Уши болели и звенели, ныла ладонь левой руки, которой он прикрылся от летевших гильз из собственного автомата, когда пришлось стрелять с колен, положив его на бок затвором вверх. Пахло порохом, желчью и кровью. А в целом Орест был в порядке. Подбежал к пульту управления, и ударил по кнопке. Платформа лифта пошла вверх. Он сменил магазин в автомате.

С Гнатом и Давидом все было понятно и без осмотра. Единственный выживший из его группы, — тот самый, который получил прикладом, — лежал на полу и лишь время от времени слабо дергал руками и ногами. Сломанная нижняя челюсть проткнув щеку торчала наружу, вместе с окровавленным осколком зуба. Орест даже не был уверен, что тот в сознании. Хотелось верить, что нет… Из глубины базы, эхом докатилась очередь и несколько одиночных выстрелов. Поглядывая в коридор который вел в глубь, и из которого могли появиться враги, он подскочил к раненному, схватив за шкирку и оттащил с направления возможной стрельбы из коридора. Видимо воротником он задел тому челюсть, раненный так и не застонал, но тело дернулось, будто через него прошел сильный ток. Поглядывая в коридор, Орест одной рукой достал и распотрошил индивидуальную аптечку, и прямо сквозь одежду вогнал в тело наемника два шприц-тюбика промедола. После этого, он повернул ему голову, что бы тот не захлебнулся собственной кровью, если кровотечение усилится, и на время забыл о нем. Он сделал для раненого все, что мог здесь и сейчас. Через несколько минут сверху должны были прибыть остальные. А до того времени ему нужно держать коридор.

— Один-девять, ответь один, прием. — Рация ожила в ухе голосом Вацлава.

— Один-девять, на приеме, — отозвался Орест. — Держу пост. Лифт идет вверх, прием.

— Добро, конец связи.

— Было весьма приятно иметь с Вами дело, уважаемые. — Абдульхафиз встал и улыбнулся генералу и Пшимановскому. — Как мы и договаривались, вторая половина оговоренной суммы поступит на ваши счета после того, как этот чемодан будет использован по назначению. А я…

Договорить Араб не успел. За дверью ведущей в комнату послышался чей-то глухой оборвавшийся вскрик. Хусам успел отбросить чемодан, и загородить собой хозяина, а Сейф откинул полу пиджака, вытягивая подвешенной на подмышечной петле «Мини-Узи». Двустворчатая дверь в комнату резко распахнулась, и в нее ворвались двое в бежевой форме, с Калашниковыми в руках. Очереди слились в короткий треск. Вскрикнул валясь на столешницу Сейф. Абдульхафиз почувствовал, как дернулся закрывающий его верный Хусам. И сразу за этим почувствовал толчок в грудь. Все вокруг как-то смазалось, и начало терять резкость. Он посмотрел на вспоротый на спине пиджак оседающего Хусама, и понял что жертва того оказалась напрасной. Автоматные пули, даже не смотря на бронежилет, пробили телохранителя насквозь и добрались до него. Уже падая за стол, он краем глаза увидел каменно застывших генерала и Пшимановского, и донельзя испуганного секретаря. А те двое, что первыми ворвались в помещение, уже сдвинулись в стороны, пропуская еще двоих и… — дубовая столешница, и потолок, вот все что он теперь видел снизу своим угасающим сознанием. Тела он не чувствовал. «Предали…» — как-то лениво, и поверхностно без всяких эмоций скользнула мысль. Грянул одиночный выстрел. Приканчивают остальных?

— Ля Ильляха Ильляляху ва… — Послышался голос Хусама, который оборвал еще один выстрел. Абдульхафиз понял, что это добивают его охранников. Сейчас, лежа в собственной крови, он не испытывал никаких эмоций, кроме остро кольнувшей сердце зависти к Хусаму, которому в свою последнюю минуту казалось так важно произнести шахаду. Ему это к сожалению было не нужно. Даже если Аллах существовал, Абдульхафизу нечего было ему сказать. Совсем скоро ему предстояло выяснить, и если — да, — то принять кару. Но Хусам… Абдульхафиз неожиданно почувствовал приступ веселья. Если бы у него были силы, он бы сейчас засмеялся, но его хватило только чуть-чуть изогнуть губы… Хусам, который всегда истинно верил и, следовал Шариа, совершал Намаз, и Хадж, соблюдал саум… И при этом так же истинно и без сожаления убивал неверных… Будет ли он удостоен райского сада? Или ему напомнят, что и у христиан и у муслимов одинаково почитается пророк Муса, который принес с горы заповеди Аллаха, и среди них, — «Не убий». Как же будет забавно, если и Хусам будет гореть в огне рядом с ним. Один зас вое лицемерие, другой за извращенную веру…

Сверху над Абдульхафизом навис тот самый огромный наемник, с которым они спускались сюда на лифте. В руке у него был пистолет. Выражение лица умирающего его удивило.

