Яков и на этот раз промолчал. Все было без того ясно.

— Спасибо, что приехал, — прощаясь, поблагодарил его Федор. — Не знаю, как тебе, а мне бы хотелось почаще с тобой встречаться.

Возвращаясь в сопровождении Ложкина из комендатуры, Яков сделал большой крюк, чтобы попасть на новую тропу, названную его именем.

Этой тропой, зигзагом прочертившей склоны глубокого ущелья, теперь проезжали наряды пограничников на свои участки, а жители Даугана поднимались на Асульму косить травы, убирать сено.

Кайманов и Ложкин въехали на верхнее плато и остановились перед развороченными стогами, которые колхоз через Мордовцева продал конторе «Гужтранспорт». Добрая треть сена осталась невывезенной.

«Что это с Флегонтом? — невольно подумал Яков. — В своем хозяйстве небось копешки не оставит без внимания, а здесь возами бросает... Надо сказать Балакеши, чтобы колхозников на Асульму прислал с верблюдами, и ишаками. В колхозе каждая охапка сена пригодится. Не легким трудом добывали его...»

Не сходя с седла, Яков задержался еще немного возле ущелья.

Солнце уже клонилось к зубчатой вершине Карахара, заливало неярким красноватым светом горы, обступившие поселок, белые домики которого гнездились в верхней части долины Даугана. Среди домиков — темные купы деревьев, словно замершие в теплых весенних лучах. Сверкают на солнце живые ниточки арыков, серебряной монетой поблескивает пруд.

Как он мал, этот поселок, по сравнению с городами! И все-таки это его, Якова, дом, родной дом односельчан, всех его друзей. И он, коммунист Кайманов, ничего не пожалеет, чтобы сделать его еще краше, еще дороже для каждого дауганца.

ГЛАВА 8. КАТАСТРОФА

Кончилось лето, за ним — осень. В конце ноября у берегов дауганского пруда появились сверкающие на солнце закрайки льда. С каждым днем они все дальше протягивали свои ледяные пальцы, напоминая Якову Кайманову — председателю участковой избирательной комиссии, как мало времени остается до выборов в Верховный Совет СССР. Первые приметы надвигавшейся зимы подгоняли его, заставляли который уж раз прикидывать, все ли сделано, все ли готово к торжественному дню.

На своего заместителя по избирательной комиссии Павловского Яков не очень надеялся. Почти всю работу вел сам. Не раз заходил к рабочим-дорожникам. Их теперь стало без малого шестьсот человек. Новый инженер Гутьяр из немцев-колонистов гнал программу вовсю — тоже торопился сдать участок ко дню выборов.

Агитаторы в поселке и бригадах разъясняли положение о выборах, рассказывали биографии кандидатов в депутаты, призывали голосовать за них. В Совет Союза был выдвинут Андрей Андреевич Андреев, в Совет Национальностей — начальник штаба Военного округа Карим Токтобаев. Об этом каждого избирателя извещали развешанные всюду плакаты, портреты кандидатов.

Барат по заданию Якова соорудил кабины для тайного голосования. Алексей Нырок написал выдержки из Конституции.

— Ваш участок можно считать образцовым, — сказал приехавший на Дауган секретарь райкома партии Ишин. Правда, он тут же добавил: — Гордиться-то вам особенно не следует: у вас таможня, застава, большой коллектив дорожников — рабочий класс. В аулах много труднее...

Чувство удовлетворения, радости и гордости все чаще приходило к Якову. Все спорилось в его руках, во всем был порядок.

Тем сильнее почувствовал он страшный своей неожиданностью удар, постигший его всего за несколько дней до выборов.

В поселковом Совете раздался телефонный звонок. Яков снял трубку. Звонил секретарь райкома партии Ишин:

— Товарищ Кайманов? В двенадцать часов к вам приедет кандидат в Совет Национальностей для встречи с избирателями. Соберите народ.

Яков глянул на часы: десять утра. За два часа собрать со всей округи несколько сотен людей невозможно.

— Товарищ Ишин, люди все на работах, некоторые за десять и пятнадцать километров от поселка. Хотя бы с вечера предупредили...

— Где ваша оперативность?! — загремел было в трубке голос секретаря. Потом уже спокойнее: — Ну хорошо, даю два часа дополнительно. Повторяю: к четырнадцати ноль-ноль чтобы избиратели были собраны на встречу с кандидатом.

