Изменить стиль страницы

Ниже снимка Фредрик прочел имя Донато д'Анджело.

6. Фредрик Дрюм видит, как по песку сердито топает французская ножка, слышит рассказ о сосуде с кровью и ощущает сладковатый запах, источаемый «священником»

Долго он сидел, будто парализованный. Наконец встал, опустился на берег, поднял камень и метнул его вдаль. Его взгляд стал жестким; он весь похолодел, словно кровь в сосудах заменил эфир. Воздух кругом, легкая мгла над морем, небо над ним призывали к действию, и зов этот заглушал все прочее, требуя ответа.

— Фредрик? — Женевьева подошла сзади и осторожно обняла его одной рукой.

Он повернулся. Тепло ее взгляда было бессильно одолеть владевший им холод.

— Уедем, — сказала она. — Подыщем уютную гостиницу на севере страны, в итальянской Ривьере, поживем там вместе неделю? Оттуда проводишь меня в Сент-Эмильон, а затем я через несколько недель приеду к тебе в Норвегию?

Он положил ей ладони на плечи. Подумал, наконец сказал:

— Хорошо, Женевьева. Но сперва дай мне два дня, мне нужно два дня для дешифровки одного кода. Это важно. Отцы и матери потеряли сыновей. Дети остались без отца. Мрачная тень висит над Офанесом. Есть тайна, которую я, возможно, сумею раскрыть, я получил задание, профессор д'Анджело положился на меня. Теперь он тоже мертв, и я не могу изменить, не могу, понятно тебе, Женевьева?

Она сверкнула глазами, рывком отступила назад.

— Фредрик Дрим, — сказала она; «ю» то и дело превращалось у нее в «и». — Я думала, ты приехал сюда навестить меня, но теперь вижу, другие вещи для тебя важнее.

Она сердито топнула по сырому песку.

— Женевьева, дорогая, я… — Он остановился: как ей объяснишь?

— Что — «я»? — Она явно была на грани взрыва.

— Я ехал к тебе. Приехал бы все равно. И ты это знаешь. Как только получил твое письмо, сразу уложил чемодан, остальное не было так важно. Теперь стало важно. Два дня, Женевьева, ты поезжай завтра в Кротоне, я догоню. Не хочу, чтобы ты оставалась здесь, тут что-то происходит такое, что мне, возможно, удастся остановить прежде, чем еще кто-то лишится жизни.

Она долго смотрела на него, побледнев. Ее глаза наполнились слезами.

— Я так боюсь, — прошептала Женевьева. — Боюсь, что ты тоже умрешь. Я люблю тебя, Фредрик, но я помню, что случилось в Сент-Эмильоне три года назад. Там тебе во что бы то ни стало нужно было найти ответ. Теперь — то же самое. Тебя могли убить тогда, возможно, теперь опасность еще больше. Я не хочу снова терять тебя, Фредрик.

— Ты никогда меня не потеряешь. — Он старался говорить убедительно. — Вот увидишь. Два дня. И все будет кончено.

Она помолчала, глядя вдаль над морем. Наконец взяла его руку, мягко пожала и произнесла:

— Два дня. Сегодня четверг. Завтра утром я уеду в Кротоне, там есть хорошая гостиница. Ты приезжаешь в субботу, и если не появишься до восьми вечера целый и невредимый, можешь вообще больше не показываться. Понял — никогда.

Фредрик кивнул. Он понял, что она говорит совершенно серьезно. Женевьева Бриссо обрела свое былое «я», и его это даже радовало. Конец безволию и слабости, она может сверкать глазами и вскидывать голову, демонстрируя свою южнофранцузскую гордость.

Вечером, после захода солнца, они сидели вместе в кафе синьора Ратти. Фредрик рассказал ей про «Кодекс Офанес», и она слушала очень внимательно. Он осторожно спросил, не довелось ли ей за то время, что она тут находилась, слышать или видеть что-нибудь, что могло быть связано с загадкой, которую он вознамерился решить.

Женевьева покачала головой.

— Я ничего не слышала и не видела, только ощущала — что-то не ладно; с тех пор, как нашли мертвыми тех двух мальчиков, в Офанесе царит нехорошее настроение. Но тебе стоит поговорить с доктором Витолло, может быть, он чем-то поможет. Правда, расскажи ему все, чтобы мне было спокойнее? Во всяком случае, ты будешь уже не один. Он стремится только к тому, чтобы ничто не мешало его процедурам, и я уверена… — Она остановилась.

