Расточительство, царящее в Лонгвуде, конечно же вызывает возмущение и враждебность: на острове всем известно, что английские солдаты по вечерам напиваются французским вином и что французские слуги веселятся и наживаются за счет этого изобилия. «Недопустимо, — соглашается Гурго, — чтобы в день выпивалось семнадцать бутылок вина и съедалось девяносто восемь фунтов мяса и девять цыплят; это значит подставлять себя под удар». Горячий, простодушный Гурго смотрел в корень, ибо действительно, вся Святая Елена, где отсутствует даже самое необходимое, больше ненавидела Бонапарта за то, что он ест баранину и жарит цыплят, чем за то, что в свое время, введя континентальную блокаду, поставил Англию на колени.

По жестокой иронии судьбы, когда, по неудачному совету Монтолона, французы жалуются на плохое качество поставляемых им продуктов, местные жители направляют губернатору возмущенную петицию относительно нехватки продуктов питания. Так как установленные адмиралом правила безопасности запрещают лодкам выходить ночью на обычные места лова, рыба стала продуктом редким и дорогим. Те, в чьих руках находится рыбный промысел, «белая знать», такие как Сил и Грентри, которые причастны к любому прибыльному делу, умоляют губернатора разрешить ночной выход в море под надзором военного флота. Лоу по обыкновению уклоняется от ответа и говорит, что инструкции не менялись с отъезда полковника Уилкса в 1815 году и что рыбаки, желающие выходить в море ночью, могут это делать при условии, что будут действовать небольшой флотилией, предварительно получив пропуск, выдаваемый перед выходом специальной службой, находящейся на флагманском корабле. Это весьма ловкая увертка, так как настоящие владельцы лодок никогда не унизятся до того, чтобы просить необходимый документ, а рабы, которым доверены снасти и сам лов рыбы, не осмелятся появиться с просьбой в кабинетах «Его Превосходительства контр-адмирала, главнокомандующего морским флотом».

Чтобы улучшить положение со снабжением, Лоу принимает решение отправлять с этой целью к побережью Африки шхуну «Святая Елена»; за один заход можно будет доставить пятьдесят волов и тридцать баранов, за которые на месте платится от семи до десяти долларов; правда, изрядное число за время плавания погибнет естественной смертью или каким-то иным образом. А так как этот прирожденный полицейский всенепременно желает закручивать все гайки до отказа, то даже разумная мера сопровождается распоряжением Совета, каковое обязывает всех жителей уведомлять об имеющемся у них скоте, предназначенном на убой; за нарушение предусмотрен штраф в два фунта стерлингов, половина из которого выплачивается тому, кто донес на нарушителя. Удивительная мораль!

Духовенство

Душевные муки неотделимы от телесных страданий, и когда голод терзает обитателей острова, дьявол искушает их, и добродетель легко уступает ему. А поскольку душевные язвы находятся в ведении служителей культа, хроника жизни Святой Елены была бы неполной без паломничества к божественным источникам, а именно посещения двух пастырей общины в их жилищах в Сент-Поле и в Джеймстауне.

Пути Господни неисповедимы, и объяснить тот факт, что в 1815 году — и так в течение века — «преподобные отцы» были все сплошь сварливыми, нетерпимыми, распутными и неуживчивыми, можно лишь тем, что приходы были нищими, а приносимые ими доходы жалкими, и что удаленность от остального мира и материальные условия не позволяли быть слишком требовательными в выборе пастырей. Едва ступив на остров, эти служители Господа тут же обнаруживали все свои дурные наклонности и становились постоянным источником неприятностей для администрации. Все они отличались крайней скупостью и раскошеливались лишь на вкусную еду и бренди, к тому же были грубы и всегда готовы затеять скандал, что и являлось причиной яростного соперничества между политической властью и этими странными миссионерами. А в начале века, с прибытием Наполеона, ситуация становится еще более щекотливой, ибо англиканская Церковь обретает неслыханное могущество, которое при королеве Виктории превратится в удушающее ханжество. Реформатская Церковь находится в зените: после долгих лет борьбы и поисков средств искоренения папизма англиканская Церковь наконец-то чувствует себя хозяйкой положения. Связанная с правительством, начиная с Генриха VIII, пользуясь поддержкой премьер-министра, который назначает епископов, она позволяет своим служителям публично выражать свое мнение, критиковать, порицать и даже осуждать сильных мира сего, что на Святой Елене порождает весьма затруднительные ситуации. Воспитатель детей Балькомба, преподобный Сэмюэль Джонс, в течение некоторого времени являвшийся первым капелланом Компании, так неистово нападал на губернатора в своих проповедях, что его отстранили от должности, а он в ответ разразился яростным памфлетом на двадцати шести страницах. Другой пастор, посвятивший себя обращению на путь истинный грешников, имел дерзость написать проповедь, адресованную «Наполеону Бонапарту», и отправить ее лорду Батхэрсту для передачи Императору!

