И Диодора растопырила два своих корявых пальца, показывая Вифинии, как на вишневом дереве чаще всего крепятся ягоды, словно та этого никогда не видела, а потом добавила:

— Но больше всего мне понравилось, как уважительно, и даже вроде как с родственной любовью относится Гермий к моей госпоже. Клеида ведь иногда на мою Сапфо фыркает — у нее с детства такой норов, что через коленку с первого раза ни за что не переломишь. А жених этот, Гермий, на людях вроде бы как не больно говорливый, но зато уже наедине нашу вишенку подучивает, а то порой и пожурит за мать-то. Говорит, твоя мать, Клеида, лучшая из лучших женщин, сразу после тебя, ее нельзя обижать неосторожным словечком.

— А ты, конечно, подслушивала? — догадалась, хмыкая, Вифиния. — Смотри, старая, когда-нибудь тебе как следует достанется за то, что ты слишком любишь по чужим спальням доглядывать да в замочные скважины без мыла пролезать. Сидела бы лучше со мной на кухне да помогала лепить из теста колобки, которые так любит твоя Клеида, — и то от тебя было бы больше пользы.

— А чего? — захихикала Диодора, слегка щипая кухарку за задницу. — Вот насмотрюсь разного, да старика беспузого наслушаюсь, и тоже, Вифиния, начну к тебе с любовью приставать. Вон у тебя какие гладкие бока! Словно у гусыни, откормленной лесными орехами!

— Отстань! Иди ты к воронам! — привычно отмахнулась Вифиния от крошечной старушки. — Тебе вообще надо шевелиться поменьше, а то, глядишь, Диодора, ненароком рассыплешься, я тебя потом в горшок не соберу. Нет уж, за мои окорока пусть держится колбасник Кипсел, который клянется, что за свою жизнь не сумел сотворить ничего слаще. И все же, видит Зевс, обидно — только-только все в доме наладилось, и вот — нате, снова кто-то прется воду мутить. Послушай, а тот парень, Фаон, он точно сбежал с рыжим? А то мой Кипсел разное про мальчишку толкует.

— Точно, точно, тут никаких сомнений быть не может, — закивала Диодора. — Я своей госпоже про рыжего сразу сказала, что не надо льва воспитывать в городе, потому что когда он вырастет — всех заставит себя слушаться и под себя подомнет. Так вот, когда рыжий с обжорой отправились к гавани, то Фаона с ними нигде не было, и все подумали было, что мальчонка отлучился на рыбалку, или вообще ехать передумал, либо где-нибудь запрятался. А мальчишка, оказывается, заранее договорился, что подсядет к гостям в повозку во-о-н за тем леском, где его один дровосек видел. Говорит, сначала за кустами прятался, все время на дорогу выглядывал, а потом прыг в повозку к рыжему — и был таков, покатили к морю.

— А чего прятался-то? — пожала пухлыми плечами Вифиния. — Может, уворовал что-нибудь? Ты хоть потом проверяла, все ли в доме на месте?

— Да уж конечно, проверяла. Так, на глаз, пропажи вроде бы не видно, а госпожа моя, даже если ее обчистят дочиста, все равно будет молчать, и ничего дурного о человеке не скажешь — ты же нашу Сапфо сама знаешь! Но я так думаю, что все-таки Фаон что-то у моей госпожи точно ценное уворовал, потому как после его побега она еще несколько дней за сердце держалась и ночи не спала. Даже все свои украшения сняла и подальше спрятала, как будто бы у нее случился траур, или что-нибудь пропало из драгоценностей. Ничего, Вифиния, я скоро у нее все выведаю, раз уже она снова начала потихоньку-полегоньку улыбаться…

— Но ведь и рыжий пират тоже от нашей Филистины самым подлым образом сбежал! — в сердцах проговорила Вифиния. — Поморочил ей голову, объявил о свадьбе, мой Кипсел начал уже было колбасы к пиру припасать, а потом у блудливого женишка словно щекотка в заднице приключилась. Так по своему кораблю соскучился, что улизнул без всякой свадьбы снова с мачтой целоваться!

— Точно, так оно и есть. Сколько ни живи на свете, а все равно не устанешь удивляться, куда всё богиня Тихэ вдруг ни с того ни с сего поворачивает. Уж я вроде бы всякого навидалась, а и то за сердце только успеваю хвататься да сморкаться слезами в передник.

