В 1932 году, в связи с пятидесятилетием со дня смерти Маркса, этот дом был отремонтирован, найдена и реставрирована мебель. Все должно было воскресить обстановку и быт того времени, когда здесь проживала семья юстиции советника. Несколько месяцев спустя после моего отъезда из Трира фашисты разрушили этот дом-музей.

Гимназия, где учился юный Карл, готическое здание цвета недозрелых помидоров, очень мало изменилась за истекшее столетие.

Все так же лениво катит свои серые воды, огибая Трир, неширокий Мозель, и так же весной цветут на берегу маки и вереск, как тогда, когда здесь купался и шалил маленький Карл.

Неизменная природа — отзывчивый помощник создателя исторического романа. Она щедро обогащает его творческую лабораторию. В Бармене, где провел свои юношеские годы сын богатого купца Фридрих Энгельс, я увидела такую же осень, какой была та, когда он появился на свет в 1820 году.

Идут века, сменяются поколения, а все те же черные, желтые и белые туманы окутывают Англию.

О детских годах Карла Маркса сохранилось не много исторически достоверных документов.

Однако письма юстиции советника к сыну, стихи юноши Карла, его учебные табели и оценки учителей помогают восстановить отдельные черты его характера.

Из Германии я поехала в Голландию, где с отроческих лет бывал Маркс, и нашла в Нимвегене все, что относилось к семье его матери, уроженки этого города, затем осмотрела маленький Зальтбоммель. Там жил некогда голландский дядюшка Маркса, купец Филипс. Не раз он помогал деньгами своему племяннику и всегда был рад его приезду. На красивом доме, неподалеку от живописного канала, где останавливался у родственников Маркс, я увидела мемориальную доску. Однако не Марксу была она посвящена, а… основателю знаменитой в Европе и по сей день промышленной фирмы — Антони Филипсу. Радиоприемники, телевизоры и другие аппараты с маркой «Филипс» считаются лучшими на Западе. Господа Филипсы ныне всячески открещиваются от своего близкого родства с Карлом Марксом.

В Брюсселе был написан «Манифест Коммунистической партии». Несколько лет изгнания Маркс со своей семьей провел в столице Бельгии и вместе с женой подвергся там аресту в первые дни революции 1848 года.

Маркс любил Париж и хорошо знал этот неспокойный революционный город. Изучению французских революций он посвятил много времени, и Париж был для него как бы живой летописью недавних событий. Прошло всего пятьдесят лет со времени Великой революции и Декларации о правах человека, когда Маркс с женой, только что поженившиеся, поселились на улице Ванно в Сен-Жерменском предместье. Позднее, в 1848 году, он снова прибыл во Францию, вскоре после начала февральской революции.

В начале тридцатых годов в Париже я побывала у внука Карла Маркса — Жана Лонге. Этот почтенный старик принял меня холодно. Оп был одним из реформистских лидеров французской социалистической партии и II Интернационала. Тщетно я просила рассказать о его предках и добивалась разрешения сделать фотокопии с имевшейся в семье Лонге иконографии. Особенно огорчило меня его нежелание показать портреты Женни фон Вестфален. Их сохранилось вообще очень мало. Один из портретов Женни, выполненный на стекле, Фридрих Энгельс положил в гроб Маркса.

Образ жены Маркса кажется мне одним из самых волнующих и замечательных в галерее женщин человеческой истории. Она совмещала в себе красоту, обаяние женственности с глубоким «мужским» умом, волей и поистине великим сердцем. Шотландская аристократка по своей бабушке Женни оф Питтароо, из рода Аргайлей, не раз воспетых Вальтером Скоттом, самая прекрасная девушка Трира, она сумела в ранней юности оценить и подлинно навеки полюбить Маркса и стать достойной его соратницей, помощницей, другом, женой.

Человек развивается под воздействием среды и своего времени. Чем «вместительнее» и глубже душа, чем богаче интеллект человека, тем больше внешних факторов его формирует. Для гениев, подобных Марксу и Энгельсу, нет преград в пространстве и во времени. Их мышление объемлет всю планету и века. Исходя из этого, «строила» я многоплановые романы, действие которых охватывает все наиболее значительные события эпохи первой половины и середины XIX века, развитие общественной и философской мысли того периода. Роман «Юность Маркса» начинается с Лионского восстания, хотя Карл участвовать в нем по молодости лет еще не мог, но которое академик Е. В. Тарле в беседах со мной характеризовал как увертюру ко всему рабочему движению прошлого столетия. Мне пришлось также основательно изучить «забытую революцию» 1848 года, прежде чем писать о ней.