— Постараюсь сделать...

— Обязаны сделать! — оборвал его Ишин. Кайманова удивила такая нервозность секретаря, но сам он особой тревоги не почувствовал: собрать народ к двум часам все-таки можно. Написал записку инженеру Гутьяру, чтобы тот прислал рабочих к двум часам дня в поселок. Отправил с запиской Рамазана. Сам поехал к начальнику таможни и на заставу Пертусу к Павловскому. К половине второго, когда он вернулся, у поселкового Совета собрались всего человек семьдесят-восемьдесят. Дорожных рабочих почему-то не было.

Недалеко от въезда в долину показался всадник, в котором, когда тот подъехал, Яков узнал Аббаса-Кули.

— Ёшка-джан! — не сходя с седла, крикнул гонец. — Инженер сказал: «Мне наплевать на ваше собрание! Надо дорогу строить!» Он сделал вот так!

Качнувшись всем корпусом вперед, Аббас размашисто, со смаком плюнул.

Якову стало жарко. Сорвать встречу с кандидатом значило не только не выполнить указание райкома, но и провалить все дело! Он перехватил растерянные взгляды Павловского и ближайших своих помощников Балакеши, Алексея Нырка.

Послышались голоса: «Едут! Едут!»

В долину Даугана, поднимая за собой пыль, которую ветер относил в сторону, въезжали две машины. Через некоторое время они были уже у поселкового Совета.

Из первой машины вылез почерневший от забот, похожий на грача, секретарь райкома Ишин. Увидев портрет Карима Токтобаева, он гневно поднял брови. Из другой машины вылез статный военный с двумя «ромбами» в петлицах. Приветливо улыбаясь, стал крепко пожимать руки собравшимся.

— Вы и есть Кайманов? — спросил он, подходя к Якову.

— Он самый...

— Мне о вас говорил комиссар Лозовой. Я — Антос, начальник политотдела округа, кандидат в депутаты по вашему участку.

Ничего не понимая, Яков смотрел то на покрасневшего до самых ушей Павловского, то на мрачного Ишина. «Как Антос? Ведь по нашему округу баллотируется Карим Токтобаев».

Ишин, все больше хмурясь, спросил ледяным тоном:

— Товарищ Кайманов, сколько на вашем участке избирателей?

— Около тысячи человек.

— Точнее.

— Девятьсот шестьдесят два.

— Где же они?

— Инженер Гутьяр дорожных рабочих на встречу не пустил, — ответил за председателя Алексей Нырок.

— Я посылал человека с запиской к Гутьяру, — стал объяснять Яков. — От него приехал Аббас-Кули, сказал, не отпускает Гутьяр людей... По-моему, инженер — контра... Алексей, Балакеши, вы же все видели...

Балакеши и Нырок готовы были подтвердить каждое слово Якова, но Ишин не дал им говорить.

— Кто тут у вас Советская власть? — закричал он. — Иностранный специалист или Кайманов? Я спрашиваю, кто виноват в том, что почти шестьсот человек дорожных строителей не явились на встречу со своим кандидатом?

— Пятьсот сорок восемь, — с холодной злостью поправил его Яков. — И потом, Гутьяр не иностранец, а советский гражданин.

Это замечание окончательно вывело Ишина из себя.

— Ах вот как! Головотяп, да еще и наглец! Кто виноват, ответьте мне, что избиратели не явились на встречу с кандидатом? — еще громче закричал он.

Кайманов попытался найти в толпе Аббаса-Кули, но тот словно сквозь землю провалился.

— Ну я, я виноват! Не досмотрел, не проверил, значит, виноват.

— Скажите мне, уважаемый, — окинув его уничтожающим взглядом, продолжал секретарь райкома. — Чей это портрет висит вон там, где должен быть портрет кандидата в депутаты Совета Национальностей товарища Антоса?

— Вы же сами вручили мне портрет товарища Токтобаева с его биографией, когда приезжали проверять избирательный участок. Что же спрашиваете?

— «Товарища Токтобаева», — не без сарказма повторил Ишин. — А известно ли вам, что ваш товарищ Токтобаев (слова «ваш товарищ» он произнес с особой интонацией) позавчера арестован, как враг народа?