Я посмотрел на гроб из светлых досок на черных дрогах и сказал:

— По-моему, она была молодец, при таких обстоятельствах.

Легкое удивление заставило его нахмурить лоб.

— Вы так считаете? — спросил он. — Знаете, я полностью согласен.

Мы побрели в часовню. Панихида окончилась быстро. Могила была в дальнем углу кладбища, у высокой черной стены. Забытые искусственные венки выгорели на солнце и стали почти бесцветными. Я стоял в грязи, смотрел, как черные ботинки гробовщиков оскальзываются в сырой траве, и жалел, что пришел. Ничего я тут не узнаю. Лучше вспоминать, как она стояла на вахте, улыбалась от удовольствия, как ее длинные ноги в джинсах приспосабливались к качке на палубе, когда "Лисицу" болтало по волнам Северного моря...

Поодаль у стены стоял человек. Он был одет в черное, но это не был гладкий, чопорный костюм гробовщика. На нем была черная кожаная куртка, черная футболка с белым узором на груди и узкие черные джинсы, такие же, как обычно носила Мэри. На ногах — черные полусапожки. Над курткой — грива сальных черных волос. Только лицо не черное — загорелое, как у цыгана, и нос шелушится.

Он зашагал было прочь. Я рванулся в сторону от могилы, чтобы перехватить его. Подойдя достаточно близко, я окликнул:

— Дин!

Он остановился. Посмотрел через плечо. Черные от сажи стены кладбища как раз образовывали угол. Бежать некуда.

Он сказал:

— Привет, Билл!

Зубы нечищенные. Глаза бегают в поисках путей отступления.

— Пойдем проводим, — предложил я.

Он покачал головой.

— Ты же специально приехал в такую даль, — сказал я. — Пойдем.

Он был крутой парень, Дин, в своей кожанке и сапогах. На тощей шее выдавалось адамово яблоко. Глаза наконец перестали бегать. Он кивнул. Мы направились к могиле.

Священник закончил. Он и мать Мэри отошли в сторону. Один из гробовщиков вполголоса отпустил шуточку. Другой усмехнулся. Дин резко развернулся к нему, агрессивно поднял плечи.

— Заткнись, вонючка!

У гробовщика отвисла челюсть. Дин нагнулся и сказал:

— Кончайте.

Мы сняли дерн с холмика около могилы. Рядом стояли две лопаты, прислоненные к отполированной до зеркальности гранитной плите. Дин начал забрасывать гроб землей. Она с глухим стуком ударялась о доски.

— Для этого есть трактор, — заметил гробовщик.

— Пошел в задницу, — огрызнулся Дин, продолжая бросать землю резкими, яростными движениями. Я ему помогал. Через десять минут могила была засыпана. — Дальше пусть они сами, — сказал он, опершись на лопату.

— Я подвезу тебя, — предложил я.

В его горячих глазах стояли слезы.

— Хорошо, — согласился он и отшвырнул лопату на влажную землю.

Под дождем мы направились к автостоянке, в холодный, неприветливый мир, где кому-то, возможно, хотелось убить нас обоих.

Я подождал, пока мы не выехали на шоссе. Я следил за машинами. "Хвоста" не было ни спереди, ни сзади. Шины, шипя, разбрызгивали грязную воду из черных луж. Я спросил:

— Когда ты в последний раз приходил на "Лисицу", у тебя была какая-то цель?

Лица его не было видно за сальной завесой из волос.

— Извини, — сказал он.

— Нечего извиняться. Зачем ты приходил?

— Мне осточертел Лондон. — Он вертел в пальцах сигарету.

Руки его дрожали.

— Ты сказал, что тебя преследуют типы из службы безопасности, — продолжал я. — Но не сказал почему.

— Хотели, чтобы я свалил с хазы.

— Фигня, — не поверил я. — Они искали пленку.

Он уронил сигарету. Резко повернул голову.

— Какую еще пленку?

— Вот что, сделай одолжение. — "Дворники" у фургона никуда не годились, и вся дрянь из-под колес грузовиков налипала на ветровое стекло. — Они разнесли, твою хазу, потому что искали пленку. Ты засунул ее в банку с мукой на "Лисице". С тех пор ее ищут. — Я резко затормозил, чтобы избежать столкновения с субъектом, возжаждавшим славы на скоростной полосе. — И тебя тоже. Тебя они не нашли. Зато нашли Мэри. — Он поднял свою сигарету и, затянувшись, выпустил дым в ветровое стекло, постукивая по колену пальцами с обгрызенными ногтями. — Они отправили Мэри на Аллертон. Что было на той пленке. Дин?

— Да о чем ты говоришь?

— Послушай, — сказал я. — Если ты мне не расскажешь, я отвезу тебя в Лондон, мы пойдем в эту вонючую нору, где ты жил, подождем, пока явятся ребята из службы безопасности, и я сдам тебя им с рук на руки. Мэри убили, потому что она знала о пленке. Этого достаточно. Подумай хорошенько.

Он подумал. Мы тряслись по Центральной Англии. Автострада Мб сменилась автострадой М5.

Я сказал:

— Тебя ищут. Что ты собираешься делать?

Дин искоса посмотрел на меня сквозь свои лохмы. Он кусал губы.

— Поеду в Саутгемптон.

— Зачем?

— Повидать одного человека.

— Зачем? — еще раз спросил я и подумал: "Не твое дело, Тиррелл. Не приставай".

— Будет пьянка, — сказал Дин.

— В такую даль из-за пьянки?

Он замолчал. Я знал, что ничего ближе к правде из Дина не выудить.

— Зачем ты едешь? — спросил я.

— Повидать одного человека.

Вот и все.

Дин, когда я его встретил впервые, был настоящий дикарь. Он отсиживал последний месяц шестимесячного заключения за угон машины. Двое тюремных охранников выволокли его из "черного ворона", перекинули через перила "Лисицы" и рванули прочь на полной скорости. Я познакомил его с остальными семью лоботрясами и мошенниками, из которых состояла команда, и отплыл от берега, желая, чтобы как можно большее пространство Ла-Манша отделило его от возможности возвращения в Англию.

Два дня он дулся, а в промежутках блевал, лежа на койке. Затем однажды утром явился на палубу и, прежде чем кто-нибудь успел пикнуть, залез на мачту высотой семьдесят пять футов, чтобы выбрать фал. Потом он прибрал койку и приготовил завтрак. После этого его зауважали. Уважение для Дина было внове. Чем сильнее его уважали, тем больше это ему нравилось. Сойти на берег после плавания на "Лисице" было для него испытанием. Но он многому научился.

Он, наверное, и сейчас продолжал учиться, потому что на заправочной станции в Бристоле не выскочил из фургона. Но я знал, что он может передумать. Так что я продолжал ехать на юг, по направлению к Пултни. Он хотел отправиться в Саутгемптон.

Саутгемптон в двух шагах от Госпорта, где находится контора Клодии. Клодия должна ответить на кое-какие вопросы. Как только я затащу Дина на "Лисицу", я его оттуда не выпущу. А того, кто гоняется за кем-то из нас, не впущу.

Я сказал:

— Я возвращаюсь на "Лисицу". Отвезу тебя в Те-Солент.

Его лицо осветила легкая радостная улыбка.

— Ага, — согласился он. — Спасибо, Билл.

К восьми часам мы добрались до набережной Пултни. Элегантные юные особы в белых шортах и кепках с длинными козырьками, перевесившись через перила террасы яхт-клуба, громкими криками приветствовали виндсерферов, петлявших между рыбацкими лодками в гавани. Перед "Русалкой" сидела группа солидных горожан с пивными кружками в руках. Я скосил глаза в окно фургона. Облокотившись о большой якорь, со стаканом виски в руках стоял Чарли Эгаттер и разговаривал со Скотто Скоттом, светловолосым новозеландским медведем, который служил ему доверенным и галерным рабом за всех. Я бросил Дину:

— Пошли, — соскочил с водительского сиденья и потащил его за собой.

Чарли оглядел его своими темными умными глазами. Я познакомил его с Дином и сказал:

— Это лучший вахтенный "Лисицы". — Я сразу почувствовал, как Дин вырос в собственных глазах. Он прочел множество журналов по парусному судоходству. Фамилия Чарли была ему знакома. — Угости его выпивкой, ладно? Мне нужно отбежать минут на двадцать.

— Конечно, — сказал Чарли. Можно подумать, что и он читал о Дине.

— Я ищу Пинсли, инспектора по оценке яхт, — сказал я.