Нескучно и в школе. Речь, понятно, не об уроках — хотя в мужской 281-й школе в Уланском переулке, куда Юра перешёл из школы на улице Мархлевского, что за Сретенскими Воротами (далековато было ходить), работали замечательные учителя, мастера своего дела: историк и завуч Пётр Павлович Светинский, словесник Ксения Васильевна Лунина, математик Николай Сергеевич Глаголев… Но уроки — сами по себе. Речь о том, что происходит вне их. В ту пору 281-я школа напоминала, по выражению одного её выпускника, уличную банду. что поделать? — таковы издержки нелепого советского педагогического эксперимента по раздельному обучению, которое в итоге себя не оправдает и в середине 1950-х будет отменено: мальчики и девочки будут вновь учиться вместе. Всё-таки присутствие в классе девочек, что ни говори, — момент, смягчающий жёсткие мужские нравы…

Уланский переулок проходит почти параллельно Сретенке, идти туда Юре от силы минут пятнадцать. В школе любимое — и сравнительно безобидное — развлечение: подложить пистоны под ножки учительского стола (ну, на Юру-то это не похоже). Бывали происшествия посерьёзнее — например, Лёва Уран бросил парту из окна четвёртого этажа (как ухитрился и как справился один?) на проходившего по двору директора школы. Парта пролетела мимо цели: «слава богу» или «увы»? — это ещё как посмотреть. Директор, Василий Никитич Малахов, — предмет для отдельного разговора. Был он характером крут, властью жесток, вполне в духе тех позднесталинских лет. Если вызывал ученика в свой кабинет — провинившийся шёл туда как на эшафот, и товарищам казалось, что больше они его уже не увидят. Но гораздо чаще он не мудрствуя лукаво, прямо на месте преступления, вламывал школьнику пинка, и тот картинно летел от директорского «напутствия» с лестницы ровно столько этажей, сколько оставалось до первого. Никто не жаловался. Не то чтобы боялись мести Малахова, а просто как-то в голову не приходило. Мол, раз расправляется — значит, так и надо, заслужили. Впрочем, суровый нрав Василия Никитича не мешал ему быть персонажем школьных анекдотов. Присутствуя на выпускном экзамене, он как-то задал отвечающему замечательный вопрос: что сказал Маркс на могиле Энгельса? «Как жаль, что я умер раньше тебя», — не моргнув глазом выдал ученик-остряк. Юмор здесь в том, что основоположник марксизма — «единственно верного» для советской идеологии и насаждавшегося со школы политического учения — умер раньше своего товарища и единомышленника, и именно Энгельс произносил речь на могиле Маркса, а не наоборот. Эту историю Визбор с удовольствием вспоминал и рассказывал и много лет спустя после окончания школы…

Странно, что Лёве история с партой сошла с рук, как-то замялась. Может, и было что-то, но ребята, всей школой потрясённо и восхищённо обсуждавшие происшествие, ничего не знали. Видно, нашла коса на камень, хотя и были Малахов и Уран в разных весовых категориях. В песне «Волейбол на Сретенке» поётся и об этом Лёвином «подвиге», только поэт для большего эффекта прибавил пару этажей:

Впрочем, репутация «почти уличной банды» не помешала 281-й школе выпустить в жизнь ставших очень известными людей. Не только Визбора, но и, скажем, замечательного футболиста-спартаковца Игоря Нетто, капитана сборной СССР, или кинорежиссёра Георгия Данелию, создателя культового фильма оттепели «Я шагаю по Москве», а затем и многих других замечательных лент… Правда, эти ребята окончили школу несколькими годами раньше, но Юра мог помнить их по школе: младшие ведь всегда лучше знают и запоминают старших, чем наоборот.

