— Прелестно! Значит, когда он в отлучке, ты приезжаешь в Париж?

— Да.

— Хлопотная у тебя жизнь.

— У меня есть секретарша. Приходится выкручиваться. Впрочем, надолго я там не задерживаюсь.

— И никто не догадывается, что?..

— Не думаю. Мы всегда вели себя осторожно.

— А когда встречаетесь здесь? Я покраснел, поднес стакан к губам — он был пуст.

— Мы никогда не встречаемся в самом Клермоне, только в окрестностях. В Риоме, в Виши…

— Да, вот это любовь, — задумчиво протянул Клавьер.

— Да нет же!..

Нужные слова все время ускользали от меня.

— Все это не совсем так… Попробую коротко выразить суть наших отношений, чтобы ты лучше понял. Мы с Марселиной знакомы еще с лицея. В наших отношениях осталось много от былого товарищества… понимаешь, что я хочу сказать? Общее у нас с ней то, что у обоих жизнь не удалась; мы вроде собратьев по несчастью. Она рассказывает мне про то, как живет без меня, а я — как живу без нее.

— И таким вот образом вы находите способ еще больше мучить друг дружку, когда оказываетесь вдвоем?

— И да, и нет. Несмотря ни на что, мы счастливы. Если хочешь, мы не в силах обойтись друг без друга.

— Все это нелепо, — сказал Клавьер. — Она знает, что ты пьешь?

— Догадывается.

— Во всяком случае, она видит, в каком ты состоянии. И ее это устраивает!

— Нас обоих это не устраивает. Но мы вынуждены терпеть такое положение дел. А что, по-твоему, нам делать?

— Нет-нет, — воскликнул Клавьер. — Нет, старина. Не пытайся меня убедить, что тут ничего нельзя поделать.

— Ты имеешь в виду развод? Мы тоже думали об этом. Но при таком муже, как Сен-Тьерри, на развод нечего и рассчитывать.

Клавьер внезапно вырос передо мной.

— Послушай, Ален… Разбираться в таких историях, как у тебя, — это моя профессия… Признайся, здесь совсем другое!.. Скажи как мужчина мужчине: ты уверен, что Марселина согласилась бы выйти за тебя, будь она свободна?.. Что ты молчишь? Я знаю, тебе больно, но ведь осталась же у тебя еще капля мужества… Ответь!

Я отвернулся. Говорить больше не было сил.

— Вот видишь, — сказал Клавьер. — Ты в этом не уверен.

— Ты не угадал, — пробормотал я. — Она — да, она бы за меня вышла. Но я!.. Сам знаешь, я еле свожу концы с концами. Только что я сказал тебе, что дела мои идут неплохо. Конечно, выкручиваться мне удается, но не более того. Я езжу на «2 СВ», она — в «мерседесе». Вот в чем суть.

— Ты рассуждаешь как обыватель, — возразил Клавьер. — Ладно, опиши-ка мне этого Сен-Тьерри — о нем ты почти ничего не говорил… Если б ты был женщиной, что бы тебя в нем заинтересовало?

— Это идиотизм!

— И все-таки.

— Ну что ж… вид у него внушительный… Знаешь, такие пользуются успехом. Весьма элегантен, манеры светские… Человек, избалованный богатством… Это заметно даже в мелочах.

— Например?

— Взять хотя бы то, как он произносит: «Дорогой друг»… Этакое высокомерное безразличие. А то, какие он выбирает рестораны, бары… как подзывает метрдотеля, командует официантом… В общем, он везде чувствует себя как рыба в воде! Даже больше того. Он держится с тобой так… ну, словом, ощущаешь себя ничтожеством. Симона, брата Марселины, это вполне устраивает… Марселина — и та ходит по струнке.

— А ты?

— Я?.. Говорю же: я ему задолжал.

— Ты ему не завидуешь, а?

— Можно еще водички?

Клавьер усмехнулся.

— Для меня, — сказал он, — все служит ответом. Даже жажда.

Взяв стакан, он исчез. Голова у меня раскалывалась. Все эти вопросы… да еще вдобавок к тем, что и без посторонней помощи вертелись у меня в голове… Господи, как все надоело! Никто не в состоянии мне помочь. Клавьер пропишет мне успокаивающее, обнадежит на прощанье, и все останется как было. Не стоило сюда приходить.

— Бери, пей.

