— Поедем с нами. Мы не можем тебя так оставить, это было бы бесчестно.

Тяжелое молчание. Снова подошла лодка, и трое невидимых друзей подошли обнять Инара и почувствовали на его лице соленую влагу. Но Эсхил подтолкнул их к лодке, и они послушно сели.

— Мы насильно увезем тебя, ничего они не сделают твоим родным.

Инар молчал.

Лодка подошла в последний раз, и Эсхил последним прощально обнял Инара. Он почувствовал, как содрогаются худые плечи юноши. Много видавший горя в своей жизни, он понял, как нестерпимо тяжело ему остаться одному и, может быть, принять на себя одного все, ведь многие видели его дружбу со всей беглой группой, хотя он и давно жил отдельно от них.

Сильной рукой он сжал плечи юноши и властным жестом направил его к лодке, и они вместе высадились на борт судна.

Эсхил начал торопливо усаживать всех за весла и готовиться к немедленному отплытию: дорога была каждая минута. В темноте слышалась короткая команда, и всем стало ясно, что он на судне опытный командир.

— Инар, садись за весло! — вполголоса позвал он.

— Сейчас, выпью воды! — донеслось из темноты.

Закрыв глаза, юноша сидел на борту. У него разрывалось сердце от горестных дум, от страшного выбора. Здесь, с ними — свобода, может быть, чужие далекие края, о которых так увлекательно рассказывал Эсхил. Он не будет там рабом всю жизнь, с несмываемым позорным клеймом.

И сейчас же его мысли перенеслись в дом брата, он услышал звонкие голоса детей. Они смеялись, не подозревая нависшей над ними беды. Ссутулившаяся спина отца, над которой повис бич.

В темноте заскрипели весла, зажурчала вода под дружным взмахом весел, и берег, смутно различимый в стороне, стал сливаться с темнотой.

И пока на палубе шла торопливая работа, он тихо отвязывал лодку.

Никто не заметил, как узкая полоска воды пролегла между баркой и лодкой. Друзья были спокойны за него, ведь он был с ними, и пусть пока отдохнет, а потом сядет за весла.

А он сидел в лодке и прислушивался. Барка уходила все дальше, и вот ее уже не видно. Громкие всплески воды звучат все тише и глуше. А Инар все сидит и чутким слухом жадно ловит последние, замирающие уже далекие звуки. Река бережно несет его с собой в ту сторону, к морю, куда спешат его товарищи.

И вот он уже совершенно один во враждебном мире, где в любую минуту начнется жестокая охота на людей. Огромная молчаливая река словно вздохи доносит до него удары волн о берег, а может быть, это хозяин реки — страшный эмсех? Юноша все сидит. Он вспоминает дом. Переплыть реку и увидеть отца, хотя раз. Подышать запахом родного дома. Один только раз, последний. Нет, невозможно. Убитого горем старика будут допрашивать, избивать. Лучше всего незаметно вернуться в свою хижину, только бы его никто не заметил. Там он ляжет на свою циновку и притворится спящим.

Он начинает напряженно всматриваться в неясные очертания берега, река унесла лодку далеко, он берется за весла и энергично гребет против течения. Теперь он заметно приближается к берегу и всматривается в его сливающиеся контуры. Собственные действия отвлекли его от тяжелых мыслей, и стало легче. Через несколько минут он выберется на берег, проберется в свою хижину. Но надо лодку спрятать, когда будет спокойно, он сможет ночью навестить отца. По ту сторону дороги есть хорошее местечко.

Вот молчаливые лодки и барки, но стража на них спит, не зная, что в нескольких тысячах локтей ниже пристани беглецы бешено гребут, чтобы уйти навсегда из страшных каменоломен. У них хорошие союзники — темнота и попутное течение. Река спокойно течет на север, и тихая ночь хранит свои тайны.

Инар огибает пристань, чуть белеющую в темноте. И в то же время он слышит угрожающие крики. Косматые языки факелов, разорвав темноту, начали приближаться к реке.

Сердце его заколотилось часто. Лодка стукнулась о берег, но он остался неподвижным. Мысли понеслись лихорадочным потоком. Бегство было обнаружено, подвела веревка, оставшаяся на стене.

