Нам не удалось найти способа точно определить время появления в Гималаях первых минаро. Тем не менее, согласно нашим расчетам, они здесь жили уже во времена, соответствующие европейской ранней античности. В VI веке до нашей эры территория минаро была захвачена персами, пришедшими с севера через территорию Бактрийского царства. Надо думать, в это время индоевропейская языковая система и вытеснила из обихода минаро их исконное наречие.

Если принять как данное, что минаро жили в этих местах с ранней античности или даже со времени, предшествовавшего появлению лука и стрел, то многое становится на свои места. Это логично объяснит обнаружение при раскопках древних захоронений в Тибете и Ладакхе скелетов с удлиненным черепом, а также позволит предположить, что минаро селились когда-то значительно восточнее, а затем были оттеснены к западу древними кочевыми племенами монголоидной расы. Нет ничего удивительного в том, что местный фольклор и тибетская литература уделяют столько внимания символическому противоборству лошади и яка![16] Вероятно, это служит отражением противоборства (увы, отнюдь не символического) между двумя народами — минаро и дрок-па.

Что происходило, спрашивал я себя, когда кочевники начали появляться на землях охотников на коз? Надо думать, минаро испытывали мало симпатии к этим пришельцам, гнавшим с собой стада. О чувствах предков минаро напоминает характерное для нынешних их представителей отвращение к яку и корове. А могли ли минаро оказать существенное сопротивление пришельцам? Еще и сегодня общины минаро живут весьма разобщенно, видимо, и в те далекие времена было так же. Смешанные браки потихоньку размыли очертания племени, и до сегодняшнего дня сохранилось лишь около трехсот семейств «стопроцентных» минаро.

Вечер настиг нас, когда мы переходили по ледяной воде вброд горную речушку. Мисси и я занялись установкой палаток, погонщик мулов и Нордруп отправились собирать хворост и ячьи кизяки для костра. Вскоре на огне уже булькал котелок с соленым чаем для наших провожатых. Мы же подкрепились галетами и поспешили скрыться в палатки от холода, который царит по ночам здесь, на высоте 4800 метров. Нордруп и погонщик, подтрунивая над нашей изнеженностью, предпочли расположиться под открытым небом.

Наутро мы начали спуск вдоль реки, которая время от времени пряталась меж фантастических башен, высеченных ветром. Красноватая горная порода в сочетании с зеленью карликовых деревьев и синевой воды создавала незабываемую картину. Река причудливо извивалась между скалами, и мы то и дело вынуждены были разуваться и переходить вброд бурлящий поток, который по мере впадения в него новых ручейков становился все глубже и глубже. Если сначала Мисси удавалось переправляться верхом, держась за гриву своей лошадки, то затем ее верный пони уже не доставал ногами дна и был вынужден пускаться вплавь. Я подсчитал, сколько раз в тот день нам пришлось принимать холодную ванну: восемнадцать.

Проводник экспедиции — неутомимый Нордруп.

Когда я готовился в очередной раз зайти в ледяной поток, Нордруп молча тронул меня за плечо и указал пальцем на скалу, высившуюся прямо над нами.

— Скин, — прошептал он.

Я по привычке скользнул взглядом по скале, думая увидеть очередную серию изображений горных козлов, — ничего похожего.

— Ты о чем? — переспросил я с некоторым нетерпением.

— Ди ла (На перевале), — ответил Нордруп, повторно указывая на вершину горы, которая была слишком высоко, чтобы я мог что-нибудь на ней разглядеть.

— Там горные козлы. Целое стадо.

Я понял наконец, что Нордруп имел в виду живых козлов.

Напрягая зрение, я действительно разглядел как будто небольшое стадо. Неожиданно для меня самого сердце вдруг часто забилось: похоже, эти животные начали играть в моей жизни более значительную роль, чем я мог предположить. Как и для наших минаро, они стали для меня чем-то вроде божественного символа.