Мама хотела, чтобы Юра выучился музыке. Он и сам был не прочь: в их дворе жил бывший фронтовик, который здорово играл на трофейном аккордеоне, и Юре хотелось играть так же. Приятно, когда соседи собираются и слушают тебя — прямо как на концерте. Аккордеон тогда был едва ли не самым популярным инструментом (в середине 1970-х годов Визбор увидит в журнале «Юность» повесть Анатолия Макарова «Человек с аккордеоном», как раз о послевоенных временах, и вспомнит свою детскую увлечённость этим инструментом). Но в музыкальной школе, куда пятиклассником привела его мама, игре на аккордеоне почему-то не учили — только классическое фортепьяно. Подвижному одиннадцатилетнему мальчишке это казалось скучным, и учиться он не стал — хотя взять в школу его, проверив музыкальный слух, педагоги соглашались. Да и где они с мамой взяли бы фортепьяно — а не имея его дома, заниматься всерьёз невозможно. Потом Юрий, конечно, жалел: профессиональное знание музыки ему, автору и исполнителю песен, не помешало бы. Ну так что о том говорить задним числом…

Со временем переехали на Новопесчаную улицу, построенную пленными немцами в районе Ленинградского проспекта и Сокола. Улицу — громко сказано: здесь на месте недавнего пустыря стояли пока всего четыре дома и не было ни волейбольной площадки, ни укромных уголков старой Сретенки. Вновь привела его судьба в тот район, в котором жил в раннем детстве и которого, правда, не помнил. Но от мамы знал, что неподалёку отсюда, на Врубеля, они жили в тот год, когда забрали отца.

Постепенно обжились, конечно, и здесь. На Новопесчаной уходило Юрино отрочество и начиналась юность. Здесь он окончил летом 1951 года 659-ю школу, получив аттестат зрелости едва ли не в день своего семнадцатилетия (ему повезло: родился «под самый выпуск»). Здесь впервые увидел магнитофон: эта диковинная вещь была подарена его однокласснику Коле Малину отцом-штурманом — наверное, привёз из заграничного плавания.

Между тем среди занятий и увлечений, доступных послевоенному подростку и юноше, на первый план у Визбора вышло небо. Он в самом деле мечтал стать лётчиком. Мечтал, правда, и о большом футболе, но самолёты — это всё-таки серьёзнее. Ещё в седьмом классе вместе с другом, как настоящие конструкторы (проектируют же совместно истребители-перехватчики марки «МиГ» Микоян и Гуревич!), сделали проект самолёта, который Визбор потом всю жизнь хранил. Так что — почему бы не стать и авиаконструктором?

Сама судьба приближала к нему небо: от Новопесчаной было рукой подать до Московского авиационного института — МАИ, находившегося на развилке Ленинградского и Волоколамского шоссе. А при МАИ работал Четвёртый московский аэроклуб, куда Юра в первый раз пришёл девятиклассником, начал заниматься на отделении пилотов, да так и прикипел. Увлекали, конечно, не занятия в учебном классе: тут всё те же физика да математика, что и в школе, да ещё чертежи моторов и крыльев. Вот аэродром — это совсем другое дело. Заниматься с живыми самолётами ездили за город, к северу от Москвы — в Тайнинскую и Крюково. Поначалу, конечно, только смотрели издалека, потом им стали поручать ухаживать за машинами, обслуживать их, потом допустили в кабину, и настал день, когда Юра вместе с инструктором поднялся в подмосковное небо…

Несколько десятилетий спустя, в самый последний год жизни, Визбор расскажет старшей дочери Татьяне, в ту пору студентке журфака МГУ, о своём многолетнем «романе» с авиацией, назвав его своей «несостоявшейся любовью». Татьяна хотела напечатать этот материал в «авиационном» журнале «Крылья Родины», но сделать это в ту пору не удалось: отец уже серьёзно болел, вскоре умер, и ей тяжело было прикасаться ко всему, что с ним связано. Вспоминая, Юрий Иосифович в присущей ему полуиронической манере, но в то же время вполне основательно и точно заметил: «Самолёт вообще — прекрасное изделие человечества. Он, в отличие от автомобиля, дал возможность человеку как биологическому виду осуществить то, о чём человек мечтал всю жизнь и чего он естественно-физиологически добиться не может: он дал ему способность летать. Поэтому самолёт и вообще всякое воздухоплавание окружено такой замечательной романтикой и таким отношением людей». Вот такой романтикой и были овеяны для него первые юношеские полёты — волнующие и воодушевляющие…