Выехав из леса к полудню, мы неожиданно оказались всего в ярдах ста от фермы Дона. Долина отсюда — рукой подать, а до Хисов оставалось не больше двух миль. И снова просторным коридором меж горных цепей лежала передо мной долина Доринга, у-образная при взгляде сверху.

Дальше Дону идти было незачем. Чем я мог отблагодарить его? Он посвятил мне целую неделю, и конечно, я был перед ним в долгу. Заплатить? Немыслимо. Нужных же слов признательности я не мог найти.

— Что ж, и для меня не вредно, — сказал Дон. — Проверил сторожки.

— Мы пользовались вашими дровами и вашими припасами.

— Зато я получше узнал Ланга.

Дон улыбнулся, и, глядя на его улыбку, я мигом перестал чувствовать себя должником.

Забросив за плечо суму и снегоступы, с лыжными палками под мышкой, я взял свои лыжи, прислоненные к стене дома. С трудом верилось, что я почти у цели и встреча с Наттаной произойдет буквально с минуты на минуту, но вид окружающего подавлял даже эту мысль. Файны далеко, я же словно отрезан от всей своей прошлой островитянской жизни, да и не только островитянской. Дон заразил меня жаждой приключений, Наттана была одним из них.

Через несколько секунд склон, на котором стоял дом Дона, остался позади; я скатился в долину. С каким облегчением, прислушиваясь к шороху своих лыж по снегу, бежал я вдоль ровно стелющейся дороги, окидывая взглядом на мили и мили раскинувшуюся к западу равнину. Славно было вновь спуститься на землю.

Верхняя усадьба, не видная от Дона из-за череды холмов, вдруг открылась передо мной не более чем в миле.

Подбежав к воротам, я быстро миновал их, не желая сбиваться с ритма. Я устал, клонило в сон, мечтал об отдыхе, потому что холодные ночи в сторожках не давали по-настоящему расслабиться, однако ноги мои двигались легко, и я мог бы пройти еще не одну милю.

На дороге показались следы лошадиных копыт. Я опять очутился в мире, где можно легко перемещаться с места на место, хотя к востоку за озером дорогу наверняка занесло снегом. Само озеро тоже представляло собой большое снежное поле, и, пожалуй, вряд ли подходило для катания на коньках.

Дорога спускалась к глубокому руслу Доринга. Река не замерзла, но валуны вдоль берегов были покрыты коркой льда. Берега блестели на солнце снежной белизной. На тонком слое снега, которым был устлан мост, отпечатались следы лыж и снегоступов.

Дальше дорога снова поднималась. Сворачивая влево, она вела на сотни миль вглубь долины к горам Хис, Мэнсон, Доринг и Марш. Это был запад, и я чувствовал себя почти дома.

Главная постройка усадьбы представляла собой низкое, вытянутое по фасаду двухэтажное здание. Оно одиноко стояло на обрывистом берегу озера, ничем не защищенное от ветра; поблизости не было ни деревца, если не считать нескольких высоких сосен, росших у дальнего крыла. Тесно сгрудившиеся конюшни, амбары и дома семьи Эккли прятались за рощицей вечнозеленых деревьев у одного из отрогов, круто подымавшихся вверх, к массиву Дорингклорн.

Вот и ворота. В остроконечной башенке я заметил окно, откуда Наттана, может быть, следила сейчас за мной. От ворот до дома протянулся гладкий участок почти нетронутого снега. Ступив на лыжню, я заскользил вперед.

Галопом подскакать к дверям дома, на ходу выкликая свое имя, было бы эффектно, но лошади у меня на сей раз не было, не было сил и кричать; сердце тяжело билось в груди. Сбросив лыжи на мощеном полу террасы, я постучал.

Дверь открыла Эттера, так похожая на сестру, но только подурневшую, что мне вдруг почудилось, будто передо мной — таинственно преобразившаяся Наттана.

— Ланг! — воскликнула она и, словно удивленная интонация могла сойти за нелюбезность, быстро добавила: — Мы вас как раз ждали.

Пристальный, чуть подозрительный, но вместе с тем приветливый взор был устремлен на меня. Я вспомнил, что, по словам Наттаны, она была одной из тех, кто разделял взгляды отца.

— Хотите сразу пройти в вашу комнату? — продолжала Эттера. — Я знаю — вам пришлось проделать нелегкий путь.

Узкая лестница вела из квадратной формы залы наверх и, упершись в площадку, разделялась на два коротких пролета: один вел налево, другой, огибая угол, направо. По нему-то мы и поднялись в комнату, тоже квадратную, на втором этаже. Она была невелика, дверь в противоположном конце стояла приоткрытой, и оттуда доносилось знакомое ритмичное постукивание ткацкого станка.

— Наттана, — громко произнесла Эттера, — Ланг приехал.

— Ах!.. Я мигом! — раздался, заглушая шум станка, такой знакомый звонкий, юный голос, в котором я уловил по меньшей мере радость сбывшегося ожидания.

Эттера открыла вторую, левую дверь, она вела в отведенную мне комнату.

— Прислуги в доме нет, — поясняла между тем Эттера, — так что все приходится делать, самим. В Нижней усадьбе удобств побольше.

— Меня это не пугает, и, пока я ваш гость, позвольте помогать вам, чем смогу.

— Разумеется, мы позволим, — она рассмеялась слегка язвительно. — Извините, комната небольшая, но она — единственная свободная в доме. Поскольку Наттана здесь, пришлось выделить ей одну для работы… Хотите помыться? Если да, то уж, пожалуйста, принесите горячей воды сами.

— Конечно, Эттера.

Места в комнате едва хватало для кровати, платяного шкафа, стола с выдвижным ящиком, умывальника с медными умывальными принадлежностями и кресла. Сдвинув хотя бы что-то одно, вы лишали себя доступа к остальному. Но из единственного, выходившего на северо-запад окна открывался широкий вид: на западе, в тридцати милях, вздымалась снежная вершина Брондера; на севере, в обрамлении темной хвои крон, вплотную к крутым заснеженным отрогам, на расстоянии примерно сотни ярдов виднелись строения конюшни и амбаров. Справа высокие сосны как часовые охраняли северо-восточное крыло дома.

Освободившись от тяжести висевшей за плечами сумы, я положил ее на пол, после чего места в комнате осталось ровно столько, чтобы мы с Эттерой могли стоять.

— Пойду налью вам кувшин, — сказал она. — Внизу, слева от лестницы, — кухня, там вы почти всегда можете меня найти…

Невольно прервав сестру, в дверях показалась Наттана, смахивая со лба золотисто-рыжую прядь. Вид у нее был домашний, деловитый, а мысли все еще, казалось, сосредоточены на отложенной работе. Выходя, Эттера прошла мимо сестры, а та в свою очередь подошла и молча улыбаясь встала передо мной.

— Наконец-то вы приехали! — сказала она, такая милая, такая дорогая, что меня невольно потянуло к ней, но в то же мгновенье девушка отодвинулась неуловимым движением, которое нельзя было посчитать обидным, но которое вполне недвусмысленно удерживало меня на месте.

— Наконец-то, Наттана!

Мы молча поглядели друг на друга…

— В прошлую и позапрошлую ночь было страшно холодно. Я все думала, как-то вы там с Доном в его сторожках — не обморозились?

— Отнюдь нет.

— Значит, все в порядке?

— Да… только устал немного.

— Здесь и отдохнете. Жизнь у нас тут тихая, неспешная. Я так рада, что вы благополучно добрались!

— А чему больше — что благополучно или что добрался? — спросил я шутливо.

— Ах, и тому и другому! — со смехом отвечала девушка, но тут же добавила: — Конечно, я вас ждала. И я очень надеюсь, что вам будет тут хорошо. Живем мы, конечно, бедно, но голодать и мерзнуть вам не придется. А если захочется чего-нибудь более изысканного, поезжайте к Эккли. Сейчас они куда богаче. Братья решили вести хозяйство сами, не успев даже запастись продуктами. Нет, еды достаточно, но самой простой.

— Мне все равно, — сказал я.

— Я так и думала, только хотела предупредить.

Она окинула меня мгновенным бесстрастным взглядом:

— Не хотите ли принять ванну, Джонланг! Я принесу вам горячей воды.

— Я принесу сам. Эттера сказала, где можно взять.

— Хорошо, тогда я хотя бы найду вам ванну.

Быстро повернувшись, она вышла.

Когда я вернулся в комнату, ванна действительно уже стояла там, а из комнаты Наттаны долетало довольное постукивание станка.