В это время никто не имел ни малейшего представления о психосоматических исследованиях. Однако О'Мира попал в точку. Но что с того? Лишь знаменитые опыты, проведенные в 1944 году в Англии, покажут воздействие нервной системы на функционирование желудка. Эти работы позволят выявить те психические состояния, которые могут вызвать нарушения пищеварения: под воздействием тревоги, напряжения и раздражения слизистая оболочка желудка изменяется и закупоривается. Это открытие с очевидностью покажет, что нервная диспепсия вполне может возникать под воздействием забот, раздражения, агрессивного состояния и пр., а затем могут появляться вторичные органические поражения, в частности язва, которая может усугубляться под воздействием одного лишь нервного напряжения и окончиться кровотечением или прободением.
В январе 1819 года у Наполеона внезапно начался приступ головокружения. Судовой врач с «Конкверор», флагманского корабля, стоявшего в Джеймстаунской бухте, доктор Стокоу, срочно вызванный Бертраном, смог лишь подтвердить заключение О'Мира: хронический запор, гепатит и неизбежный апоплексический удар, предотвратить который можно лишь кровопусканием; а в остальном облегчение должны были дать клизмы и слабительные соли. Тотчас же были приобретены 36 blue pills, состоящих из очищенной ртути, измельченных в порошок роз и сладкого раствора, ртутная мазь и слабительное на основе каломели и магнезии. Таким можно угробить и здорового человека! В отчете, представленном начальству, медик уточнял: «Симптомы болезни, проявившиеся прошлой ночью, вызывают серьезные опасения; если не принять срочных мер, исход может оказаться фатальным». Подтверждение диагноза — гепатит — пришлось не по душе губернатору. Эта болезнь свирепствовала на острове, а равным образом и в гарнизоне и среди экипажей судов Королевского флота. После нескольких визитов в Лонгвуд доктор Стокоу получил приказ оставаться на борту судна; затем он был отправлен в Англию, потом возвращен на Святую Елену —место своего «преступления», — чтобы предстать перед военным трибуналом, по приговору которого он был исключен из состава Королевского флота.
Неделей позже больной был, по мнению одного врача, «очень плох», по мнению другого — «просто слаб», но Лоу по словам майора Горрекера, ограничился тем, что произнес с дьявольской улыбкой: «Попомнят у меня эти врачи о своем поведении в Лонгвуде!»
Участь О'Мира и Стокоу была бы полезным уроком для их преемника, если бы он находился на службе его величества короля Англии. К счастью для него и для беспристрастности его диагноза, он будет французом, и даже корсиканцем. Но, к несчастью для Наполеона, его чудовищное невежество очень быстро заставит с сожалением вспоминать о здравом смысле и основательных познаниях двух британских медиков. «До сих пор, — признавался этот удивительный «профессор» Антоммарки, — я имел дело только с трупами». И вот бывший ассистент в анатомическом театре, нанятый кардиналом Феш в Риме и ничего не смысливший в медицине, примется с самоуверенностью шарлатана лечить своего знаменитого пациента.
С отъезда Стокоу и прибытия «профессора» в сентябре болезнь незаметно, но неуклонно усугублялась, и Бертран отмечал, как его господин слабеет с каждым днем: «Он очень слаб и чувствует недомогание»; «У него болит бок»; «Его беспокоит печень». Чтобы снять боли в брюшной полости, Антоммарки после полного осмотра пациента рекомендует ему прежде всего «психологические средства». По его мнению, Императору не следует целый день оставаться в своих апартаментах, лежа на софе: он должен выходить из дома, разговаривать с людьми, ездить верхом и вообще двигаться; что касается собственно медицинских назначений, то они включали горячие ванны, частые клизмы и ртутные пилюли; последние были с негодованием отвергнуты пациентом. Три недели спустя Антоммарки подтвердил диагноз своих предшественников и официально уведомил Хадсона Лоу о том, что Наполеон страдает хроническим гепатитом.
По совету нового лекаря Император в течение нескольких месяцев будет заниматься своим садом, и благодаря его воле на облезлом плато появятся аллеи, водоемы, купы деревьев и разбитые на французский манер цветники. Еще недавно его имя гремело по всему миру, а сейчас, подобно Диоклетиану в Салоне, он радуется, глядя, как растет дерево или зеленый горошек на фядке. К нему вернулись силы и даже хорошее настроение, с тех пор как с раннего утра в костюме плантатора, опираясь на трость или бильярдный кий, он призывает всех приступить к работе: генералы, врач, священники и китайцы должны приняться за изнурительный труд по расчистке, пахоте и поливу.
