— Придется пуститься вплавь! — заявил Фаренгейт.

— Ни я, ни Елена не в состоянии проплыть и километра, — мрачно отвечал профессор.

— Нельзя ли как-нибудь ускорить ход этой проклятой льдины? — предложил Гонтран.

— Как же?

— Устроить, например, из нашей верхней одежды парус.

— А где мачта? Где рея? Чем сшить одежду?

— Постойте, — заявил Сломка, — у меня есть маленький план. Но сначала подкрепимся немного.

Инженер раздал своим спутникам остатки питательной жидкости.

— Теперь пора! — заявил Сломка. — Гонтран и вы, сэр Фаренгейт, прыгайте в воду, поплывем вместе, толкая перед собой льдину, а Елена с профессором останутся на суше.

С этими словами инженер бросился в воду, за ним последовал Гонтран, а потом и Фаренгейт. Все трое принялись толкать льдину по направлению к плоскому берегу континента. Секки, видневшемуся теперь не более, как в пяти километрах. Это оказалось, однако, делом далеко нелегким, и пловцы выбились из сил прежде, чем проплыли даже половину указанного расстояния.

— Я не могу больше, — проревел, пыхтя как бык, Фаренгейт, — мои ноги точно налиты свинцом и сами опускаются ко дну!

— Еще одно усилие, сэр Фаренгейт! — обратился к нему Гонтран, трудившийся больше всех — Еще один час.

— Ура! Ура! — перебил его оглушительный рев Фаренгейта. — Здесь мель! Я стою на дне!

Сломка и Гонтран поспешили убедиться в этом. Вздох облегчения вырвался из их груди. Немедленно путешествие на льдине было прекращено. Отправив Фаренгейта вперед, Фламмарион взял на руки молодую девушку и, сопровождаемый профессором и Сломкой, направился к берегу. Через полчаса вся компания, — промокшая и продрогшая, но, тем не менее, довольная — была уже на суше.

Глава XXXIV

ДОЖДЬ ПАДАЮЩИХ ЗВЕЗД

Когда путешественники выбрались на берег континента Секки, уже наступила ночь, и густая тьма покрыла окружающую местность. Ввиду этого было решено, что сначала им следует обсушиться и подкрепить свои силы сном, а уже на следующий день, с восходом солнца, продолжать свой путь по незнакомой стране. По счастью, у Сломки нашлись не отсыревшие спички и трут, набрать же сухого хворосту не составило никакого труда — и, не прошло и пяти минут, как на берегу затрещал веселый костер. Обогревшись и обсушившись, путники улеглись спать, оставив одного смотреть за костром.

Дежурить в течение первой четверти ночи досталось, по жребию, Фаренгейту. С трудом прободрствовав свою очередь, он разбудил Гонтрана, а сам свалился около костра и почти моментально погрузился в глубокий сон. Новый страж, усевшись у огня, принялся, от нечего делать, помешивать пылающие угли, время от времени взглядывая то на утомленное личико невесты, полуосвещенное красноватым пламенем костра, то на окружающий мрак. Благодаря контрасту с ярким блеском огня ночная тьма казалась еще гуще, еще непрогляднее. Ни одного предмета не могли разглядеть в ней слипавшиеся от дремоты глаза Фламмариона, ни одного звука не доносилось до его ушей, только тихий ропот морских волн убаюкивал его своею монотонной песнью.

Вдруг Гонтран вскочил и всмотрелся в окружающую темноту: ему показалось, что вдали, высоко над землею, мелькнула какая-то блестящая точка. Сверкнув на мгновение, она исчезла, но потом снова появилась, по-видимому, приближаясь к месту становища. Не решаясь разбудить своих спутников, Фламмарион стал ждать. Наконец, он услышал в воздухе шум, как бы от быстрых ударов крыльями, и свист падающего тела, тогда молодому человеку стало понятно: в воздухе летел аэроплан. Через несколько мгновений аэроплан снизился неподалеку от костра, и из него вышел никто иной, как Аа.

Узнав его, Гонтран бросился будить инженера.

— Что тебе? — заворчал тот, просыпаясь. Узнав в чем дело, Сломка быстро вскочил и, подошедши к новоприбывшему, дружески поздоровался с ним; затем обитатель Марса и его земной приятель вступили в оживленный разговор, поясняя свои слова красноречивыми жестами.