По мере продвижения вперед у меня начало складываться впечатление, что мы никогда не выйдем из этого бесконечного ущелья. С обеих сторон высились отвесные стены, в разломах которых виднелись окружавшие ущелье горные пики. Мы шли по наименее изученным местам самой высокой и недоступной горной системы планеты.

Когда силы, казалось, были уже на исходе, нам вновь пришлось переправляться через реку. Ледяная вода доходила до пояса, и в голову поневоле закралась мысль о том, что уже очень много незадачливых путешественников так и не смогли добраться до противоположного берега таких вот бурных гималайских потоков. Прогнав эту мрачную мысль, я поспешил на помощь Мисси. Вместе с Нордрупом я помог ей достичь берега, а затем взобраться по склону. Наша мужественная спутница сама не смогла бы подняться — мешали наколенники. Было чистым безумием с моей стороны вовлекать ее в эту авантюру, и, собственно, ради чего? Показать ей горных козлов, настоящих и нарисованных…

Я так углубился в свои мысли, что чуть не вскрикнул от неожиданности, когда перед нами вдруг возник выкрашенный в ярко-красный цвет чхортен. Молитвенные флажки на древках из неоструганных ветвей колыхались на ветру вокруг рогов горного козла, укрепленных на верхушке святилища. Что это могло означать?..

Солнце клонилось к закату, и окружавшие нас горы мало-помалу погружались в золотистую дымку. В скале за высившимся перед нами чхортеном темнела широкая щель. Значит, это — гигантский «рассеченный камень»? С удивлением мы увидели, как Нордруп взял лошадь под уздцы и уверенно направился к расщелине. Я направился следом — и мы вошли внутрь скалы. Несколько километров мы шли по дну погруженной в полумрак глубокой теснины. Расщелина, однако, становилась постепенно все шире. По ее дну бежал ручеек, берега которого были покрыты густой травой. Впервые за несколько недель мы увидели хоть какую-то более или менее существенную растительность. Затем трава уступила место густым зарослям болотных травянистых растений. Стены ущелья расступались все шире и шире, и вскоре вместо привычных уже глазу каменистых вершин нас окружали округлые холмы, покрытые нежной зеленью. Этот тайный ход вывел нас в широкую долину. Как мы узнали позже, посредине долины стоял поселок. Название его было Шади. А вот и кое-кто из его жителей стал встречаться на дороге, провожая удивленным взглядом наш маленький отряд. Лица этих людей были темными, частично от загара, частично от втираемой в кожу золы от жженного козьего рога. Цель этого местного удивительного на первый взгляд макияжа проста — защищать кожу от опасных на такой высоте солнечных лучей. Монголоидные черты лиц встречных не оставляли сомнений — перед нами тибетцы.

Впервые за последние двадцать лет я ощущал себя среди этих людей чужаком. Мне теперь хорошо было понятно, что я в глубине души был не таким, как они, погонщиком стад — я всегда оставался человеком из племени минаро, охотником за горными козлами. Вот здесь, в долине Шади, мое племя проиграло решающую битву в войне, начавшейся через неполных сто лет после походов Александра Македонского. Это было в 221 году до нашей эры, когда на престол Поднебесной империи взошел император Шихуанди. Этот человек не только начал строительство Великой китайской стены, но и отправил также в Монголию трехсоттысячную армию, приказав ей разгромить войска кочевников сюнну.

Последствием этих двух событий — постройки стены и отправки армии — стало величайшее в истории переселение народов. Потерпевшие поражение сюнну откатились на запад и вторглись в земли белокожих юэчжи, которые в свою очередь двинулись на запад и заняли территории, населенные саками (скифами). И этот народ устремился на запад; так, подобно опрокидывающимся косточкам домино, древние народы стали подталкивать друг друга в западном направлении. Последними всплесками этого своеобразного явления стали миграции, известные Европе как «вторжения варваров». Эти миграции довели сначала готов до Португалии, а много позже — к монголов до ворот Вены.