Внезапно в июле 1820 года появляются симптомы очень серьезного заболевания: тошнота, боли в области желудка после еды, клинические признаки диспепсии и неуклонное развитие болезни, описанной О'Мира и усугубляемой заботами повседневной жизни, ссорами с Хадсоном Лоу, раздорами в его окружении, поспешным отъездом генерала Гурго и графини де Монтолон, невыносимым климатом и окончательной утратой надежды на обретение свободы. Июльское обострение болезни началось после серьезной стычки с тюремщиками: Лоу угрожал изгнать Бертрана, и это известие потрясло Наполеона гораздо больше, чем он осмелился выказать это наружно. И хотя он в какой-то мере жертвовал своими приверженцами ради Монтолона, обер-гофмаршал оставался высшим коронным чином и, стало быть, украшением этого маленького двора в изгнании. У него сделался сильный жар, сопровождаемый болями в печени и уменьшением подвижности суставов, и Антоммарки заявил, что все дело в плохом функционировании пищеварительной системы и нарушении деятельности желчевыводящих органов. На самом же деле больной был обречен погибнуть от болезни, которую врач не мог распознать и в которой разберутся лишь много лет спустя. Он, конечно, еще борется, ест, пытается совершать прогулки в коляске или пешком; но малейшее напряжение лишает его сил и, возвращаясь в Лонгвуд, он жалуется на острую режущую боль в боку, а Антоммарки назначает ему клизмы и вытяжной пластырь — почему-то на руку, — тогда как речь шла о желудке!
Наполеон, уже обреченный и измученный борьбой своего могучего организма со снедающей его болезнью, находит некоторое успокоение лишь в тишине своей спальни.
— Какое счастье лежать в постели, доктор. Это блаженство я не променяю на все страны мира.
Мгновение спустя он тихо произносит строку из Вольтера:
Но я не должен более мечтать о возвращении в Париж.
Вы видите, что я уже готов сойти в могилу.
В январе 1821 года Монтолон в письме к жене рисует удручающую картину его состояния: «Желудок его не принимает никакой пищи. Каждые шесть часов его кормят чем-нибудь легким. Он все время лежит в полудреме на кровати или на диване. У него совершенно бесцветные десны, губы и ногти. Ноги его, постоянно обернутые фланелью и горячими салфетками, остаются холодными. Он говорит. "В лампе больше нет масла"». Анорексия, вздутие живота, боли в надчревной области, запоры и возрастающая слабость свидетельствуют о желудочном заболевании. Генералы Бертран и Монтолон, сколь бы малосведущи в медицине они ни были, не могут не заметить этого стремительного ухудшения. «Вряд ли он еще долго протянет, — пишет Монтолон своей жене, — но наш доктор уверяет, что перемена климата могла бы его спасти. Однако я скорее надеюсь, чем верю в это, ибо сейчас он более напоминает труп, чем живого человека». То, что видит генерал на лице больного, безусловно свидетельствует о раковом заболевании: серый цвет лица, глубоко запавшие глаза, лицо, на котором застыло выражение тревоги и боли.
Смерть
В марте его постоянно рвет, и Антоммарки начинает говорить о перемежающейся желудочной лихорадке, затем назначает две дозы рвотного, две дозы совершенно варварского рвотного для истощенного, изглоданного болезнью желудка! Наполеон испытывает адские муки, катается от боли по полу, а затем упорно отказывается принимать какие бы то ни было лекарства, назначенные корсиканцем. Именно в это время Хадсону Лоу приходит в голову совершить самый неуместный и бестактный из своих поступков: офицер британской охраны уже несколько дней не видел больного, — а как могло бы быть иначе, если тот фактически прикован к постели, — и губернатор хочет удостовериться в том, что он на месте. Если «генерал» не хочет показаться добровольно, мы войдем к нему силой! Ошеломленные Бертран и Монтолон решают тогда пригласить для консультации британского врача, что позволит одновременно успокоить губернатора и облегчить непростое положение доктора Антоммарки. Они остановили свой выбор на враче 20-го полка докторе Арнотте. Последний явился, чтобы осмотреть больного, но, как осторожный медик и предусмотрительный политик, предпочел не углубляться в суть дела и не выносить окончательного решения. Он более других в ответе за смерть Императора, ибо, будучи столь же невежественным, как и корсиканский «профессор», он намеренно действовал во вред больному. Чтобы угодить губернатору, он очень многословно рассуждает об ипохондрии и о том, что болезнь является скорее нравственной, чем физической. 5 апреля он заявляет, «что во время своих визитов он ни разу не заставал генерала в том состоянии, о котором говорил Антоммарки. Он не считает болезнь генерала серьезной, полагая, что он более страдает морально, чем физически». Он даже заверил генерала Бертрана, что больному не грозит никакая опасность, и посоветовал последнему встать и побриться. «Доктор Арнотт постарался представить Наполеона менее больным, чем тот был на самом деле, — отмечает майор Горрекер. — Он говорит, что его состояние совсем неплохо, ибо знает, что это доставит удовольствие губернатору».