— Понял. Хорошо. Буду тебя ждать.

Сашка вернулся часов в семь. Спросил, войдя в комнату:

— Ну как, тихо?

— Тихо. А у тебя?

— У меня пока тоже. Честно говоря, я бы что-то съел.

— О чем разговор! У меня есть все для чая с бутербродами.

— Отлично. — Сашка прошел в кухню. Налил в чайник воды, взял спички. Достал заварку. Поставил чайник на конфорку, присел на подоконник. И в этот момент в дверь позвонили.

Сашка посмотрел на меня. Сказал шепотом:

— Спокойно. Проверь, кто это. А потом думать будем.

Я подошел к двери на цыпочках, прильнул к глазку. За дверью стоял парень лет двадцати восьми — тридцати. Обычный парень, среднего роста, среднего сложения, в куртке и водолазке.

Сашка тоже начал изучать парня в глазок. Шепнул мне на ухо:

— Спроси, что ему нужно.

— Кто там? Что вам нужно? — громко спросил я.

— Лотарев Сергей Леонидович здесь живет?

— Здесь. Что вам нужно?

Порывшись в кармане, парень достал какую-то бумажку.

— Вам повестка в прокуратуру. Меня просили передать.

Парень показал бумажку. Внешне она выглядела как повестка. Изучив в глазок бумажку, Сашка потер щеку:

— Ладно, приоткрой ему дверь, но не впускай.

Я приоткрыл дверь. Парень протянул бумажку:

— Вот. На корешке нужно расписаться. — Подождал, пока я распишусь. Оторвав корешок, спрятал его в карман. — Извините, что побеспокоил. До свиданья.

Парень вызвал лифт и через несколько секунд уехал.

На бумажке было написано то же, что в первой повестке, полученной несколько дней назад. Что я, Лотарев С. Л., должен завтра, в четырнадцать ноль-ноль, явиться в Прокуратуру РСФСР. К следователю Рахманову.

Сашка постоял, что-то насвистывая. Сел верхом на стул.

— Серега, мне кажется, это знак судьбы. Нам надо покаяться. В прокуратуре. Поскольку к нам домой Вадим Павлович больше не придет, а попробует изловить на улице. Боюсь, то, что он сегодня к тебе пришел, было проверкой. По твоей реакции он понял, ты, а точнее — мы боимся. Насторожены. Поэтому он так быстро и смылся. Может, он уже просек, кто ты. Но дело не в этом. Главное — своими силами Вадима Павловича мы в милицию уже не сдадим. Остается одно: выложить прокуратуре все, что мы знаем. Чтобы они на него поскорее вышли.

— Выложить впрямую?

Сашка закрыл глаза руками. Посидел молча.

— Ты прав, сделать это нужно по-умному. Вообще-то более справедливым было бы, чтобы обо всем рассказал один я. Без тебя. А ты бы остался в стороне. Но, боюсь, практически это уже невозможно. Впрочем, давай договоримся так... Мы ведь не знаем, зачем они тебя вызывают?

— Не знаем.

— Вот и ладушки. Завтра ты туда пойдешь и посмотришь, что почем. Зачем они тебя вызвали. Ну и все остальное. И если увидишь: они пытаются что-то из тебя выжать, постарайся продать это подороже. У тебя есть козырь: полная затемненность. Утверждать, что Юру и Женю отвозил ты, прокуратура не может. Нет улик. И не будет, пока ты сам об этом не расскажешь. Алиби у тебя железное. Так вот, держись за него, как говорится, зубами, ну а потом... Перед уходом прикинься, что у тебя возникли сомнения. Скажи: хочешь подумать. И приезжай ко мне. Ну и мы им позвоним. Уже вместе.

На следующий день я вышел из квартиры в половине второго дня.

Сашка уверял, что Вадим Павлович ко мне больше не приедет. И все же, усевшись в машину и захлопнув дверцу, я почувствовал огромное облегчение. Похоже, Вадим Павлович меня всерьез напугал. Собственно, чего я боюсь? Выстрела? Того, что на меня внезапно налетят несколько человек? Но откуда они возьмутся? Ведь обстановка вокруг самая мирная. Играют дети, сидят бабушки и мамаши. Я же все время настороже.

В прокуратуре Рахманов предупредил, что хочет восстановить кое-какие мои показания. И скучнейшим голосом начал расспрашивать, что я делал с 8 по 12 июля. При этом он заставлял меня описывать даже мельчайшие детали. Так, что я был вынужден рассказывать, что случилось в тот или иной день чуть ли не по минутам.

