За десертом (плод манго на мельхиоровой согнутой палочке) я спросил, глядя на Желтого Раджу:

– Я так понял/господин Чхэн, что многие люди встречались с этим тигром. Он что, полудомашний?

Хозяин беззвучно смеялся, его добрые глазки превратились в крохотные щелочки.

– Полудомашний! Может же такое прийти в голову! Да он перетаскал почти всех собак в монастыре! Он очень хитрый и коварный…

– И поэтому, как вы сказали, самый знаменитый? Хозяин колебался, стоит ли говорить.

– Ну ладно. Видите вон тот красивый акведук? В раскрытое окно хорошо была видна прямая линия акведука. Сложенный из дикого камня, он протянулся из зарослей в скалах к центральной части монастыря. Это был местный водопровод.

– Так вот, Желтый Раджа приходит в безлунные ночи по этой дороге к храму. Там есть бассейн, посередине которого – священная статуя Утренней Богини в раскрытом лотосе… Монахи видели, что он молится… – Хозяин благоговейно смотрел на картину. – Однажды я видел, как он уходил по акведуку. Но он тогда, наверное, не молился. Он нес в зубах собачку Главного Интенданта…

Свинина с сахаром доконала меня, и мне захотелось спать. Я с трудом удерживался от зевоты, чтобы не обидеть хозяина. Он рассказал еще несколько историй о Желтом, потом помог мне подняться в мою комнату.

– Вы очень предусмотрительно заплатили мне сразу за весь срок, – сказал хозяин, поддерживая меня за локоть и хомут одновременно. – Я в восторге от вашей предусмотрительности. Из вас получился бы очень хороший торговец.

Мы стали размышлять вслух: как же мне улечься на широкую кровать, застеленную хрустящими великолепными простынями, о которых я мечтал трое с лишним суток.

– Интересно, что придумал директор заповедника? – спросил я. – Не думаю, что он приспособился спать стоя, как слон.

– И верно! – воскликнул мой понятливый хозяин. – Вам немедленно нужно перенять его богатый опыт. Он уже больше года носит такие же доски на шее.

Я переоделся с помощью хозяина в подходящий для визита костюм. К сожалению, майки и нательные рубахи не делают распашными, поэтому лишь верхнюю рубашку я надел на голое тело.

– Но ведь нужен какой-то существенный повод! – вспомнил я. – Иначе у синьора Джузеппе будут неприятности. Похоже, я на него дурно влияю, и поэтому…

Мы стали думать, перебрали все мои знания и умения. Остановились на самом надежном, имеющем устойчивый спрос в этом мире. Жители чхубанга и поселка за крепостью имели множество приемников, магнитофонов, видеоаппаратуры и прочей техники, но монахи-электрики, обслуживающие местную подстанцию ЛЭП, не могли справиться с ремонтом всей этой прорвы, которая почему-то быстро выходила из строя. Короче говоря, хозяин вспомнил, что и у Джузеппе стоит в углу какая-то штуковина, которую он прямо-таки мечтает отремонтировать.

Я шел по центральной улице чхубанга, придерживая руками колоду. Шею уже здорово натерло, а что будет дальше? Сдеру кожу до мяса, начнется воспаление с загноением, и кровь быстро доставит в мозг то, что меня убьет. А деревянное украшение снимать нельзя. Выходит, меня иносказательно приговорили к смерти? Вот тебе и хваленая гуманность монахов…

На каменных ступенях и плитах тротуаров были расстелены циновки и застиранные коврики, на которых было аккуратно разложено всего понемногу – от восточных пахучих сладостей и предметов культа до сверхсовременных японских транзисторов и американских видеокассет. Но транзисторы помалкивали, и люди вокруг почти не разговаривали друг с другом. Над пропастью стояла тишина, сдобренная синими прохладными сумерками.

Даньчжины со сдержанным любопытством разглядывали меня. Некоторые – враждебно. Какая-то старая женщина с распущенными волосами загородила мне дорогу и начала ругать плачущим голосом моих родителей, всех родственников и друзей, а также тех, кто принимал роды у моей матери, кто давал мне пищу и кров, кто учил меня грамоте и уму-разуму… Я старался обойти ее стороной, но она забежала вперед и начала ругать уже меня самого, причитая и размахивая сухими маленькими кулачками.