— Чему радуешься? — Спросил он у Араба.

Тот промолчал, продолжая улыбаться.

Наемник навел на него пистолет. Абдульхафиз заглянул в дуло, и оттуда на него, вслед за вспышкой, прыгнула темнота.

Гармония покинула его, и он снова очутился в этом не лучшем из миров. Артем перевернулся на стальной койке на четыре конечности. Спина напряглась. Откуда-то издалека до него доносилась заполошная стрельба. «В несколько стволов, из автоматического оружия… — отметил он. — Что происходит? Кто-то напал на базу? Местные? — Нет, чушь. Пока платят им здесь сто лет не интересно. А может быть… — Артем встрепенулся —…может быть это за мной? Спасательная операция?

Ну да, как же — сразу возразил внутри кто-то очень циничный, и неэмоциональный. — Как же, за тобой… Таманская дивизия на тачанках прискакала…Даже если предположить, что Глеб и Сабир сразу сообразили что я попался, и сообщили по спутниковой связи в Москву, было невероятно, что бы спасательная команда добралась сюда так быстро. Да и не будет никакой спасательной команды. Если попался, — на помощь можно не рассчитывать, и обижаться тут не на кого. Условия игры. Глеба и Сабира скорее всего уже поблизости нет, увез их Ветут на своем древнем тарантасе. И правильно увез».

Это все было правдой. Но все равно, где-то в глубине души обиженно шевелился тот, кого эта правда не устраивала. Кто подсознательно ожидал, что сюда ворвутся какие-нибудь неуловимые мстители со Штирлицем во главе, и покажут врагам кузькину мать, а его выведут под белы руки из позорного узилища, и умчаться они на горячих боевых конях быстрее ветра…

«Ладно, помечтал, теперь спускайся на грешную землю. Мечтами обычно тешат себя слабаки. Опьяняют себя самоуспокоительными фантазиями. Это помогает им держаться, но только до того момента, пока их не выводят из камеры к кирпичной стене. Тут созданный ими спасительный мираж развеивается, и они начинают размазывать сопли по физиономии, что выглядит не очень достойно. И даже если они умудряются прибрать пузыри под носом, и держаться по-мужски, то результата это никак не меняет. Результатом будет труп. А значит, мне нужно не тешить себя сказками, а выбираться, пока у меня не появилась возможность проверить, насколько твердо будет держаться перед казнью моя собственная персона». Правда, до казни все равно дело не дойдет. На этот случай у него имелось в запасе особое Слово. Но это самый крайний вариант. Когда уже совсем не останется возможностей барахтаться…

Кстати о слове — Артем протянул руку к голове. — Стрельба так отвлекла его, что он совсем забыл о травме. — Он аккуратно потрогал затылок. Гематома исчезла, оставалась только засохшая корочка крови, там где пуля все-таки сорвала кожу. Не было ни тошноты, ни провалов в сознании. Что ни говори, — велики резервы человеческого организма…

Вот теперь можно было подумать, как выбраться отсюда. Он осмотрел глухие стены, сток канализации, куда не пролезла бы даже голова ребенка, и обратил свой взгляд на стальную дверь. Нет… Слишком толстая. Слишком массивная. Он хорошо знал свои возможности, и понял, что даже на Слове эту дверь ему не пробить.

Ну что же, — он тряхнул головой. — Придется подождать, пока о нем вспомнят, и пока кто-нибудь пожалует. Не могли же о нем совсем забыть, со всей этой стрельбой. Или могли?.. Не думать об этом. — Он снова уселся на койку, скрестил ноги по-турецки, и откинул голову к стене. — Приходите люди добрые. Вы уж только приоткройте дверь, а там вы даже не успеете понять, что случилось.