– По-вашему, он для того только промолчал об Азербайджане и поднял разговор о независимости курдов, чтобы зажать мне рот? – возразил Мак-Грегор. – Нет, это не так просто.

– Совсем не так просто, – подтвердила она, устремив ему прямо в лицо жесткий, безжалостный взгляд. – Если бы у вас была хоть капля ума, вы бы поняли, что поступок Гарольда – это признание собственной слабости. Это признание того, что восстание в Азербайджане увенчалось успехом. Это признание того, что курды готовы последовать примеру азербайджанцев. Гарольд убежден, что оба эти восстания – дело рук русских, и вот он пришел к остроумному решению: перехватить у них инициативу хотя бы в Курдистане. Он надеется подавить азербайджанское восстание с помощью ООН, а если это не удастся, тогда он, несомненно, рассчитывает подавить его с помощью курдов. Я знаю Гарольда. Его осенила блестящая мысль: сделать курдов решающим фактором в деле равновесия между Англией и Россией на Среднем Востоке. Это – часть широкого политического замысла, и нужно, чтобы вы научились смотреть на это именно под таким углом, а не искать тут какую-то особенную изворотливость Эссекса или его желание нанести оскорбление вам. Вы слишком мельчите масштабы спора.

– В этом виноват Эссекс, – сказал Мак-Грегор. – У него все становится каким-то неуловимым.

– Бросьте эти разговоры, – предостерегающе сказала Кэтрин. – Если вы намерены считать неуловимым все, что делает Эссекс, мне скоро надоест с вами возиться. Эссекс неуловим только потому, что вы не понимаете масштабов политической проблемы, которая перед вами стоит.

– Ну вот, теперь вы все путаете, – сказал он. – Вопрос вначале был очень прост: закономерно азербайджанское восстание или подстроено, но Эссекс осложнил дело своими фокусами, а теперь еще вы осложняете его политическими рассуждениями.

– Я ничего не осложняю. Азербайджан попрежнему остается предметом вашего спора с Эссексом. Но, по существу, это спор не об одном только Азербайджане и даже не об одном только Иране. И вот этого вы никак не можете осознать. Неужели вам не понятно, что это вопрос вашего отношения к политике вообще, ко всем нормам и приемам международной политики?

– Ну, это вы преувеличиваете.

– Нет! Нет! Нет! Вы просто не умеете смотреть вперед и видеть конечную цель. Если вы и дальше будете считать, что все это вопросы местного значения, вы – пропащий человек, Мак-Грегор. Вы никогда не придете к пониманию того, что вы делаете, а ведь это будет особенно важно, когда мы вернемся в Лондон, потому что только тогда, собственно, и начнется настоящая политическая борьба, тем более, что сейчас и ООН втягивается в это дело. Если Эссексу так легко сбить вас с толку и обескуражить своей тактикой, тогда я не хочу больше тратить на вас слова. Вы мне слишком действуете на нервы.

– Почему это Эссекс никогда не действует вам на нервы?

– Гарольд, по крайней мере, знает, чего хочет, и умеет добиваться своего.

– Вы совершенно правы, – сказал Мак-Грегор и взъерошил свои пепельные волосы. – Я не могу угнаться за его маневрами. Он бьет меня на каждом шагу.

– А вы как думали? Что вы будете выступать против него, разоблачать его, а он будет сидеть, сложа руки, и смотреть, как вы это делаете? Чтобы противостоять Эссексу, нужно иметь голову на плечах. Нужно действовать с расчетом.

– Мне противны всякие расчеты. – Он встал. – Я просто хочу помешать Эссексу осуществить его опасные затеи: сорвать азербайджанское восстание или спровоцировать курдов. Я хочу припереть его к стене и раскрыть ту неблаговидную роль, которую мы играем в Иране.

– И это все?

– Это все!

– Как же вы собираетесь осуществить это после сегодняшнего блестящего провала?

– Любым способом. Мои доклады…

– Ваши доклады! Неужели вы рассчитываете так потрясти этими докладами департамент по делам Индии и Форейн оффис, что они тут же изменят свою политику на Среднем Востоке? Нет уж! Тут одними докладами не обойтись. Если вы хотите драться с Эссексом, нужно выйти на открытый бой.

– Но как же, если он предугадывает и срывает каждый мой ход? Вот я хотел сегодня против него выступить, а что из этого вышло? И я уверен, что то же самое будет и в Лондоне. Он постарается запутать и затуманить каждый вопрос, чтобы не дать мне возможности спорить с ним.

– Значит, вам нужно взять инициативу на себя, – сказала Кэтрин.

– Но как? -уныло спросил Мак-Грегор.

– А это уж вам решать, – сказала она. – Но, во всяком случае, для этого вы должны научиться понимать политическую ситуацию в целом, а не только думать о том, что хорошо и что плохо в Иране. Вы должны проникнуться ощущением всей противоречивой сложности политической жизни, Мак-Грегор, иначе у вас ничего не выйдет.

Они стояли друг против друга, и он смотрел на нее растерянным взглядом.

– Я от вас только одного хочу, Мак-Грегор: действуйте, все равно как, но действуйте.

Он схватил с кресла свое пальто. Он больше ничего не хотел слушать.

– Куда вы идете?

– Домой.

– Я пойду с вами. – В голосе у нее все еще звенели резкие, бичующие нотки. – Мне надо укладываться.

Они вышли из здания посольства и пошли по улице, молча, недовольные друг другом. По дороге Мак-Грегор галантно купил ей у продавца овощей печеной свеклы, но даже это не подняло настроения; они шли по улице Фердоуси, ели свеклу и молчали. Впереди все такие же белые вершины Загроса все так же четко ограничивали ровную синеву неба. Кэтрин смотрела вперед, но не говорила ни слова. Только один раз она коротко спросила, что такое выкрикивает иранец, стоящий на тротуаре. Мак-Грегор бесстрастно ответил, что он продает бататы – маленькие яблоки земли.

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

В Лондоне Мак-Грегор жил на Фулэм-род, недалеко от Бромтонской церкви. Выйдя из дому, чтобы отправиться на службу, он сел в четырнадцатый автобус и по Найтсбридж доехал до Гайд-парк-корнер. Оттуда он по Конститюшн-хилл дошел пешком до Букингемского дворца, а потом по Бердкэйдж-уок – до Вестминстера. Департамент по делам Индии находился почти у самого Уайтхолла, но Мак-Грегор сделал крюк через площадь Парламента, чтобы пройти мимо аббатства.

Стоял уже конец января, и утро было туманное. Еще светились желтыми огнями фары пересекавших площадь автобусов и легковых машин. Все было подернуто туманом, кроме черных министерских лимузинов, которые вплывали в ворота палаты общин под простертой рукой постового полисмена. Впрочем, это был не настоящий туман, а легкая сиренево-голубая дымка; через несколько часов солнце рассеет ее. Было прохладно, но не холодно, и Мак-Грегор не жалел о том, что вышел без пальто; это резко выделяло его среди других прохожих, которые спешили на службу в черных пальто, брюках в полоску, черных котелках и с зонтиками. На Мак-Грегоре же был невыутюженный костюм и коричневые ботинки, а его давно не мытые волосы торчали во все стороны. Но особенно странным казалось его не по сезону загорелое, обветренное лицо, и даже шествующие ему навстречу чопорные чиновники нарушали обет несокрушимого бесстрастия и косились на него с явной неприязнью. Мак-Грегор отвечал сердитыми взглядами, точно иностранец, задетый этим чисто английским недоброжелательством ко всему чуждому и необычному. Так он обошел всю площадь, пока не добрался до Кинг Чарлз-стрит. Тут он перестал злиться и направился к каменной арке ворот департамента по делам Индии.

Сейчас он пройдет мимо швейцара в черной ливрее и, как всегда, протянет ему пропуск, не глядя, чтобы не раздумывать над вопросом, поздороваться или нет. Но, подойдя к воротам, Мак-Грегор вдруг передумал. Вместо того чтобы войти во двор и направиться к себе в канцелярию, он круто повернулся и снова вышел на площадь.

В киоске на углу он купил все утренние газеты и уселся на набережной возле Вестминстерского моста. Сами по себе газеты не очень интересовали Мак-Грегора, но этим поступком он как бы подчеркнул свой решительный отказ явиться на работу. Он развернул газету, лежавшую сверху. Главной новостью был уход генерала де Голля с поста премьер-министра; генерал решил, что его миссия – освобождение Франции – закончена; сообщалось также, что его решение оставить политическую деятельность «бесповоротно». Второе место занимали сообщения из Ирана. Правительство Ибрахима Хакими накануне ушло в отставку, видимо, для того, чтобы уступить место такому правительству, которому легче будет договориться с Москвой относительно Иранского Азербайджана. Поскольку вопрос об Азербайджане был включен в повестку дня Совета безопасности по жалобе правительства Хакими, предполагалось, что теперь жалоба будет взята обратно. Вероятно, переговоры с Москвой будут возобновлены. Читая это, Мак-Грегор подумал, что, быть может, все его треволнения кончились. Но эта надежда мгновенно улетучилась: на той же полосе, несколько пониже, он увидел портрет Эссекса.