— Моего слова тебе достаточно? Как только я получу деньги, ты меня больше никогда не увидишь. Никогда, я отвечаю.

— Хорошо, деньги завтра будут.

Он поднялся к себе и лег на кровать. То, что недавно казалось страшным сейчас уже не пугало. Ребята полностью реабилитировались за допущенный косяк, они смогли отремонтировать колеса и догнали курьера. Сейчас они были уже в Одессе. Последние инструкции от Алексея сводились к инсценировке ограбления без убийства. На месте требовалось оставить пачку от украинских сигарет, купленных в Одессе. Все должно указывать на местную шпану. Большой пакет с наркотой, стоимостью наверное не меньше миллиона долларов, скоро будет у них. Как только они сообщат ему, что все закончено, необходимо принимать решение. Он уже решил, где они оставят для него посылку, когда вернутся в Москву.

С Филей все более-менее ясно. Деньги, представляющие собой несколько кукол в вакуумной банковской упаковке, с вложенной фирменной бумажкой, на которой было написано «Сто тысяч долл.», стояла подпись кассира и печать банка, лежали в машине. За время отсутствия Алексей раздобыл пистолет. Теперь оставалось только дождаться завтрашнего утра и закончить тут все дела. Филя просто уйдет, как и обещал и всю вину за пропавшего курьера, если обнаружится московская утечка смсок, и груз легко будет свалить на него. Куда именно убрать тело он еще не решил, но это вопрос техники и кое-что в этом направлении он предусмотрел. Женщина пусть сидит на месте, убивать ее не было необходимости. Пусть будет тут, пока ее не возьмут ребята Лысого. Дальше, это их проблемы.

«Странно, прошло уже больше получаса, а они не докладывают, — начал волноваться за одесскую операцию Алексей. — Позвонить им что ли? Рано звонить. Возможно, они изменили план или удобный случай не подвернулся. Думаю, час у них есть. Подожду».

В начале одиннадцатого вечера по местному времени Басов отправил на телефон жены сообщение «ЦУМ» и закурил. Воздух стал прохладным. Видимо близость к морю давала ночную свежесть. Мимо по-прежнему проносились деловые одесситы в машинах и медленно прогуливались группы туристов. Многочисленные рестораны и кафе были богато расцвечены лампочками. Приморский город жил обычной курортной жизнью. Петр Иванович не спеша шел по направлению к дому 57. В ответном письме значилось «Возьми коробку в холодильнике в номере и завтра, как проснешься, возвращайся в Москву. Я буду ждать тебя дома. Спасибо, Любимый». Они всегда писали друг другу «Любимый, Любимая» только с большой буквы. Теперь, кто-то с грязными руками и мерзкой душой использовал их терминологию. «Да, они хорошо изучили переписку в Леночкином телефоне. Достаточно точно копируют стилистику, — размышлял Петр Иванович. — Ребята неглупые работают. Скорее всего и за номером следят. Как бы мне незаметно вырваться из этого подвала?». Во дворе было тихо и пусто. Все лампы были уже погашены. Ему казалось, что он умеет ходить бесшумно, но шаги гулко разносились в этом колодце. Еще громче слышался стук его сердца. Петр Иванович осторожно и медленно отодвинул висящие на веревке тряпки и спустился к своей двери. Приготовленный для самообороны молоток переложил подмышку. Достав ключ, он на секунду замер, ему показалось, что слева за занавеской что-то шевельнулось. Он закрыл глаза и в полной тишине дважды плавно повернул ключ в замке. Дверь с легким скрипом открылась наружу и он шагнул в прохладный холл.

Сильный удар в спину отбросил Петра Ивановича к дивану, стоящему напротив входной двери. Пролетая через темную гостиную, он старался удержаться за что-нибудь руками, но только смахнул стаканы со столика на пол. Молоток отлетел куда-то в сторону. Стекло глухо раскололось и тихий голос за спиной прошипел:

— Тихо! Замочу!

Дверь закрылась и свет в номере зажегся. Петр Иванович пытался найти слетевшие очки, но не мог нащупать их руками.

— Ослеп, дядя? — догадался крепкий человек среднего роста и раздельно проговорил. — У меня в руках бита и если ты будешь шуметь я проломлю тебе голову. Хочешь биту потрогать?

— Пока нет. Что тебе надо? — Петр Иванович плохо видящими глазами старался разглядеть человека.

Широкий торец бейсбольной биты мотался перед его лицом, как голова кобры перед дудочкой заклинателя змей. Остальное было нечетко и размыто.

