Она и раньше оказывалась в подобных ситуациях. Но с Шарлем… С Шарлем Жюли словно что-то мешало. Сердце шептало: он слишком раним для подобных объяснений. А разум говорил: потом, когда влечение перерастет в страсть, будет куда сложнее. Пока это еще можно контролировать, а промедление опасно. Однако Жюли не могла. Что-то внутри нее отчаянно сопротивлялось уже принятому решению.

В коридоре раздались шаги. Неужели он? Жюли поспешно разложила бумаги и уткнулась в компьютер. В дверном проеме появился Луи. Он заглянул в кабинку Шарля.

— Что, еще не вернулся? — Вопрос, адресованный Жюли, повис в воздухе.

Та сделала вид, будто не слышит, увлекшись работой.

— Мадемуазель Ренье, — снова обратился к ней Луи. — Шатобриан еще не возвращался с обеда?

Жюли не знала, что сказать. С одной стороны, защитить Шарля ничего не стоило: обычная отговорка — вышел, понес документы на подпись. Сострадание было для Жюли естественным, пока Шатобриан не привязался к ней со своим ухаживанием. Теперь же любое ее действие могло быть неправильно истолковано. К тому же, раз решила отделаться, нужно доводить дело до конца. Пусть его наконец уволят.

— Я пришла как раз к началу… — начала Жюли, исполненная намерения сдать Шарля со всеми потрохами. — А… он вышел с какими-то бумагами. — Нет. Это не могла сказать мадемуазель Ренье. Это кто-то другой. Жюли сама себе не поверила. Почему она солгала, хотя намеревалась выложить всю правду.

— Поддерживаете традиции отдела, мадемуазель Ренье, — усмехнулся Луи. — Будем иметь в виду. Или это личное?

Он ушел. Черт возьми! Что я им сделала? Луи проработал с Шарлем бок о бок по меньшей мере лет пять и сам не раз покрывал его перед начальством. Теперь ответ Жюли будет передаваться из уст в уста и все, естественно, сделают соответствующие выводы. Защищает — значит, влюбилась. Как здесь не расплакаться! От безысходности, от этих надоевших намеков… «Или это личное?» Да что он себе позволяет, этот Луи! Давно ли стал начальником? Из грязи в князи, а ведет себя королем среди нищих. Придурок. Другого и слова не подберешь. Новые сплетни, новые проблемы…

Нужно уйти в работу. Закрыться. Заслониться ею. Жюли разложила на столе бумаги и приготовилась заняться оформлением двух новых заказов. Люди ждут. Это ее прямая обязанность. А расплакаться легче всего. Да еще у всех на глазах. А если к начальнику вызовут?.. Ужас.

Это придало Жюли сил. Она как будто почувствовала себя увереннее. Ненавистный ком в горле отступил. Конечно, работа. Да, она поможет, поможет забыть.

2

Целых три часа Жюли не отрывалась от монитора, целых три часа не думала ни о чем, кроме работы. И ей стало легче. Она не слышала, не видела ничего и, казалось, позабыла саму себя. Свои обиды, свою боль.

Но вот в коридоре раздались уверенные шаги, не узнать которые было просто невозможно: Шарль. Жюли внутренне напряглась и приготовилась дать отпор. Шарль подошел и даже не посмотрел в ее сторону, словно не заметил вовсе. Как ни в чем не бывало он уселся за компьютер, разложил какие-то дискеты и начал работать.

— Заходил Луи, — начала первой Жюли. Надо сказать, невнимание Шарля ее немного огорчило. — Я соврала, что тебя отправили в другой отдел, но, мне кажется, он не поверил. Так что жди проблем.

— Спасибо, — кивнул тот. — Учту.

И все. Ни единого слова больше. Неужели наконец-то понял? Отстанет? Без объяснений? Да быть этого не может. Жюли решила не цеплять соседа и как можно незаметнее уйти с работы. А то вдруг у него к вечеру повысится активность. Оставалось отсидеть каких-нибудь полтора часа. И свободна. Быть может, свободна навсегда. На минуту Жюли вообразила, будто Шарль наконец отвязался. Ни насмешек, ни глупых шуток. Только полтора часа. А завтра и вовсе не нужно идти на работу. Погулять с собакой, заглянуть в любимое кафе. Но едва ее воображение успело нарисовать эту на редкость заманчивую картину, как Шарль неожиданно оживился.

