Когда машина свернула с шоссе, Мак-Грегор был слишком занят своими мыслями, чтобы обращать внимание на то, куда они едут. Перед его глазами все еще качалась, как маятник, фигура офицера в сапогах. Но потом, немного успокоившись, он перестал испытывать чувство вины, потому что отношение к смерти у него было не совсем христианское. Юность Мак-Грегор провел в мусульманской стране и не избежал влияния фатализма. Массовую смерть он готов был оплакивать, как христианин, но к смерти отдельной личности подходил с восточной философичностью. Смерть близкого друга на войне была для него трагедией, до сих пор вызывавшей приступы глубокой тоски. Наоборот, смерть врага, каким был этот офицер, следовало воспринимать, как нечто естественное и желательное. Для этого требовалось одно: укрепиться в мысли, что офицер был опасный враг. С политической точки зрения оно, может, так и было, но Мак-Грегор не мог уверить себя, что это достаточное оправдание.
Стараясь отвлечься от этих тяжелых мыслей, он стал смотреть по сторонам. Форд двигался по узкой дороге, которая вскоре перешла в тропу вдоль каменистого русла пересохшей реки. Ехать было так трудно, что Аладин сбавил ход до нескольких миль в час. Мак-Грегор ждал, что вот-вот дорога станет лучше, но она становилась все хуже, и тогда он понял, что дело неладно. Он попросил у Эссекса карту и велел Аладину остановиться. Потом вышел и стал сверять пустынный красно-бурый ландшафт с картой военного министерства, что было нелегко сделать из-за отсутствия заметных ориентиров.
– Мы уклонились в сторону от Янгиканда, – сказал он. – Мы взяли на запад и теперь должны быть на полпути к Назирабаду, около старого русла реки.
– В какой город нам надо? – спросил его Эссекс из машины.
– Биджар.
– А по этой дороге туда можно доехать?
– По такой дороге никуда не доедешь, – ответил Мак-Грегор.
– Тогда поворачивай обратно, – сказал Эссекс Аладину. – Уже поздно, и нечего нам плутать тут ночью. Поезжай в тот город, который остался в стороне, как его там – Янгиканд, что ли?
Кэтрин вышла из машины.
– Если вы не возражаете, – сказала она Эссексу, – я немного разомну ноги, пока он поворачивает. Женщины не созданы для езды по таким дорогам.
Эссекс присоединился к ней, а Аладин поехал дальше искать место для разворота.
В то время как Кэтрин и Эссекс усиленно махали руками и разминали ноги, Мак-Грегор побрел к груде песчаника, перегораживавшей русло. Он был настроен мрачно, чувствовал себя одиноким и более чем когда-либо был недоволен собой. Взобравшись на песчаник, он стал рассеянно осматривать его.
Он поехал в эту экспедицию с намерением собирать образцы горных пород и заранее предвидел, что на этом маршруте ему попадется именно такой вид песчаника. Машинально он нащупал пальцами пласт, не преследуя никакой определенной цели, но, ощутив его под рукой, сразу же заинтересовался и пошел дальше, выискивая подходящую глыбу, от которой можно было бы отломить кусок и рассмотреть под выветрившейся поверхностью его внутреннее строение. Ему попался небольшой выступ, но отделить его руками было трудно. Тогда он вытащил из кармана пистолет и стал колотить по выступу рукояткой. Кэтрин снизу спросила его, что он там делает.
– Собираю образцы, – буркнул Мак-Грегор. – Где Эссекс?
– Где-то бродит. – Кэтрин взобралась наверх и села возле него. – Что это за камень? – спросила она.
– Песчаник, – ответил он. – Мергелевый песчаник.
– И в нем есть окаменелости? – Она смотрела на Мак-Грегора, а не на камень.
– Иногда попадаются отпечатки растений, – сказал он.
– Мне кажется, что здесь везде один песчаник. – Она огляделась вокруг себя, любуясь простором.
Мак-Грегор раскрошил пальцами отломленный кусок. Что теперь на уме у Кэтрин? Она была настроена явно примирительно.
– Большая часть здешних гор это гранит, покрытый меловыми отложениями, – сказал он ровным голосом. – А в долинах обычно песчаник, вроде этого. И так повсюду на севере.