Фредрик не стал нарушать ход ее мыслей.

— Уверена, — продолжала она тихо, — что он обладает нужной силой, чтобы защитить тебя от неприятностей.

— Силой? — Что она подразумевает? — В каком смысле?

— Ну, я хотела только сказать… он пользуется таким влиянием, что никто не посмеет причинить вред ему или тем, кто с ним близок.

— Синьор Лоппо не был с ним близок? — Фредрик повысил голос.

— Ну, почему же… но все это так непонятно, может быть, просто с сердцем что-то случилось? — Женевьева неуверенно опустила взгляд.

— Возможно, — ответил Фредрик. — Возможно. Но маловероятно. К тому же я слышал, что доктору Витолло Умбро тоже была не по душе вся эта затея с раскопками. Ты не знаешь, он общался с профессором д'Анджело?

— Понятия не имею. Не забывай, первое время здесь я была совсем больная. Видела только солнце, небо и мрак. Ты проводишь меня? — Она поднялась со стула.

— Я не нравлюсь ему, — пробурчал себе под нос Фредрик, следуя за ней.

— Кому ты не нравишься? — Она взяла его за руку.

— Трактирщику, синьору Ратти. Он так странно глядит на меня. Словно я какая-то неведомая тварь.

— Это не так? — с улыбкой поддразнила она его.

— Конечно, так.

Женевьева позвала его с собой в дом. Дескать, может быть, они выпьют чая с доктором Витолло, если он сейчас свободен.

Доктор не был занят. Сидя возле большого камина в зале, он читал книгу. На столике рядом стоял графин и несколько бокалов. Завидев Женевьеву и Фредрика, он широко улыбнулся и жестом подозвал их к себе.

— Голубки воркуют и увиваются, и жар любви заставляет забыть неладное прошлое, верно? Выпьете бокал кампари вместе со старым холостяком, который отправил свои сокровеннейшие мечты в огонь камина, где они тотчас обращаются в пепел? — Он встал и плутовато подмигнул им.

Женевьева кивнула, улыбаясь, Фредрик покраснел и с трудом удержался от чиха. Доктор пододвинул к камину еще два кресла.

— Я выписал своего самого прелестного пациента, — сказал он, наливая вино в бокалы. — Завтра Женевьева может уезжать. Отвезите ее на какой-нибудь уютный курорт, синьор Дрюм. Здесь в Офанесе небо то и дело омрачают траурные тучи.

— Тучи над Umbilicus Telluris, — сказал Фредрик, прокашлявшись. — Вам известно это выражение, доктор Умбро?

— Пуп земли, — рассмеялся доктор. — Как же, как же. Не только выражение известно, но связанная с ним история. А вы ее знаете?

Фредрик отрицательно покачал головой.

— Эмпедесийский орден… — начал Умбро. — Монахи, которые обитали здесь со времен Средневековья, и которые вновь появились с легкой руки сумасшедшей сестры Клары, обосновались в старой школе за холмом. Хуже всего, что за ней идут простодушные женщины и девушки, оставляющие свой дом и детей. Согласно ее откровению, пресвятая Богородица дева Мария доставила сюда, в Офанес, чашу с кровью своего распятого сына. И будто бы она оросила этой кровью землю как раз там, где теперь ведут раскопки археологи. Будто бы кровь Иисуса призвана была питать растения и тварей, воплощающие чудо господне, которым надлежало, когда настанет время, воспеть приход на землю царства Божия. И когда песню эту услышат во всех странах, люди падут на колени, познав чудо господне. Вот почему это место назвали «Umbilicus Telluris» — пуп земли. История нехорошая, кощунственная. Должно быть, автор ее обладал богатым воображением — как могла пресвятая Богородица добраться с чашей крови в Италию из Палестины?

Умбро подбросил полено в камин.

— Сдается мне, — не сразу отозвался Фредрик, — что пророчество отчасти уже исполняется. Ведь вы в своей клинике именно здесь, в Офанесе, творите подлинные чудеса при помощи музыки?

— Извините, синьор Дрюм, — сказал доктор, прищурившись, — я против того, чтобы мне приписывали таинственные способности. Мои методы строго научны, они ни в коей мере не связаны с какими-либо формами Хироновой метафизики.