того, надо прибавить счет доктора за лечение во время скарлатины, который он еще не представил.

За последние годы мы проживали более 350 фунтов стерлингов; но этой суммы вполне достаточно, так как, во-первых, в течение последних лет у нас жил Лафарг, и благодаря его присутствию в доме издержки сильно увеличивались, а во-вторых, вследствие того, что все бралось в долг, приходилось платить слишком дорого. Только начисто развязавшись с долгами, я смогу повести strict administration[9].

Как неприятно стало положение у нас в доме за последние месяцы, ты можешь видеть из того, что Женничка — за моей спиной — взяла место учительницы в одной английской семье! Занятия начнутся лишь в январе 1869 г. Я задним числом согласился на эту комбинацию с тем условием (хозяйка этого дома, — се муж — доктор Монро, — была по этому делу у моей жены), что обязательство действительно лишь на один месяц и что, по истечении месяца, каждая сторона имеет право отказаться от него. Как ни горька была для меня эта история (девочке придется заниматься почти целый день с маленькими детьми), — об этом мне незачем тебе говорить, — я все же с этою оговоркою дал свое согласие…»

В один из туманных слякотных декабрьских дней 1868 года Генеральный совет рассмотрел на своем заседании просьбу бакунинского «Альянса» о приеме его в Международное Товарищество Рабочих. Составление ответа взял на себя Маркс. Как всегда, вернувшись домой, он тотчас же написал Энгельсу, оповещая его подробно об этом, и послал ему для изучения устав бакунинской организации.

Спустя неделю Генеральный совет единогласно принял резолюцию, в которой подчеркивалось, что вторая международная организация, имеющая свой устав, действующая внутри и вовне Интернационала, неизбежно повредит делу рабочего объединения и внесет раздоры.

Узнав об этом, Бакунин прислал из Женевы в Лондон Международному Товариществу программу «Альянса социалистической демократии» и письмо о полном присоединении. Он также объявлял себя учеником Маркса.

Через некоторое время «Альянс» объявил себя распущенным и попросил включить его членов в секции Интернационала. Генеральный совет согласился на это, однако при условии, которое изложил Маркс. Лозунг «Альянса» об «уравнении классов» был заменен формулой — уничтожение классов. Бакунисты вошли в Международное Товарищество Рабочих.

Цензурный комитет в Санкт-Петербурге получил «Капитал» Маркса на немецком языке вскоре после его выхода в свет. Цензор Скуратов писал в своем заключении:

«Как и следовало ожидать, в книге заключается немало мест, отличающих социалистическое и антирелигиозное направление пресловутого президента Интернационального общества… Но как ни сильны, как ни резки отзывы Маркса об отношении капиталистов к работникам, цензор не полагает, чтобы они могли принести значительный вред, так как они, так сказать, тонут в огромной массе отвлеченной темной политико-экономической аргументации, составляющей содержание этой книги. Можно утвердительно сказать, что ее немногие прочтут в России, а еще менее поймут ее».

Осенью 1868 года Маркс получил письмо от незнакомого ему русского из Петербурга. Николай Францевич Даниельсон, псевдоним которого был «Николай — он», двадцатичетырехлетний литератор, служивший в Петербургском обществе взаимного кредита, сообщал, что «Капитал» переводится на русский язык и принят издателем Поляковым. По просьбе Даниельсона Маркс послал ему фотографию и краткие автобиографические сведения.

Мысль о переводе «Капитала» возникла у участников полулегального кружка, прозванного «Рублевым обществом», по размеру установленных в нем членских взносов. Несколько десятков молодых людей с честными и пылкими сердцами объединились, чтобы нести знания в народ. Они надеялись пробудить в бесправных и обездоленных соотечественниках стремление к борьбе за общечеловеческие идеалы добра и равенства. С этой целью образованная молодежь старалась ознакомиться со всем новым и значительным, что издавалось в других странах, и по возможности переводить и издавать эти книги на родине.

Одним из учредителей и вдохновителей «Рублева общества» был Герман Лопатин, ученик Чернышевского, рано испытавший на себе когти царских жандармов, выдающихся способностей юноша, отлично окончивший университет, владевший свободно тремя иностранными языками. Неистовый революционер, жаждущий деяний, Лопатин нелегально пробрался за границу, чтобы бороться за свободу в отрядах Гарибальди, затем вернулся в Россию, где было много дела для самоотверженных беспокойных душ, жаждущих не эгоистического личного процветания, а счастья для всего народа. Герман Лопатин был из числа таких исключительных натур. В его груди билось большое сердце, вмещавшее любовь ко всему человечеству.