Наконец, когда стало ясно, что ничего нового я не сообщу, Рахманов замолчал. Поправил очки на маленьком носу, утонувшем в толстых щеках. Поморгал голубыми глазками, сказал:

— Сергей Леонидович, мне кажется, у нас с вами сложились не такие уж плохие отношения. Давайте будем откровенны?

Я был спокоен. Ведь мы с Сашкой все уже решили. Сначала я «держусь зубами». Потом обещаю «подумать». Может, именно сейчас Рахманов и предоставит мне эту возможность?

— Ну, давайте.

— Тогда вспомните: девятого июля вы звонили Медновой? По междугородному.

Черт, как они это раскопали? Я действительно звонил Алене. Причем именно девятого. С дороги, из какого-то села. Я и названия его точно не помню. Барабаново? Бараново? Что-то в этом роде... Помедлив, я переспросил:

— Медновой по междугородному?

— Медновой по междугородному. Девятого июля. Звонили?

Я попытался понять: откуда они это узнали? Перебрав все варианты, подумал: им вполне могла сказать Алена. Ну да, если они к ней поехали. Хорошо хоть о том, где я был, Алена ничего не знает. Она уверена, я выезжал на халтуру. Значит, им это сказала Алена. Но ведь Алена могла и ошибиться, заявив, что ей звонил я. Там, в этом чертовом селе, я не оставил никаких координат. Главное — меня там не видели. То есть видели не меня, Сергея Лотарева, а некоего Игоря Кирилловича. Вот пусть и разбираются с этим Игорем Кирилловичем. Телефонные переговоры не фиксируются, это точно. Так что доказать, что звонил именно я, невозможно.

— Нет. Девятого Медновой я не звонил. Я был на Сенеже.

— Странно. А вот Меднова утверждает: вы ей звонили.

Я изобразил недоумение:

— Интересно. Что, она в самом деле это утверждает?

— В самом деле. Вот ее показания. — Рахманов взял со стола листок и протянул мне. — Ознакомьтесь, если хотите.

Значит, они ездили к Алене. В Шатуру. Я улыбнулся:

— Андрей Викторович, я верю, что Меднова могла это сказать. Но тем не менее она ошиблась. Девятого июля я ей не звонил. И десятого не звонил. И одиннадцатого. Потому что все эти дни был на Сенеже. Извините, но я даже не буду смотреть показания.

Рахманов внимательно взглянул на меня. Положил листок на прежнее место.

— Что ж. Раз вы считаете, что Меднова ошиблась, надо это выяснить.

Значит, им придется подождать, пока Алена приедет в Москву. Мне она наверняка позвонит раньше, чем им. Впрочем, может, они уже вызвали Алену в Москву?

Пусть. Мне и это не страшно. В любом случае в конце допроса я заявлю, что «подумаю». Алена же меня поймет. Даже если я буду настаивать на ее «ошибке».

Рахманов снял трубку, набрал номер. Сказал:

— Пригласите ко мне Меднову... Хорошо, жду... — Положил трубку. — Сейчас мы проведем очную ставку между вами и Медновой.

Алена уже здесь. Прекрасно. Уверен, она все поймет по одному взгляду.

Мы посидели с минуту. Наконец постучали в дверь, и вошла Алена. В своем сером спортивном костюме она была прекрасна. Глаза Алены немного сузились. И губы сделали намек на движение, чуть заметный, предназначенный только мне. Это означало: будь спокоен. Я сделаю все, чтобы тебе помочь.

Алена села. Улыбнулась Рахманову:

— Добрый день.

Рахманов кивнул:

— Добрый день.

Посмотрела на меня:

— Здравствуй, Сережа.

— Здравствуй, — сказал я. — С приездом.

Дежурно улыбнулась, сделала вид, что изучает новую обстановку. Рахманов спросил, обращаясь к Алене:

— Вы знаете сидящего перед вами человека?

— Знаю. Это мой хороший знакомый. — Изобразила светскую улыбку. — Очень хороший. Сергей Лотарев.

Выяснив у Алены, давно ли мы знакомы и какие у нас отношения, Рахманов те же вопросы задал мне. После этого, сообщив, что между нами проводится очная ставка и за ложные показания мы будем привлечены к ответственности, тем же скучнейшим голосом поинтересовался: когда она последний раз со мной виделась, если мы с ней куда-то вместе ездили, куда и на чем, если находились врозь, каким образом общались. Убаюканная скучными вопросами, Алена подробно рассказала о моем звонке. Записав ее показания, Рахманов посмотрел на меня: