Боевые группы мобильного отряда ходили на зачистки по всей Чечне. В Урусмартане, в Чеченауле, Аргуне, Ведино и Шали, доходили рейдами по горам до Этумкалинского района. Генерал-полковник Чекалин, тогдашний заместитель министра внутренних дел требовал результатов, и подчинённые Павелецкого результаты давали. Изымали очень много оружия пулеметы, минометы, стрелковое боевое, нарезное. Попадалось и самопальное оружие. Обнаружили и уничтожили подпольный завод по изготовлению самодельных минометов, которые делали из камазовских карданных мостов. В одном из кафе в вечернее время взяли брата Кантемирова с незаконным автоматом.

Как-то обратил внимание на то, что федеральные блокпосты есть возможность объезжать по другим дорогам. Тогда Павелецкий взял десять человек якутского ОМОНа, встали на параллельную, второстепенную трассу, и сразу получили результат: на них напоролись два боевика, которых они взяли и сдали в Ленинский отдел внутренних дел. После этого приказом начали устанавливать временные КПП на дорогах, которые не были перекрыты блокпостами. Результат оказался прекрасный, и «урожай» достойным.

Однажды проводили спецоперацию в Аргуне, ночью выехали, взяли восемнадцать боевиков по адресам. К шести утра уже их привели в штаб к заместителю командующего по спецоперациям генерал-майору Подрезову.

Садимся завтракать, Подрезов вызывает:

— Съезди в местечко «Крепость» разберись в обстановке, какая-то буза с местными милиционерами…

Там раньше базировался чеченский ОМОН УВД города Аргун. Взял Павелецкий десять человек из волго-вятского СОБРА. И вскоре группа выехала.

А обстановка была такая. Парашютно-десантная рота ВДВ окружила эту базу. На ее территории, как доложил Сергею Ивановичу командир роты, около десяти бывших чеченских омоновцев, которые были уволены из российских органов правопорядка, отказались разоружаться. Видимо, эти «гвардейцы» были приняты на службу из бывших боевиков. Без долгих разговоров собровцы во главе с подполковником Павелецким туда влетели и без лишних разговоров мордой в песок, короче говоря, всех задержали и разоружили. Стали выходить, по ним как жахнули снаружи. Павелецкий запросил по рации Подрезова:

— Кто по мне стреляет?

Он в ответ:

— А ты где?

— В «Крепости»…

— Что там делаешь?

— Вы же сами меня сюда направили разобраться с обстановкой!

— А мы думали, что вас уже там всех порешили…

Оказалось, что пока собровцы разбирались с боевиками, к роте ВДВ присоединились бойцы отдельного разведбата. Они-то и дали предупредительный залп в стену крепости с орудия БМП-1 осколочно-фугасным и с БМП-2 из тридцатимиллиметровой автоматической пушки, хотели еще и из танка стрелять…

— Выходим,— рассказывал как-то своим заместителям Вихрову и Милову в оперативной группе Грозненского района Павелецкий,— и вижу на «Крепость» в боевом развороте заходят два вертолета, так называемые, «Крокодилы», вовремя успел дать зеленую ракету отбоя атаки. А то бы покрошили в салат и нас, и задержанных…

Да, было что вспомнить полковнику Павелецкому, было чем поделиться с необстрелянной молодёжью. Так вспоминалось, как ещё в 2003 году ночные патрулирования в курируемых им населённых пунктах Чечни по его придумке проводились совместно с чеченцами. После инструктажа заходили в местную администрацию, там уже милиционеров ждали старейшины со своими юными внуками. Пацанов пристёгивали наручниками к русским постовым милиционерам. Так они и патрулировали «совместно». Зато все остались живы.

Глава 17

Особа женского пола

Щенок оказался особой женского пола. Истосковавшиеся по дому мужики окрестили любимицу, частенько подкармливаемую сгущенным молоком из собственного пайка, Цыганкой. Павелецкий возился с ней, как с собственным дитятей.

С тех пор военные будни приобрели для него почти домашнюю обыкновенность.

Когда Люба злилась за что-нибудь на своего бестолкового, по её разумению, Серегу, чтобы успокоиться и не дать волю разбушевавшимся чувствам, она вспоминала тот день, вернее, ту ночь, когда муж грязный и пахнущий войной вернулся из командировки.

