— Все в порядке! — вырвалось у меня. К самолету едет командир отряда, на ходу выскакивает из машины.

 — Самолет цел, экипаж невредим, — докладываю капитану.

 — За посадку — молодец, ювелирная работа, — говорит он, — но за такое «скольжение»… — и совсем не по-уставному капитан показывает мне кулак. Прибавить к сказанному он ничего не успел: внимание наше привлек другой самолет, шедший на посадку с убранными шасси. Сел он благополучно.

 — Наломали сегодня дров! — воскликнул капитан и, вскочив на крыло «санитарки», умчался к месту аварийной посадки.

Как выяснилось позже, молодой инструктор, «атакуя» катер на Дону, переборщил: при выводе самолета из пике задел за его корму и отбил левое шасси.

Для моей машины техник скоро привез запасную стойку. Через час она стала совершенно исправной.

Я думал о курсанте. Выходит, не все могут научиться летать?

 — Может быть, он потерял уверенность, а вместе с ней и интерес к освоению сложной скоростной машины, — говорил мне более опытный Киселев.

 — Ты, наверное, его «завозил», и он уже не мыслит себе полета без инструктора, — подсказывал командир звена.

Так мы эту задачку и не решили — Бабуру отчислили из школы. Можно было утешаться тем, что и у самых опытных учителей бывает брак. И все-таки я во всем винил себя — не нашел «ключика» к курсанту.

Лейб-гвардии рядовой

Лето прошло. Наступила пора, когда можно было одеть выданные еще при выпуске блестящие кожаные регланы — «мечта пилота» — и пофрантить на танцевальной площадке.

Летать стали в одну смену: осенние дни коротки: Хотя палатки сделали двойными, в них стало холодно. Небо нахмурилось, подул пронизывающий ветер, начались дожди.

В лагере остались лишь те летчики и техники, которым поручили перегнать машины. Курсанты ушли в центральный городок.

В первые дни мы не проявляли нетерпения. Но когда пошла вторая неделя нелетной погоды, стало невмоготу.

Мы уже потеряли надежду покинуть надоевший раскисший аэродром, как начало подмораживать и в облаках появились «окна». Через пару дней уже можно было вырваться из «мокрого плена».

И вот палатки свернуты. Самолетная стоянка опустела. Мы вырулили на старт. Через час вся эскадрилья перебазировалась на центральный аэродром школы.

Целый месяц техники приводили самолеты в порядок: меняли двигатели, проверяли все до мелочей. Летчики занимались командирской подготовкой, повторяли теорию аэродинамики, изучали тактику истребительной авиации. А когда закончили подготовку матчасти к зиме, подошел долгожданный отпуск. Дружна была летная семья, но повидаться с родными мечтал каждый из нас.

 — Завтра буду дома, — укладывая чемодан, говорил Нестеренко. — Из отпуска приеду с женой и дочкой. Не видел семью с тех пор, как ушел в школу. Дочурке тогда годика не было.

 — Не узнает, наверное?

 — Конечно, не узнает, — ответил с добродушной улыбкой Нестеренко. — А ты в Сибирь поедешь?

 — Поеду. Отца с матерью надо повидать. На комбинат схожу, посмотрю, как он отстроился.

 — Я тоже на шахту загляну, наведаюсь в свое угольное племя. Ты в чем поедешь?

 — Кроме летного реглана и фуражки, ничего не возьму.

 — А не замерзнешь?

 — Моряки даже в декабре приезжают в отпуск в бескозырках и бушлатах. У нас морозы крепкие, но не злые. Воздух сухой, и тихо. Тридцать — сорок градусов переносить легче, чем здесь пятнадцать, — убеждал я не только товарища, но и себя.

Не мешало бы, конечно, одеться потеплей. Но ехать в шинели, оставив летный реглан — эту обязательную принадлежность всех летчиков, — я, разумеется, не мог.

И вот уже чемоданы набиты подарками. Мы с Нестеренко разъехались в разные стороны.

Чем дальше от Ростова, тем холоднее. Московская зима встретила мягкими хлопьями снега, легким морозцем. Я попал в столицу впервые. Хочется поскорее увидеть знаменитый город, посмотреть Кремль.

На Курский вокзал поезд прибыл вечером. Сдав чемодан в камеру хранения, я вышел на площадь. Хотелось осмотреть город. С чего начать осмотр Москвы? Куда пойти? Ну конечно на Красную площадь!