— Мадемуазель Ренье, — обратился он к Жюли, стараясь казаться непринужденным, но карандаш, который нервно вращался в ловких пальцах, выдал его волнение. — Вы давно были на Монмартре?

— Извините, — сухо отозвалась Жюли. — Извините, но я работаю. Мне срочно нужно отправить заказ. Хотелось бы сделать это до конца рабочего дня. Вы, наверное, слышали — готовится большое сокращение. Я не хочу оказаться в черном списке. Извините еще раз, но болтать мне абсолютно некогда. — Жюли буквально вцепилась глазами в монитор, хотя там не было ничего, что могло заставить человека сосредоточиться — простая оболочка «Word» и еще не начатый лист оформления заказа. К счастью, Шарль этого не видел.

— Да оторвитесь хоть на минуту. — Он улыбнулся.

Жюли не могла этого увидеть, так как изображала чрезвычайную занятость, но голос, звеневший в сумрачном гуле отдела самой беззаботной веселостью, игривая интонация подсказали ей состояние собеседника. Увы, но продержаться полтора часа теперь невозможно. Прощай, отдых…

— Хватит работать, подумайте о себе, — продолжал Шарль. — Ведь на улице весна. Солнце, птицы начинают прилетать. Неужели для вас важнее оформить заказы? Хотите знать, где я был?

Жюли едва сдерживалась. Или этот парень действительно ненормальный, или просто слишком хорошо умеет строить из себя идиота. Тот, казалось, вовсе не замечал ее недовольства.

— Бросьте эти бумажки. Что в них толку…

— Послушайте, — не выдержала Жюли. — Если вам нужны уши, поднимитесь к начальнику, он с удовольствием выслушает ваш отчет о том, где вы были, вместо того чтобы сидеть здесь. Я бы на вашем месте не о весне думала.

Шарль рассмеялся… Да-да, рассмеялся самым заразительным звонким смехом, на какой был способен. Громко, никого не стесняясь. Как неестественно звучал смех в благоустроенном помещении отдела, где на окнах висели строгие, неизменно белые жалюзи. Где белый потолок, чистый-пречистый, создавал, однако, ощущение тяжести, в противовес голубому небу, безоблачная ширь которого звала сердце куда-то ввысь. Где мраморный пол в зелено-серых квадратах всегда был холоден, тогда как на улице земля нежилась в теплых лучах весеннего солнца. Кругом комфорт, удобства. Кругом все вышколено, выглажено и потому ужасно безжизненно. Большой зал, разделенный на ячейки-кабинки. Люди в них. Люди, работающие вместе и в то же время каждый на себя и за себя. Люди, которые каждое утро здороваются, каждый вечер прощаются, но зачастую, переступив порог учреждения, не могут вспомнить имен тех, кому улыбались. И самое страшное — не только имен, но и лиц. Сморщенных и живых, каменных и веселых. Никаких. Словно их кто-то стирает, заслоняет белым листом. Жюли давно заметила за собой это. И она знала, что с другими творится то же. Луи, Теофиль, Натали, Амели… Пожалуй, хватит. Но проходя мимо чужих кабинок утром и вечером, она говорит: «привет», «до завтра», «доброе утро»…

«Мен-Монпарнас» поглощал людей, словно огромное чудовище, делал их безликими и чужими друг другу. Особенно это стало заметно сейчас, когда пошел слух о сокращении. Все как-то сразу замкнулись. Лица стали напряженнее. Улыбки льстивее, вежливость — более натянутой и сухой. А главное — глаза. В них вспыхнула вражда.

Вот почему живой заразительный смех был неуместен в этом склепе замученных и обреченных. Он зазвенел под самым потолком стеклянным колокольчиком, хрустальными бубенцами и рассыпался осколками радости и света. Отдел замер, прислушался. Жюли затаила дыхание: вот сейчас, через мгновение поползут приглушенно-шепотливые сплетни. Не пройдет и минуты, как все сделают соответствующие выводы… Но Шарлю, похоже, было на это наплевать. Он смеялся. Его не заботили другие. Не волновали слухи и сплетни. Или он просто не понимает, что подобные вещи не могут не привлечь внимания? Так или иначе, но он, наконец насмеявшись вдоволь, сказал громко и отчетливо:

— Как хорошо, что вы не на моем месте. Но мы могли бы поменяться кабинками.

— Мы могли бы заняться делом! — отрезала Жюли. Ей очень хотелось высказать этому парню все, что она о нем думает. Гнев уже закипал где-то внутри, готовый вот-вот вырваться наружу.