— Мне ты не нужен. Вот спеленаю тебя и живи, сколько влезет. Встань на колени и повернись ко мне спиной. Вот так. Теперь достань из штанов ремень и положи за спину. Дернешься — разобью голову.

Петр Иванович послушно выполнял все указания, стараясь усыпить бдительность бандита. Но тот действовал четко и умело.

— Теперь ложись на живот и руки за спину.

— Ту стекла кругом.

— Разгреби стекла и ложись. Не капризничай. Хорошо… Ноги пошире разведи. Вот так. Молодец. Морду вниз и не смотреть назад.

Мужчина сел Петру Ивановичу на ноги. Стукнула об кафельный пол бита. Человек запыхтел, стараясь видимо смастерить из ремня наручники. Он работал не спеша. Похоже, петля была готова.

— Руки скрести, — потребовал он.

Петр Иванович повел плечами, сводя руки, и почувствовал под большим пальцем правой руки мизинец мужчины. Чуть повернувшись на бок и встав на левое плечо, он схватился за мизинец и резко выломал его в сторону запястья. Послышался хруст, мужик громко застонал и откинулся на спину, но в следующее мгновение схватил правой, здоровой рукой, биту и, поднимаясь на ноги, вяло замахнулся ею. Петр Иванович уже стоял перед ним чуть левее, как раз для удара правым боковым. Что он и сделал, но пытаясь попасть в подбородок, он угодил в переносицу. Удар не получился, но бандит громко завыл и залился кровью, которая фонтаном хлынула ему на грудь и колени. Бита со стуком выпала из его руки. Полусогнутый, прижимая ладони к носу, он посмотрел в лицо Петру Ивановичу, потом оторвал от носа руки и поднес их близко к своим глазам. В этот момент Петр Иванович носком правой ноги ударил между руками точно в кадык. Получилось движение вратаря, с рук выбивающего в поле мяч. Удар вышел с оттяжкой, подпружиненный опорной левой ногой и движением бедра. Загляденье, а не удар, но получатель не смог оценить его красоты, он как-то отъехал на полметра назад и, удивленно выкатив глаза, опустился на колени, а потом повалился на бок. Разгоряченный боем, Петр Иванович вывернул из под лежащего биту и, хорошо размахнувшись, вертикальным движением ударил по затылку беззащитного человека.

— Вот теперь порядок. Так будет надежнее. Отдыхай брат, прости, если что не так, — резюмировал он.

Внутреннее недоумение от собственного спокойствия и мастеровитости, пугало его. Как будто действовал другой человек, но предаваться размышлениям по поводу данного феномена не было ни времени ни сил.

Николай Перфильев снова остался один на один с телевизором. На экране Вениамин Смехов вел телевизионное расследование убийства или самоубийства академика Валерия Легасова, ликвидатора аварии в Чернобыле. Поскольку автор связывал это расследование с тогдашним лидером государства Горбачевым, Филя в очередной раз убедился, что преступники и преступления делаются не мелкими ворами и бандитами, их проделки можно назвать шалостями, а людьми на самой вершине власти. Если такие как Филя боятся закона и уклоняются от ответственности за свои преступления, то те, о которых говорил обаятельный Смехов, плевать хотели на закон. Они сами создают закон и олицетворяют его, показывая всему миру свое истинное положение — над законом. Он посидел несколько минут неподвижно и, дождавшись рекламы, обошел стол и принес себе бутылку текилы.

Николай Перфильев был наблюдателен и неглуп. Он всю жизнь отстраивал свою воровскую философию, пытаясь примирить совершаемые им преступления с собственной совестью. Передача продолжилась и он снова погрузился в размышления, бегло ухватывая суть доносящегося с экрана. Так было всегда в этой стране. До Горбачева, при нем, сейчас и будет после. Так будет всегда в этой стране. Законы в ней создаются исключительно для поддержания и регулирования жизнедеятельности стада, под названием народ. Те же, кто законы создает и принимает не собираются по ним жить. Они проезжают по Москве с мигалками и для них перекрывают улицы. Обычные автомобилисты стоят и ждут, когда Бог проедет, опаздывая, при этом, на сто тысяч своих дел, проклиная и ненавидя августейшего пассажира, который наотрез отказывается ездить по одним улицам со своим народом. Для него улицы всегда свободны и пробок нет. Город мечты. Народ и власть живут в разных городах и разных странах, общие у которых только названия. Они с экрана телевизора называют человека преступником, начисто забыв о презумпции невиновности, а уже на следующий день демонстрируют яркий, размером с голову, перекошенный узел своего галстука европейскому лидеру, который также не может понять, как этот человек способен жить и не соблюдать законы, им же самим и подписанные.