– Во все глаза смотрите, чтобы не токмо какой планеты, но и самой малой звезды француз не притаил и не оставил у себя. Забрать все полностью.
В сопровождении королевского регента герцога Орлеанского осматривал выстроившихся на Елисейских полях мушкетеров, гвардейцев и королевских телохранителей и нашел, что «есть парни под стать нашим». На гондоле проплыл под парижскими мостами, а потом, пересев в карету, объехал вокруг города, осматривая его укрепления и другие фортификационные сооружения.
Пришлось Петру отбыть и такую гостевую повинность, как любование некоторыми великолепными зрелищами: у принцессы Конти осматривал ее прекрасный сад; в Марли восхищался блистательным фейерверком; любовался красивым надгробным памятником кардиналу Ришелье; присутствовал в Версале на балу и даже пробыл на нем несколько дольше одиннадцати часов – времени, когда обычно уже отправлялся спать. Обо всем великолепии и роскошестве французов отзывался весьма непочтительно. Говорил:
– Хорошо перенимать у них науки и художества, а в своем образе жизни они нам не пример. Не доведет их до добра столь великое пристрастие к роскошеству, ибо это мотовство.
А вот провести не один час в парижской обсерватории, побеседовать через переводчика с знаменитым географом Делилем о «пространственном положении» своего государства, – это Петру нисколько не надоедало. С большим интересом наблюдал химические опыты, сделанные для него ученым химиком Жоффруа, и выразил желание видеть глазную операцию, производимую знаменитым окулистом. Больного, шестидесятилетнего старика, привезли в отель, в котором остановился Петр, чтобы показать ему последние достижения европейского врачебного искусства. Не привыкать было Петру наблюдать за хирургическими операциями и самому производить их, но все же, когда окулист запустил иглу в глаз больного, царь невольно отвернулся и почувствовал спиной холодок внезапного озноба. Через минуту любопытство взяло верх, и он досмотрел операцию до конца. Она прошла успешно. Петр поднес к глазам старика свою руку и убедился, что тот видит ее, тогда как до операции не видел ничего. Было чему удивиться, и Петр, похвалив врача, сказал, что велит прислать к нему на выучку способного русского юнца, чтобы тот мог приобрести такую же сноровку в глазном искусном врачевании.
Уступив настойчивому приглашению служителей королевского аббатства, Петр осматривал у них ризницу и для ради вежливости согласился присутствовать при католическом богослужении, подтверждая тем свою веротерпимость, на что не решился бы ни один из прежних русских царей. В костеле играл орган, и эту музыку Петр посчитал более приятной, чем оркестровые звучания в оперном театре. В аббатстве св. Дионисия бенедиктинцы показывали русскому царю свои достопримечательности: камень со следами крови казненного епископа Оттона; лохань, в которой прокуратор Иудеи Понтий Пилат умывал руки; доску от фонаря, который несли перед Иудой в саду Гефсиманском; лестницу, по которой влезали на крест при снятии с него тела распятого Христа. Петр вспоминал, что нечто подобное он видел еще во время своей первой заграничной поездки, и было это в Магдебурге, в кирке св. Маврикия. Похоже было, что в здешнем аббатстве предприимчивые служители последовали деяниям магдебургских чудодеев.
«Подобно нашим попам-прохиндеям, выдумщикам разных святостей», – с усмешкой подумал Петр, но не выдал эту усмешку.
Решив, что русский царь проникся глубоким почтением к ним, бенедиктинцам, они предложили ему помыслить о соединении церквей, но Петр уклонился от обсуждения такого вопроса, сказав, что это дело русского духовенства.
Осуществил царь Петр и главное свое намерение, ради которого приезжал в Париж, – договорился о согласии Франции содействовать прекращению Северной войны. Он с большим удовлетворением принял заверения французского короля в том, что после истечения срока договора, существующего между Францией и Швецией, который истекал в ближайшем времени, Франция не вступит ни в какое новое обязательство перед Швецией. Говорилось о посредничестве французского короля для прекращения столь затянувшейся Северной войны, но «матерый» семилетний король Людовик XV, конечно, никакого отношения к тем договоренностям иметь не мог, – его именем действовал французский посол в Голландии, который потом и заключил союзный договор.