– Тэураны убили всех ее сыновей, – сказал торговец, сидя на корточках возле циновки. – Купите что-нибудь, господин.

– У нее были хорошие сыновья, охранники тигров, – сказал другой торговец, сидя на корточках возле раскрытого зева лавчонки. – Купите у меня что-нибудь, господин.

Лицо старой женщины дрожало и было мокрым от слез. Ее морщинистое горло конвульсивно напряглось, выбрасывая ругань. Я протянул к ней руку, хотел коснуться ее плеча или руки. Она отпрянула.

– Не убивал я ваших сыновей. Клянусь вам! Я сам ненавижу тэуранов…

– Будь ты проклят, чужеземец, – оказала она беспомощно. – И пусть будут прокляты все чужеземцы… Пусть будут прокляты все рыжебородые гусеницы!

Она шла за мной до самого дома, но уже не ругалась, а только смотрела на меня с какой-то удивительной даньчжинской ненавистью, в которой было больше от покорности судьбе…

Должно быть, Джузеппе ждал меня. Он вышел мне навстречу на высокое крыльцо с обломанными резными перилами – несуразная приземистая фигура, изуродованная толстым наростом-плахой.

Я оглянулся. С высоты крыльца была видна большая часть крепости. Только что был обыкновенный прозрачный вечер – и вдруг ночь. В домах и храмовых постройках зажигались огни. Возле какого-то водоема вспыхнула настоящая иллюминация – лампочки были скрыты в кронах деревьев, и зеленый таинственный свет изливался на неподвижное водное зеркало, на грубого идола и гладкие валуны.

– По-видимому, туда приходил Желтый Раджа? – спросил я вместо приветствия, показав рукой в сторону иллюминации.

– Вы, конечно, хорошо обосновали свой визит, синьор Пхунг? – спросил он, нервно приплясывая на месте.

– Синьор Пхунг? – удивился я. – Вы так меня назвали?

Он в свою очередь удивился.

– Разве вам не сказали? Теперь это ваше храмовое имя.

«Пхунг, – подумал я, – скрывающийся, скрытый, скрываемый… Это лучше, чем, допустим, пханг – дурно пахнущий».

– Но позвольте! – забеспокоился я. – Почему храмовое? Я же не монах? У вас же нет храмового имени, хотя вы тоже носите такой воротник?

– Я – другое дело. Но вы проходите. – Уже в доме он продолжил:

– Дело в том, синьор Пхунг, что я католик, связан с Миссией Святого Креста в здешней столице.

– Ну и что?

– Даньчжины не вмешиваются в дела других религий. Они считают: достаточно того, что человек верует или что имя ему дано в его храме. Вы же атеист. То есть – полный вакуум, который теперь начал заполняться.

– Меня хотят обратить в даньчжинскую веру? Джузеппе смотрел на меня как на слабоумного.

– Неужели вы до сих пор не поняли? Вернуть душу в тело – значит пройти очищение страданиями и наполниться святой верой. Если этого не произойдет, носить вам колодку до гробовой доски, и никакой посол вам не поможет, никакие вмешательства на международном уровне. Здесь свои тысячелетние законы, которые соблюдаются строго.

Несколько больших и малых комнат дома представляли собой не то музей, не то склад или свалку вещей, разделенную с непонятной целью толстыми каменными стенами. В помутневших стеклянных банках – заспиртованные и заформалиненные органы и части тела разных животных. Судя по небрежно заполненным табличкам на латыни, большая часть их некогда принадлежала тиграм. На обшарпанных стенах висело великое множество фотографий, рисунков, красочных журнальных страниц – в рамках и без рамок, и на каждой – тигры.

– Мои милые дорогие кошечки, – Джузеппе трясся в возбуждении, показывая мне картинки. – Это же интеллектуалы среди зверей! Рыцари! А среди всех на свете тигровых пород самая лучшая по всем показателям – здешняя, королевские горные тигры… – Он принялся перечислять их по именам. – Вот этот, Большой Раджа, весил триста пятьдесят килограммов, длина тела от носа до корня хвоста – три метра. А как он легко и изящно умел нести на себе буйвола!

В книжном, полусъеденном древоточцами шкафу я обнаружил книги, написанные самим Джузеппе и изданные в Италии, США, России, Франции, Японии. Да, это был большой ученый, признанный авторитетом во всем, что касается здешних тигров и вообще хищных кошек.