Всем уже было известно, что показалась Сотис и на днях река принесет первые большие воды откуда-то из таинственных глубин южных далей, где никто никогда не был. Там бог Хапи льет воду из кувшина в пещере.
Все работали сосредоточенно. В это время показался новый скриб* [19], прибывший несколько дней назад вместо умершего. Это был низкорослый человек с отвислым дряблым животом. Из-под тяжелых надбровий выглядывали маленькие глазки.
Скуластый, с толстыми обезьяньими губами, он производил отталкивающее впечатление, и все сторонились его, предчувствуя, что от этого зловещего человека можно ожидать всяких бед. Но он был властью в селении, и сторониться его можно было не всегда.
Когда скриб Хати приблизился, все стояли в почтительном поклоне, низко склонив спины. Но вместо обычного приветствия, как это было при его предшественнике, скриб злобно накинулся на работающих:
— Презренные шакалы! Кто так делает? Гиена старая! Что я тебе вчера приказывал? Сегодня вы должны прийти на мой участок и работать на мой дом. Что, по-вашему, я буду жить под открытым небом?
Плетка со свистом опустилась на старосту, потом еще один удар обрушился на его спину, но когда плеть взметнулась в третий раз, сильная мужская рука перехватила ее на лету, и разъяренный Хати увидел над собой Руабена.
— Неужели тебе не стыдно поднимать руку на всеми уважаемого старого человека? Наш умерший скриб никогда так не обращался с нами.
Лишенный плетки, задыхающийся от бессильной злобы, Хати смотрел вверх на широкоплечего парня, в глазах которого было откровенное презрение. А кругом стояла толпа мужчин с хмурыми лицами. Жестокий, но трусливый, скриб отошел на несколько шагов назад и проворчал:
— Не привыкли? Придется привыкнуть, я ленивых не потерплю!
Староста посмотрел благодарными глазами на Руабена, но в его взгляде сквозило беспокойство. Он поклонился Хати и сказал:
— Напрасно гневаешься, господин! На рассвете появилась Сотис, значит, благодатный Хапи на днях будет наполняться водой, а у нас не готова одна плотина. Здесь часто бывают прорывы, тогда нам не справиться с рекой. Дня через два закончим и перейдем к тебе всей общиной.
Тон старосты был спокоен и полон достоинства. Хати посмотрел на неоконченную работу, на жилистых мужчин и сильных парней и, подыскивая слова для отступления, пробормотал:
— Надо было вчера сказать.
Он бросил взгляд, полный злобы, на Руабена и, взяв плетку, пошел к селению. После его ухода длилось тяжелое молчание.
— Да сгорит твое сердце, и прах да будет выброшен в пустыню, чтоб вечно блуждало твое Ка* [20] в поисках, — шептал вслед Хати сын старосты. Он с горечью смотрел на расстроенное лицо отца и на его спину, где набухали красные рубцы.
— Принимайтесь за работу! — напомнил староста.
— Да! Этот покажет себя! Не раз мы добрым вспомним старого писца, не обижал зря людей. Сразу видно, что дурной человек, — проговорил Бату — старший брат Руабена, такой же высокий и сильный.
Староста, как бы позабыв о происшедшем, озабоченно посматривал на вал.
— Не разнесет река? Что-то он мне кажется ненадежным...
— Я знаю большой обломок скалы, он хорошо бы закрыл весь проход, да еще если навалить его со стороны воды. Только трудно переправить, — высказался Руабен.
Посоветовавшись, решили все же притащить камень и укрепить им опасный участок плотины.
Весь остаток дня и следующий день волокли они на длинных жердях большую плоскую глыбу с границы пустыни. Все так измучились, что вечером еле добрались домой. Утром на следующий день ее установили. Глыба так удачно встала на место, что все пришли в восторг.
— Теперь останется здесь на вечные времена! — смеялся довольный староста.
Вечером Бату зашел к Руабену. Они посидели, обсуждая свои дела. Мери покормила их. Ячменя дома не было, и еда была овощная. Прощаясь Бату сказал брату:
— Плохого человека к нам прислали, а тебя он запомнил и, чего доброго, будет мстить. Будь осторожен.