Какой же властью обладали пасторы в этих удаленных краях, где правоверные пребывали в первородной слабости и невинности? В глазах этой жалкой и робкой толпы служители культа совмещают власть теологическую и политическую, где неразрывно слиты крест и меч. Все делается во имя Святой Троицы и его величества короля Англии, что позволяет безжалостно карать правой рукой, левую положив на Библию. А когда на такой затерянной в океане скале, как Святая Елена, губернаторы и пасторы агрессивны и постоянно не согласны друг с другом, какие тут разыгрываются баталии! Так, в 1816 году противостояние сэра Хадсона Лоу и преподобного Ричарда Бойза сулило громкие скандалы: слухи о их стычках доходили даже до Лондона и прекратились лишь с отъездом первого в 1821 году.

Бойз, тридцати лет от роду, исполняет свою должность с 1811 года и обладает тем преимуществом, что «играет на собственном поле». Он совершает богослужение в Сент-Поле, в двух шагах от Плантейшн Хаус; маленькая калитка между двумя парками позволяет губернатору отправляться по воскресеньям в церковь, почти что на манер английских сквайров, пешком и с тростью в руке. По словам одного английского путешественника, это непростой приход. «Нравственное состояние населения удручающе, — пишет он, — пьянство и разврат — дело обычное во всех слоях населения». Современники изображают Бойза человеком честным и благочестивым, но несгибаемым, как церковная свеча, и непреклонным, как пророк, мученический крест коего он несет, ибо считает себя мишенью черни, злобно и жестоко высмеивающей служителя Господа. Служителя, правда, бестактного и ограниченного, поддерживаемого кликой таких же, как и он, сварливых ханжей. Говорят, что он имеет скверный обычай шпионить за своей паствой, а затем обличать провинившихся с амвона и требовать наказания, а чтобы порок и безверие нигде не могли найти себе убежища, вмешиваться во все происходящее на острове, чего Лоу конечно же не может допустить. А когда окажется, что путь ему преграждают соглядатаи губернатора, беспокойному пастору останется лишь мстить, провозглашая с амвона анафемы и делая коварные намеки на «заброшенный и погрязший в пороке остров» в присутствии властей и мелкого приходского люда. Он, увы, не знает чувства меры и бросает на одну чашу весов весь свой религиозный пыл, свое неистовство, свою нетерпимость и злобу, а когда это может быть ему полезным, то обвиняет губернатора в Совете. Джеймстаунские архивы полны его посланиями, предостережениями, протестами и просьбами. В июне 1816 года — возможно, для того, чтобы понять, чего стоит Лоу, — он направляет в замок, где размещается Колониальное правительство, весьма сдержанное прошение, чтобы добиться повышения заработной платы школьным учителям, заявить о плохом состоянии кладбища, нехватке школьных учебников и необходимости установить доску перед городской церковью и изменить режим работы ризничих. Довольно цинично, но с той же энергией он сражается и за свой собственный статус: хотя Компания выплачивает ему 108 фунтов за жилье — в ту пору это весьма существенная сумма — он засыпает Совет жалобами в связи с реквизицией его дома в Джеймстауне.