Входная дверь была заперта не только на два замка, но и на цепочку. Павелецкого привезли из управления на дежурной машине после того, как отряд выгрузился и сдал оружие, около трех часов ночи. Он два раза коротко, как это обычно делал, позвонил и стал ждать, совершенно безучастный и смертельно уставший. Свет в коридоре не зажегся, раздались шаги жены и ее встревоженный голос:

— Кто там?

«Молодец,— подумал он,— все делает, как учил, свет не включила, чтобы оставаться невидимой для возможного врага…» И не удержался от нахлынувшего горячего чувства, выдал привычную для обоих шутку:

— Рядовой Павелецкая, какой нынче расклад на камбузе, быстрым бегом докладывай, а то кишка с кишкою говорит…

В прихожей вспыхнул свет. Цепочка звякнула о косяк. Дверь распахнулась…

Перед ним стояла любимая женщина, сладкая и неповторимая, в помятой со сна милой ночной рубашке, одна из тесемок которой скатилась по плечу. Белокурые длинные волосы растрепались. Стройные ноги мелко засеменили к Сергею. По щекам катились слезинки. Любаша потянулась к мужу, не сознавая, что в правой руке все еще сжимает подаренный им на всякий случай травматический пистолет «Макарыч», точную копию Макарова.

А Любаше казалось, что она, как во сне, вроде бы бежит, а на самом деле стоит на месте. Та картина, что она видела перед собой, врезалась в память на всю жизнь.

Сергей, огромный, грязный, с заросшим темным лицом, одетый в зимний камуфляж и ватные штаны, в одной руке держал походный рюкзак, а в другой поводок, сделанный из ремешков плащ-палатки, на конце которого болтался, упираясь всеми четырьмя лапами и недовольно урча, черный, мохнатый медвежонок.

— А это кто у нас…— сквозь слезы спросила Люба, прижимаясь всем телом к мужу.

— Это у нас Цыганка, или Цыга, как тебе понравится… Она у нас героиня нашей семьи…

— Почему?

— Она нашу крышу спасла от неминуемой течи…

После того, как Цыганка поселилась у Павелецких, Люба с Сергеем узнали о том, что вряд ли возможно пастушью кавказскую овчарку, от которой за версту перло волчьими кровями, все предки которой были в горах вольны, как ветер, и сами себе добывали пишу, содержать в малогабаритной однокомнатной «хрущевке».

Цыганка дома в отсутствие хозяев рвала обои и висящую на вешалке одежду, грызла мебель и обувь, а если ее оставляли на балконе, то выла по-волчьи, предрекая покойников и заставляя креститься местных старух. Охотясь, воровала со стола все съедобное, до чего могла дотянуться. Попробовала на зуб не одну книгу, телефонный аппарат…

И как только ее не наказывали — все тщетно. Через день-другой ее поведение возвращалось на круги своя. Природу-мать поводком не перешибешь. А что касается шерсти, которая была везде и в огромном количестве, тут уж говорить не приходится.

На улице Цыганка бросалась на всех собак без разбору. А те, в свою очередь, чуя в ней волчью породу, дыбили шерсть на загривках и поджимали хвост, каких бы размеров и весовых категорий не были. Это, конечно, льстило Се-ргею, но день ото дня набирая силу, собака становилась все неуправляемей.

Мимо двери квартиры Павелецких не мог пройти не облаянным ни один человек. Цыганка устраивала бесовской концерт, с хриплым гавканьем набрасываясь на дверь. Терпение соседей лопнуло, когда она, выскочив, буквально перекусила пополам зазевавшегося старого кота Макса из квартиры напротив. Соседи написали в ЖЭУ коллективную жалобу.

— Я ее скотину пристрелю…— выплескивал Сергей свой гнев и много раз собирался вести Цыганку в прикладбищенский лесок.

Но та подойдет, лизнет руку, и оттает Серегино сердце. Снова вспомнится измазанная сгущенкой испуганная мордашка. А стоило положить ей свою хитрющую морду хозяину на колени, когда тот ужинал… Тут, как говорится, комментарии излишни.

— Ты, Сереженька, притащил домой свою маленькую войну,— вздыхала Любаша.