— А что он может мне сделать? — беззаботно отозвался Руабен, — на работе, в общине я не из последних...
Он и сам понимал значение злобного взгляда писца. Разве он не прав был, когда встал на защиту уважаемого старого человека?
Закончив, наконец, работы по укреплению дамб, община направилась на строительство дома новому писцу. Чтобы замять как-то неприятность, решили работать целые дни без перерыва. Кроме того, всем нужно было время на своем хозяйстве, мужчины мечтали половить рыбу и поохотиться, зерно почти у всех кончилось. Работать у Хати было очень неприятно. Скриб был всем недоволен. Земледельцы, превратившиеся в строителей, молча слушали, как он шипел и визжал. Голос у него был на редкость резкий и неприятный. Несколько раз он подскакивал к Руабену, но тот невозмутимо делал свое дело и делал так хорошо, что придраться было не к чему. Но скоро все очень осложнилось. У Хати оказались большие аппетиты. Он пожелал, чтобы дом его был такой же, как у вельмож в городах. Средняя комната должна быть выше других и с верхним освещением.
Староста выслушал его желания, задумался и осторожно возразил:
— Для такой высокой комнаты нужны большие стволы, чтобы держать потолок с крышей. Где же мы их возьмем?
Он посмотрел кругом. Берег пологими ступенями спускался к реке. Множество поколений в поте лица трудились над тем, чтобы сделать их плоскими и превратить в поля. Валы и каналы, пересекающие берег, молчаливо свидетельствовали об упорной и тяжелой борьбе с пустыней, у которой они отбирали ничтожные клочки для посева ячменя и полбы. Они воевали с палящим солнцем, грозящим иссушить их труд. Они боролись с могучей рекой, с ее капризами, она то пугала сокрушительными страшными наводнениями, то угрожала недостатком воды и голодом. На узкой живой полосе, отвоеванной поколениями людей у пустыни, светлели бассейны, в которых задерживали воду для полива после спада воды в реке.
В отдалении от деревни темнела густая роща пальм, перемешанных с финиковыми.
— А вон сколько пальм... Ничего не случится, если и срубите несколько штук.
Староста удивленно посмотрел на скриба.
— Но это же священная роща при храме Исиды. Мы не смеем ее касаться.
— Тогда сруби у кого-нибудь из жителей.
В глазах старосты мелькнул гневный огонь, но сейчас же потух под опущенными усталыми веками. Он помолчал и потом, тяжело вздохнув, ответил:
— Хорошо, господин! Дней через десять мы добудем нужные стволы. Требовать пальм от сельчан я не могу: это беззаконие. Эти пальмы нас кормят, селение наше малоземельное, и голод в нем частый гость.
Он поклонился Хати и пошел неторопливым шагом, согнувшись под тяжестью нелегкой задачи.
Вечером созвали мужчин. Староста передал разговор с Хати. Все возмущались, но кому жаловаться? На безлесном побережье трудно было достать древесину и тем более большие бревна. Свои хижины строили из речного ила, перемешанного с тростником. Все молчали и со страхом думали и своих кормильцах-пальмах. Наконец встал Руабен:
— У каждого из нас по три-пять пальм, редко у кого десяток. У всех голодные рты, и никому не хочется отдавать своих кормилиц для прихоти. Давайте поднимемся на лодках в страну Уауат* [21] и там поищем. Нелегко это сейчас, опасно. Но что же делать? Чтобы вырастить пальму — нужно много лет...
Община согласилась с ним и избрала десять посланцев в Северную Нубию. В их число попал и Руабен.
Дня через три несколько легких камышовых лодок направились к ревущему порогу мимо цветущих островов Элефантины и Филе. Здесь течение реки было стремительным, и они осторожно пробирались вблизи берега, с трудом сопротивляясь силе реки. Не раз им приходилось нести поклажу на себе или, положив ее в лодки, везти их по волокам, чтобы обойти порожистые места. Вода бурно прибывала, и они с опаской следили за рекой, с бешеной силой стремящейся выйти из гранитных теснин и скалистых нагромождений.