– А в вашей охоте за окаменелостями вам не попадались останки тех чудовищ, которые рыскали здесь в доисторические времена? Вы никогда не находили здесь их следов?
– Нет, мне лично не случалось, – сказал он, – но один ученый, Эрни, нашел кусок челюсти крупного млекопитающего.
– А какого именно?
– Вероятно, какой-нибудь разновидности носорога, – сказал он, – хотя на этот счет были большие споры, потому что никто не мог определить возраст того пласта песчаника, в котором кусок был найден. И этот спор о пластах был, собственно, важнее, чем сама находка. А кусок челюсти выставлен в Музее естествознания, где вы и можете его посмотреть. Да вы, должно быть, уже видели.
– Никогда не была в Музее естествознания, – сказала Кэтрин.
– Нашли чем хвастаться! – Он повторил ее собственный упрек по поводу Национальной галереи. Ответ был удачный – к нему вдруг вернулось чувство юмора, и он подумал, что Кэтрин, вероятно, нарочно навела разговор на эту тему, стараясь рассеять его дурное настроение.
– Вы действительно все это знаете? – спросила она и с любопытством присмотрелась к нему, как будто впервые осознавая все его таланты.
– Это азбука геологии, – сказал он. – Вы и сами должны были бы разбираться в ней.
– И этим самым вы занимались вместе с вашим отцом? Бродили повсюду, ворошили историю земли и раскапывали окаменелости и доисторические останки?
– Да, между прочим, и этим.
– А между чем прочим?
– Это слишком специальная область, так просто не объяснишь, – сказал он и засунул обломок в карман.
– А я думала, что вы больше корпели в лабораториях.
– Только в Лондоне, да когда служил в Англо-Иранской. – Он уже думал сейчас, что слишком подавлял в себе природную склонность к геологической разведке, но трудно было совмещать полевые геологические изыскания с микропалеонтологией. Правда, если бы пришлось выбирать, он отдал бы предпочтение последней. Он был прежде и больше всего палеонтологом. Его интересовала еще не исследованная до сих пор обширная область микропалеонтологии, и он знал, что никогда не изменит ей, даже ради наслаждения, которое дает геологическая разведка. – В какой-то мере, – сказал он, – все геологи, чем бы они ни занимались, в душе геолого-разведчики. Нам хочется открывать неизведанное.
– Я как-то не могу представить вас в роли исследователя – открывателя неизведанного.
– Помилуйте, – запротестовал он. – Геология это сплошное исследование, особенно сейчас. Мы только-только начинаем исследовать поверхность земли.
– Я думала, что геологам уже все известно.
Мак-Грегор прекрасно понимал, что такими наводящими вопросами Кэтрин старается заставить его разговориться, но ему не хотелось противиться этому. Он решил, что ее интерес – к нему ли или к предмету разговора – достаточно силен, если она слушает его даже здесь, среди этих мергелевых холмов, уходящих к далекой Таларской долине. – Мы по-настоящему еще очень мало знаем о земле и ничего не знаем о ее происхождении. Но мы уже на пути к тому, чтобы кое-что узнать – с помощью других наук, главным образом физики и астрономии.
– Теперь эти науки, кажется, тесно связаны с математикой, – сказала она.
– Правильно, – согласился он. – Но они связаны и с геологией. Все науки связаны между собой. Изучая ископаемые, мы, геологи, соприкасаемся с биологами, зоологами, физиологами. В области истории работаем вместе с археологами и антропологами. Мой отец был хороший археолог. Нам часто приходилось работать с американцами, которые изучали древние цивилизации юга.
– Если геологическая работа так увлекательна, не понимаю, как вы могли оставить ее?
– В Москве, – напомнил он, – вы стояли за дипломатию против геологии.
– Вполне понятно, – сказала она. – Вы хотели бежать в вашу геологию от трудностей дипломатии, да еще невыносимо чванились этим. А сейчас вы как будто не уклоняетесь от трудностей, ну, и я могу снизойти до великодушия.
Мак-Грегор думал: вот он стал участником политических событий, стал палачом, а ведь он геолог; об этом напоминали ему расспросы Джавата о ресурсах Зенджана и согревшийся в кармане обломок песчаника. – Чем более я ввязываюсь в эти, как вы говорите, трудности, тем меньше понимаю, к чему сводится моя роль. Что мы, собственно, здесь делаем?