— А я могу тебе сказать, отчего в нашем доме всегда такая неразбериха, Диодора, — проговорила назидательным тоном кухарка. — Потому что непорядок это вовсе, когда дети слуг да всяких молочниц начинают на равных восседать за одним столом со знатью, как подкидыш нашей Алфидии, или кто там он у нее был… Вот и Кипсел тоже так говорит: непорядок!

И Вифиния снова поглядела на дорогу, по которой двигался Эпифокл.

Но теперь, когда вблизи можно было еще лучше разглядеть лицо путника, кухарка поняла, что тот несет в дом на редкость дурные вести, способные снова перебить у всех аппетит.

Но Эпифокл появился в доме как раз в тот момент, когда женщины закончили трапезу, но еще сидели вместе за столом, хотя некоторые из них уже сделали жертвенное возлияние богам со дна кубков, показывая, что больше не могут проглотить ни глотка.

Когда Эпифокл увидел знакомые, прекрасные лица женщин, беззаботно о чем-то переговаривающихся между собой, он еле-еле сдержал старческие слезы умиления.

Здесь было все совсем по-прежнему, словно он и не покидал эти стены, и странно было осознавать, что Эпифокл за время расставания пережил столько жестоких испытаний, и даже побывал на самом краю гибели!

Новости, которые принес Эпифокл, действительно были настолько ужасными, и когда ученый муж их выговорил вслух, за столом сразу же воцарилось гробовое молчание.

Эпифокл сказал, что триера, на которой они отправились к берегам Фасоса, попала в страшную бурю и утонула вместе со многими гребцами. Спастись удалось лишь немногим — Леониду, ему и еще всего нескольким матросам, которым посчастливилось на маленькой лодке добраться до ближайшего берега.

— А — Фаон? Что с Фаоном? — спросила Филистина, и Эпифокл понял, что бегство юноши здесь уже вовсе не является ни для кого тайной.

Хотя он так надеялся, что ему удастся избежать рассказа о самом страшном несчастии.

— Хм, хм, увы… увы… — пробормотал Эпифокл растерянно. — Про него толкуют разное. Одни считают, что наш Фаон тоже утонул, потому что его не оказалось среди тех, кто перебрался на лодку. Но… но лично я все равно не могу в такое поверить. Это было бы слишком несправедливо.

И Эпифокл жалобно обвел взглядом окаменевшие лица женщин, которые только что, до его появления в комнате, были такими веселыми, оживленными.

— Да, ведь Фаон совсем не умел плавать, — вдруг с каким-то ужасным, ледяным спокойствием громко сказала в наступившей тишине Сапфо.

— Хм, но это вовсе ничего не значит, что Фаона не оказалось с нами в лодке! — воскликнул Эпифокл. — Ведь среди погибших его тоже пока что никто не видел…

— А часто ли тебе приходилось принимать участие в похоронах и оплакивать на земле моряков, Эпифокл? — остановила пустые речи старика Дидамия. — Мне, например, ни разу. Зато по всем берегам Лесбоса встречаются кенотафы — пустые могилы тех, кто не вернулся из плавания. Сдается, теперь такой кенотаф появится и на нашем берегу по… неразумному, глупому, незабываемому сыну нашей маленькой Тимады.

Ни Дидамия, ни другие женщины не скрывали больше слез и тихих причитаний, которые, как спасение, пришли на смену оцепенению.

Лишь Сапфо сидела за столом с сухими глазами, крепко, до синевы сжав губы.

— Я хотел сказать, что во время бури я видел возле нашего корабля дельфинов, — торопливо забормотал Эпифокл. — Вы же знаете, они являются верными слугами Посейдона и часто выполняют его поручения. Мало того, мне кажется, что я потом даже видел Фаона на спине одного из дельфинов, и он даже держал в руках трезубец, а кто-то, неразличимый за высоким гребнем волны, словно тащил его вперед, подальше от страшного водоворота, и совсем в другую сторону от нашей лодки, так что у нас не было никакой возможности его догнать. И потом волны были величиной с дом, так что я потерял Фаона из вида и не знаю, попал ли он в подводное царство или добрался до суши… Но я могу сказать, что, когда видел Фаона в волнах последний раз, он был необыкновенно весел и доволен. Да-да, поверьте мне, он громко смеялся, и поэтому я не думаю, что с ним случилось что-то плохое. Хотя все говорят…