Годы работы над «Юностью Маркса», «Похищением огня» и «Вершинами жизни» — это время чтения архивных документов, писем и мемуаров. Я кропотливо изучала быт минувших лет, стремилась проникнуть в мироощущение тех, о ком писала. Моя картотека все ширилась. Творческое хозяйство стало очень большим. Из сотен справочных табличек немногие непосредственно относились к Марксу, его семье, окружению. Я указывала в них имя и фамилию, год рождения того или иного человека, его профессию, труды, если такие были, события жизни и черты характера.

Я завела карточки также и на вымышленных персонажей моих книг и, все более увлекаясь их судьбами, теряла ощущение того, что их в действительности не существовало. Особенно дороги стали мне портняжий подмастерье Иоганн Сток, его жена Женевьева и русская девушка Лиза Мосолова. В работе над их образами не могло быть преград для полета творческого воображения и фантазии.

В моей трилогии «Прометей» видное место отведено Елене Демут, верному другу, домоправительнице семьи Карла Маркса. В детство она поступила прислугой в дом барона фон Вестфалена, в юности последовала за Женни Маркс и ее мужем в изгнание. Всю свою жизнь Ленхен посвятила семье Маркса и была пламенной последовательницей его учения. Меня, естественно, очень взволновал и увлек образ этой даровитой крестьянской девушки. Знала я, что родилась она в 1823 году, но тщетно искала в документах указания на день ее рождения, столь важный для романиста, пишущего историко-биографическое произведение.

Однажды в 1932 году на кладбище Хайгейт, в Лондоне, долго, не впервые уже, сидела я над скромной могилой, в которой покоился прах Карла Маркса, его жены, их маленького внука и Ленхен Демут. На сером камне густая копоть и земля скрыли некоторые высеченные буквы стелы. Мне захотелось во что бы то ни стало прочитать каждую строчку надгробной надписи. С помощью кладбищенского сторожа я принялась очищать цифры и буквы и вдруг обнаружила у самой грани камня, рядом с именем Елены Демут, надпись:

«Родилась 1 января 1823 года».

Дальше следовало число, месяц и год ее смерти.

Прошло много лет. Заканчивая роман «Вершины жизни», я решила воссоздать встречу Нового, 1877, года в семье Маркса, во время которой велись важные политические и научные разговоры. Тут я вспомнила, что Елена Демут родилась в день Нового года. Мне представилось, что тотчас же после того, как часы пробили двенадцать и один год уступил место другому, все собравшиеся за веселым праздничным столом: Маркс и его семья, Энгельс с женой, русский ученый Ковалевский и другие гости, о которых достоверно известно, что и они были на этом торжестве, — наперебой поздравляют «божка домоводства», постоянного партнера Маркса за шахматной доской, скромную, умную, трудолюбивую Елену Демут и дарят ей подарки.

Так пз одной строки появилась сцена романа.

Без помощи многих ученых я не смогла бы работать над своей трилогией. Материалы по Лионскому восстанию дал мне в рукописном виде Е. В. Тарле, с карандашом в руке прочитавший «Юность Маркса» до ее опубликования.

Евгений Викторович Тарле взыскательно наблюдал за моей работой над романом. Он писал мне в одном из писем:

«Прочел я, глубокоуважаемая Галина Осиповна, данный мне оттиск. И продолжение не уступает началу. Буршикозность Маркса и его антураж очень выпукло даны. Усмотрел я, что бедного Стока и др. уже начинают наказывать. Что же с ними будет дальше?! Кстати: плетей не было почти вовсе в Германии, — а орудием были: 1) розги (Rutten), 2) Ochsenzienier (англ. bull’spizzle), т. е. длинный и тонкий ременный хлыст. Когда будет отдельное издание — исправьте. Еще (из мелочей): Маркс подавал свои ученические работы очень разборчиво переписанными, их иначе не приняли бы ни в коем случае, это требовалось как conditio sine qua non. Его почерк в позднейших рукописях ничего общего не имеет с подававшейся учителям перепиской.