— Эй! — закричал Сломка. — Вставайте! Гонтран, буди их! Живее в дорогу, в Город Света!

Совместными усилиями оба друга кое-как растолкали спавших, после чего все уселись в аэроплан, на носу которого ярко блистал электрический фонарь, и поднялись в воздух.

— Как он разыскал нас? — спросил Сломку Михаил Васильевич, указывая глазами на Аа.

— Очень просто. Оказывается, каждый шаг наш был известен здешним астрономам.

Весь остаток ночи и весь следующий день продолжалось воздушное путешествие. Наши путники имели возможность изучить всю запутанную систему каналов Марса, этих любопытнейших сооружений, возбуждающих столько интереса в земных астрономах. Наконец, к вечеру аэроплан достиг цели путешествия, и утомленные спутники вновь увидели столицу Марса, астрономы которой встретили их с самым радушным гостеприимством. Для житья Михаилу Васильевичу и его спутникам, как и в первый раз, были отведены помещения в обсерватории.

Здесь путешественники прожили почти целый месяц. Старый ученый принялся за изучение языка обитателей Марса и целые дни проводил то в беседах с крылатыми служителями Урании, то в астрономических наблюдениях. Гонтран ни на шаг не отходил от своей невесты. Сломка бегал по мастерским Города Света, изучая детали машиностроения, достигшего на Марсе поразительных успехов. Один Фаренгейт чувствовал себя скверно: желание возвратиться на Землю превратилось у американца в настоящую тоску, не дававшую ему ни минуты покоя. Но тщетно американец ломал голову, строя разные планы покинуть Марс. Ничего не выходило, и он решился, наконец, снова обратиться к Гонтрану, о компетентности которого в этих вещах он имел самое высокое мнение.

С этой целью, выбрав удобную минуту, Фаренгейт подошел к Фламмариону и заявил ему, что хочет с ним говорить об очень важном деле.

— Что такое? — спросил тот, удивленный таинственным видом американца. — Что вы задумали?

— Возвратиться на Землю.

Гонтран изумленно взглянул на своего собеседника.

— Возвратиться на Землю? — машинально переспросил он.

— Да, и вы должны придумать способ исполнить эту идею.

— Но это невозможно!

— Вы уже показали, что для такого изобретательного ума, каков ваш, нет ничего невозможного.

Фламмарион был ошеломлен.

— Но, я право… — начал он.

— Ни слова более! — остановил его американец. — Я ведь не требую от вас немедленного исполнения своего желания. Подумайте, и вы, наверное, откроете какое-нибудь средство. Знайте только, что продолжать эти скитания я более не в силах.

— Ну, хорошо, я подумаю и тогда дам вам ответ, — отвечал Гонтран, гордость которого была затронута словами американца.

Фаренгейт удалился, вполне уверенный в успехе своего замысла, а Гонтран немедленно бросился к Сломке и передал ему содержание разговора.

— Гм… трудновато, — покачал головою инженер. — Признаться, мне самому до смерти надоело летать с одной планеты на другую, постоянно рискуя жизнью; но как перебраться отсюда на Землю, я решительно не вижу средства.

— Ты подумай, — стал уговаривать своего друга Фламмарион, — и наверняка найдешь это средство. С твоей головой это пустяки.

— Да я уже думал, но ничего не выходит. Вся надежда на какой-нибудь счастливый случай, которого и следует ждать.

Ждать такого случая пришлось недолго. В тот же день, вечером, оба приятеля, Елена и Фаренгейт стояли на площадке обсерватории, любуясь панорамой громадного города, подернутого легкой дымкой сумерек, как вдруг молодая девушка воскликнула:

— Падающая звезда!

За одной звездочкой последовала другая, третья, четвертая, и скоро начался целый дождь из падающих звезд, длившийся несколько секунд без перерыва.

Все с восторгом наблюдали волшебное зрелище.

— Надо полагать, — пробормотал Сломка, — что по земному календарю сегодня 24 ноября.

Он вытащил из бокового кармана свою книжку и взглянул на нее.

— Да, 24 ноября. Вот, сэр Фаренгейт, ухитритесь-ка попасть на одну из падающих звезд, и вы мигом очутитесь в Соединенных Штатах.