Толпа стражников двигалась к берегу, чтобы настичь беглецов. Через несколько минут они будут здесь. Тоска от предчувствия жестоких мук сжала его горло. Никогда он не чувствовал себя таким одиноким. Даже тогда, в ту ночь, которая превратила его в раба. С полной ясностью он понял, что никто и ничто не поможет ему. Он еще может скрыться в прибрежных камышах, бороться за жизнь, как дикий преследуемый зверь. Но даже и за это нужно забыть о родных, вовлечь их, невинных, в преследования. В могущественной стране Кемет умели наказывать государственных преступников и увеличивать тяжесть наказания расправой над родственниками. Если бы хоть одно дружеское плечо было рядом! Хотя одно участливое существо. Что же он медлит? Может быть, его отсутствии еще никому неизвестно?

И вдруг в его сознании мелькнула страшная мысль. Его друзья не успели отплыть далеко, если стража поймет, куда они отплыли, их настигнут. От этой мысли Инар похолодел. Тогда пропали мечты о свободе, усилия многих месяцев. Он содрогнулся при мысли о жестокой расправе в случае поимки. Тоскующими глазами смотрит Инар на реку, но она, молчаливая и безучастная, катит свои воды, как тысячи лет назад. Три-четыре сотни шагов отделяют его от стражи. Но решение уже созрело в его горячечном сознании. Несколько взмахов весел, и он отделился от берега и неторопливо, сдерживая дрожь, направляет лодку против течения. Лишь бы их обмануть, увлечь за собой.

Вот уже факелы с рыжими, развевающимися от быстрого бега косами достигли берега и на движущейся воде расползлись прерывистыми бликами. Его заметили. Теперь он уже изо всех сил гребет, борясь с течением, инстинктивно стремясь оттянуть конец. Может, боги помогут? Но за какие грехи они так жестоко наказывают? Сзади он слышит разъяренные крики стражи. Лодки уже спущены, и погоня идет по воде. Огни факелов колеблются на волнах, они освещают широкую полосу воды и на дальней ее границе одинокого лодочника. Оглянувшись на секунду, он соображает, что его отделяет локтей около ста. Он гребет изо всех сил, но странное спокойствие овладевает юношей. Единственная мысль беспокоит его — как оттянуть время, чтобы те друзья успели уйти как можно дальше. Он все равно ничего не скажет. Вот он достигает прибрежных папирусов, но, не заходя в них, плывет мимо их шелестящей линии. Угрожающие крики приближаются, расстояние заметно сокращается. Инар напрягает силы. Еще несколько взмахов, и он войдет в папирусы. Их густая стена укроет. Его друзья еще выиграют несколько минут. А дальше что? Что дальше?

Но в это время огненная вспышка ярко озаряет его лихорадочно мятущийся мозг, и все погружается во тьму...

Острая длинная стрела, пущенная из большого лука лучшим стрелком, настигла беглеца. Лодка, которой перестали управлять, зашла носом в папирусы. Через несколько секунд преследователи окружили ее и смолкли. Факелы осветили одинокую спину с клеймом каторжника.

Гребец лежал лицом вниз, а под лопаткой в спине, глубоко погрузившись, торчала стрела. Кровь пламенеющей струей сбегала вниз по смуглой коже и выступающим ребрам.

Один из стражников грубой рукой повернул безвольно поникшее тело, и огонь осветил молодое юношеское лицо, удивленный взмах бровей и мучительную гримасу на красивых губах. В раскрытых застывших глазах отразились огни.

— Вот уж ненужная меткость, — проворчал начальник стражников. — Теперь ничего не скажет.

Все спохватились и стали растерянно оглядываться вокруг. А куда же делись беглые рабы? Одна из лодок повела ладью с мертвым Инаром к пристани, а остальные продолжали поиски. Всю ночь до рассвета бороздили они реку, среди тростников мелькали огни. С рассветом барки вернулись на пристани. Стражники ломали голову и не могли понять, куда могли так быстро скрыться остальные? И почему Инар один? У прибрежной стражи все барки и лодки были налицо. Утром несколько отрядов отправились в восточную пустыню на поиски, а по реке вверх и вниз поплыли отряды речной стражи.

Новость о бегстве из Туринских каменоломен быстро распространилась в столице. Несколько дней все только об этом и говорили. Некоторые утверждали, что беглых уже поймали, другие говорили, что только напали на след.