Только ничего пока не выходило с задумкою Петра о возможности выдачи в замужество его Лисаветы за короля Людовика XV. Регент герцог Орлеанский и воспитатель короля герцог Вилльруа, добродушно улыбаясь, сказали, что говорить об этом преждевременно, пускай жених с невестой подрастут. Не довелось Петру узнать суждений самого Людовика XV о будущей женитьбе, и, стало быть, о его помолвке с Лисаветой думать было действительно рано. Ин пусть оба подрастут.
При прощании Людовик XV, с трудом удерживая своими детскими руками изукрашенный бриллиантами тяжеловесный меч, преподнес его русскому царю, но Петр не захотел принимать в подарок такую драгоценность, а попросил себе на память ковер из королевского гардероба. От имени короля ему подарили искусно вышитый гобелен с изображением Дон-Кихота, – Петру он очень нравился.
Дабы не забыть каких-либо из увиденных за границей диковин, Петр заносил в записную книжку: «Слон трубил по-турецки, жил с собакою дружно и делал ей симпатию; безрукий мужик играл в карты, сам себе ногой бороду брил и из пищали стрелял; стекло зажигательное, коим в четверть часа можно монету растопить; ворон, что тремя языками говорит; в музеуме кит, еще не рожденный выпорот из брюха, в пять аршин длиной».
Капитану Конону Зотову, наблюдавшему во Франции за русскими учениками и гардемаринами, царь перед отъездом из Парижа оставил памятку: «Понеже старый король французский умер, а наследник его зело молод, то, чаю, многие мастеровые люди будут искать фортуны в иных государствах, чего для наведывайся о таких и пиши, дабы потребных не пропустить, также не будут ли что из двора продавать, а именно уборов каких и прочего, о чем тоже дай знать».
В росписи мастеров, отправленных из Парижа в Петербург, значилось: «1) г. Растрелли – умеет планы огородам и фонтанам делать и палаты строить, резать на самых крепких камнях статуры и всякие притчи; лить всякие статуры и фигуры из меди, свинцу и железа, какой бы величины ни были; умеет также работать на стали, делать через составы всяких цветов мраморы, делать монету, делать портреты из воску и из левкасу; умеет всякие убрания и махины делать для театров в опере и в комедии. Обещается учить людей российских всему, что сам умеет».
Итальянец по происхождению, Карло Бартоломео Растрелли купил себе во Франции графский титул. В 1716 году в Кенигсберге был представлен Петру, который, приметив в нем остроту ума и другие редкие дарования, отправил его в Петербург к Меншикову, где Растрелли занимался литьем пушек и украшением города.
«2) г. Лежандр, его подмастерье. 3) г. Леблянк, столяр и рещик для архитектуры, т. е. для убрания в домах на дереве и на камне. 4) Лавале, литейный мастер пушек и прочего. 5) г. Луи-Каравак, миниатюрный мастер, т. е. портреты писать в табакерках, также и большие портреты на холстах».
Меншиков извещал Петра: «Живописца Каравака по указу вашего величества заставлю писать Полтавскую баталию и учеников ему, что возможно найти, придам».
В Венеции делал заказы для царя финансовый агент граф Савва Рагузинский и писал Петру: «Две статуи, а именно Адам и Ева, которые я наилучшему здешнему мастеру Бонаце делать заказал, скоро будут готовы, и надеюсь так будут хороши, что в славной Версалии мало таких видали; также отсюда думаю положить на корабль сотницу-другую досок наилучших ореховых для убору палат вашего величества».
В Риме хлопотал доверенный человек Кологривов и сообщал царю: «На сих днях купил я статую мраморную, – старинная, найдена с месяц; как могу хоронюся от известного охотника и скульптору вверил починку ее, не разнит ничем против Флоренской славной, но еще лучше тем, что сия целая, а Флоренская изломана во многих местах; у незнаемых людей попалась, и ради того заплатил за нее 196 ефимков, а как купить бы инако, скульптор говорит, тысяч десять и больше стоит; только зато опасаюсь о выпуске, однако ж уже она вашего величества, и еще будет починки кругом ее месяца на два».