Он протянул мне запотевший стакан. Я почувствовал, как ледяная вода обжигает внутренности, и медленно помассировал живот. Клавьер уселся за стол, придвинул к себе записную книжку.

— Дело будет, видно, долгое, — сказал он. — Ты из той категории больных, которым нравится их болезнь. Я могу лишь помочь тебе. Вылечить тебя — это другой вопрос. Это будет зависеть только от тебя самого. Перво-наперво тебе надо рассчитаться с этим Сен-Тьерри. Сколько ты ему должен?

— Два миллиона старыми.

— Не такая уж огромная сумма. Возьми ссуду. Думаю, на семь лет тебе будет по силам. В месяц придется выплачивать по тридцать пять тысяч. Главное для тебя, как мне кажется, избавиться от этого долга. Еще мне бы хотелось, чтобы ты прекратил на него работать. Ты говорил мне о ремонте в замке — это крупный подряд?

— Да нет. Стена парка обвалилась на участке метров в двадцать. Ее просто надо восстановить. Еще надо переделать бывшую конюшню. Там слишком мало места: у Сен-Тьерри — «мерседес», да еще у Марселины «пежо-204». Я должен сделать из этого сарая современный гараж. Заказ я получил от старика отца.

— Откажись.

— Тогда я не смогу видеться с Марселиной, когда она будет приезжать в замок.

Клавьер посмотрел мне в глаза.

— Будете встречаться в другом месте!.. Хватит тебе быть у них на побегушках! А во-вторых, тебе нужно покончить с пьянством. Но тут, если не принять радикальных мер, ничего не добьешься. Ты должен пройти курс противоалкогольного лечения, старина, ни больше ни меньше. Повторяю: две недели в клинике. Согласен?

Я кивнул.

— Тогда завтра же и приступим, — сказал Клавьер.

— Дай мне время обернуться с делами. У меня их немало накопилось.

— И к тому же ты хочешь позвонить ей, спросить у нее совета?.. Так или нет? Где она сейчас?

— В Париже. Я хотел бы увидеться с ней, перед тем как…

— Ален, дружище, знал бы ты, как мне больно за тебя… Ладно, назначай день.

— Так, сейчас март… Пусть будет начало апреля.

— Решено. Вот адрес.

Набросав в блокноте несколько строк, он вырвал листок и протянул его мне.

— Предупредишь меня накануне… Обещаю, выйдешь оттуда как новенький. А когда станешь как все нормальные люди, то сумеешь из всего этого выпутаться, черт побери! И если надо будет порвать с ней — порвешь, если не хочешь скатиться на дно. Договорились?

Он проводил меня до двери, похлопал по плечу, распахнул передо мной дверцу лифта.

— И начиная с сего дня постарайся, если сумеешь, держаться подальше от забегаловок. До скорого!

Несколько приободренный, я спустился на улицу. Порвать! Эта мысль давно уже приходила мне в голову. Случалось даже, и не раз, что я принимался за прощальное письмо. Однако пойти до конца я так и не решился. Для разрыва нужен повод — размолвка, обида, ссора. Мне же не в чем было упрекнуть Марселину. Напротив, она всегда была единственной моей отрадой, светлым пятном в моей жизни. Она мой праздник…

Площадь Жод была в двух шагах. Спускалась ночь, и с гор задул холодный ветер. Ноги сами привели меня в «Юнивер».

— Один скотч!

Она для меня свет в окошке! В памяти всплыли слова Клавьера. Он ткнул меня носом в правду и был совершенно прав. Мне ничего не оставалось делать, кроме как признать, что об исступленной страсти тут не может быть и речи. Ни я, ни Марселина не были созданы для неистовства. Порознь каждый из нас влачил весьма унылое существование. Но вдвоем нам становилось не так зябко. Между нами начинал теплиться огонек, к которому мы протягивали руки, обращали лица. И к тому же нас сближал общий недруг!

Скотч оказался чересчур терпким. Прокашлявшись, я заказал коньяк, мысленно пообещав себе растянуть его насколько можно дольше… Да, мы помногу говорили о ее муже, упиваясь сладостью бунта. Едва нам удавалось уединиться где-нибудь в гостиничном номере, едва мы обменивались быстрым поцелуем, как она начинала:

— Слышал новость?

Она раздевалась у меня на глазах точно так же, как делала бы это, к примеру, перед Клавьером, слишком погруженная в свои обиды; она нагишом выходила из ванной с розовой пастой на губах, держа в руке зубную щетку.