Москва удивляла на каждом шагу. Станции метро напоминали дворцы. А вот и сердце столицы — Кремль. Мавзолей Ленина, Спасская башня, подсвеченное прожекторами Красное знамя над Кремлевским дворцом.

Без устали бродил я по городу, на вокзал вернулся с последним поездом метро. Утром с Ярославского вокзала уехал в Сибирь.

…Позади остались Урал, Омск. Поезд прибывает на станцию Тайга. А что, если заехать в Томск, повидать сестренку? Не долго раздумывая, набросил на плечи кожанку, забрал чемодан и вышел из вагона. Поздняя ночь. Трескучий мороз. Под ногами скрипит сухой снег.

В Томск поезд пойдет не скоро. Брожу по обледеневшим путям в надежде найти какую-нибудь оказию. На мое счастье, в сторону Томска собираются послать паровоз. Машинист охотно согласился меня подвезти и предложил место у окна. Через несколько минут шумная машина, разрезая темноту мощным лучом света, помчалась меж высоких заиндевелых елей. Под ногами вздрагивал металлический пол, спину приятно согревала стенка котла, а сбоку задувал холодный ветер. Меня не на шутку начал пробирать родной сибирский морозец. Дорога казалась бесконечной. Но вот машинист нажал рычаг, раздался пронзительный гудок — паровоз остановился.

 — Приехали, товарищ летчик, — сказал машинист. — Отсюда до города километра три, будьте здоровы.

Томск спал предутренним сном. На улицах ни души. Даже не у кого спросить, как пройти в студенческое общежитие. Иду наугад, читая таблички с названиями улиц. Так и дошел до Комсомольской.

В общежитии ни огонька. Стучу в дверь. Послышались шаги. Заспанный голос спросил:

 — Кто там еще?

 — Откройте, я к сестре.

 — Ну, коль к сестре, заходите, — открывая дверь, сказала пожилая женщина. — Только надо подождать, до подъема еще час. Откуда в такую рань?

 — С поезда.

 — С какого же? В эту пору нет поездов. — Женщина смотрела на меня подозрительно.

 — На попутном паровозе.

 — Ну, если на попутном, то можно поверить. Вы летчик?

Вопросы задавались бесцеремонно. Через полчаса женщина знала всю мою биографию. Удовлетворив свое любопытство и узнав, что я приехал внезапно, она поспешила будить сестру.

Через несколько минут послышались торопливые шаги. Люда, не скрывая восторга, бросилась меня обнимать и потащила к себе. Девушки уже успели одеться.

 — По тревоге поднял? — сказал я, входя в уютную, чистенькую комнату.

Сестра засыпала меня вопросами, а девушки деликатно молчали, готовя завтрак.

 — Хорошо, что заехал, сегодня у нас университетский вечер, будет очень весело, — радовалась сестра.

 — Вечером я буду подъезжать к Красноярску. Сестренка огорчилась:

 — Да ты что? Останься хотя бы дня на два.

Но я не остался. Мы позавтракали, я проводил сестру до университета и надолго расстался с ней. Встретились мы только после войны.

На другой день я был дома. Все тут знакомо, как прежде. Даже собака во дворе — та же. Сначала она тявкнула, но, узнав, бросилась ко мне, пытаясь лизнуть в лицо.

 — Лейб-гвардии рядовой команды разведчиков его величества полка, — вытянувшись, доложил отец, как только я переступил порог. Я обратил внимание на его выправку — отличная. Даже капитан Львов не нашел бы, к чему придраться.

Мать молча кинулась мне на грудь, смеялась и плакала от радости. Потом отодвинулась, оглядела с ног до головы и сказала отцу:

 — Видишь, лейб-гвардия, сын-то по-старому — офицер, он теперь командир над тобой, — пошутила она.

 — Точно, офицер, — согласился отец. — Только летчиков мне не приходилось тогда видеть.

 — Ты почему же не предупредил? — с укором спросила мать. — Мы с отцом только что вспоминали и тебя и Люду. Разъехались и оставили нас, стариков, одних.

 — Надолго? — спросил отец.

 — На месяц.

 — Значит, в отпуск. На комбинат сходи, такую махину отстроили! Когда-то там луг был, скот пасли, а теперь и места того не узнать.