Очнулся он на больничной койке. Рядом стоял один из помощников.

- Что случилось? - с трудом спросил Логинов. Во рту было сухо, как после трёхдневной пьянки.

- Какой-то ядовитый газ.

- Потери?

- Двое убитых, двое раненых, трое отравленных.

Илья Данилович застонал и откинулся на подушку.

- А она?

- Кто?

- Женщина в кимоно.

- Мы не видели никакой женщины, - чуть помолчав, произнёс оперативник. - Но кто-то был. Там потайная комнатка, связанная со всеми тремя через стенные шкафы. И лаз на чердак. Мы никого не нашли.

- Она там была, - убеждённо сказал Логинов. - Она и Лапшина, и Терская. Как такое может быть?..

Оперативник кивнул.

- Да, она могла играть обе роли. Соседи говорят, что Лапшина часто жила то у мужчин, то у подруг и в общаге не появлялась. А Терскую соседи почти никогда не видели, разве что иногда гуляла с сыном по двору.

- А сын?

- Никаких следов...

Чертовщина, - простонал Логинов.

За последний год Тихарь довольно часто появлялся в этой квартире. Её хозяин - совсем олдовый чувак, с вислыми усами и грязной гривой, в которой обильно пробивалась седина, молча впустил худого подвижного юношу с незапоминающимся лицом. Хозяин, успевший ещё поносить в 60-х стиляжий галстук "пожар в джунглях" и башмаки на каучуковой подошве, позже с джаза прочно съехал на битлов, облёкся в джинсу и стал окончательно потерян для советского общества. Его регулярно прихватывали и выселяли на 101-й километр, но он всегда возвращался в Москву, в пятикомнатную квартиру, оставшуюся от родителей-дипломатов. В этих хоромах он устраивал настоящий гадюшник, пуская без разбора различных асоциальных типов - центровиков, рокеров и торчков. По идее, гнилой отпрыск здоровой советской семьи давно должен был чалиться в зоне, хотя бы за наркотики. Но кое-кто кое-где прикрывал пожилого обалдуя.

- Перекантоваться бы пару дней, - попросил Тихарь, разумеется, тихо.

Кличку ему дали именно за его скромность и незаметность. Он молча сидел, односложно отвечал, когда обращались к нему, и было понятно, что здешним сленгом он владеет вполне. Но он никогда первым не вступал в беседу. Слушал музыку, мог глотнуть портвейна или затянуться косячком, если ему предлагали. А потом так же тихо уходил. Некоторые подозревали, что этот невысокий хрупкий на вид паренёк стукач, но против этого говорила его молодость - едва ли шестнадцать. Никто не знал, где он живёт и кто его родители, да что там, имени его настоящего тоже никто не знал. Но деньги у него водились, и если не хватало на пузырь, Тихарь молча лез в карман, после чего хватало. Стукачей в системе [21] и так было достаточно (да хоть бы сам хозяин не зря столько лет оставался на свободе), так что никто статусом таинственного чувака не заморачивался.

Хозяин кивнул и указал на двери в конце коридора. Тихарь знал, что за ними маленькая комнатка, в которой обычно уединялись парочки. Он быстро и тихо прошёл туда, бросил в угол большую спортивную сумку, скинул кроссовки и улёгся на расшатанную любовными игрищами тахту.

Сегодня тут было шумно - квартирник давал гость из Питера. Хата была забита длинноволосой молодёжью в джинсах и фенечках. На огромной кухне, где пел под гитару гость, пипл сидел на всём, на чём можно было, вплоть до пола, а часть была вытеснена в длинный коридор. По рукам ходили стаканы с вином, клубился дурманящий дым конопли.

- Этой ночью небо не станет светлей... [22] - пел гость - худощавый чувак изрядно подшофе с сумасшедшими глазами и хитроватой улыбочкой. Но песня его была мрачней некуда.

Он пьёт, но едва ли ему веселей.

Он не хочет веселья, он хочет вина,

Чтоб ещё чуть-чуть отложить слово "пора"...

Тихарь лежал на спине, закинув руки за голову. Мыслеобразы всплывали в его сознании, постепенно выстраиваясь в цельную картину.

"Мама... Она жива, я знаю, им её не убить... Они убили отца и деда. Меня не убьют, я уже убивал их сам. Фудо... Фудо-мёо [23]... Боль и страх. Хватит, все уже мертвы... Есть ещё кто-то - не от них, я чувствую. Они все чувствовали это - и мама, и отец, и дед... Здесь опасно, хозяин стучит. Завтра надо уходить. Может, ночью? Нет, надо отдохнуть, подумать. Ночью они до меня ещё не доберутся"

Чужое дыханье на чьём-то плече,

Когда оно было твоим.

Будь один, если хочешь быть молодым...

Пронзающий голос из кухни добрался до его сознания, сбил поток мыслей и по какой-то ассоциации переключил их.

"Девчонка на крыше... Глаза раскосые. Куноити. Здесь нет ниндзя, кроме нас. Значит, оттуда. Найти бы... Времени нет, нет... Я не хочу в Японию. Я не японец. А кто я?.. "Тебя зовут Фудо, в честь Фудо-мёо" Нет, тити [24], меня зовут Фёдор... Федя, так меня зовёт хаха... ока-сан [25]... мама. Не знаю Японию, не хочу туда. Я русский, я хочу остаться здесь... Боль и страх..."

Все вниз, сегодня будем праздновать ночь!

Сентябрь сладок. Праздновать ночь без конца...

"Может быть, девчонка от тех, других?.. Кто они? Ищут меня, ищут маму... Свиток... Сейчас главное свиток. Накагава-рю должна жить. Фудо. Фёдор. Накагава-рю это я... Нет, с мамой всё в порядке. Она ушла, конечно, ушла от них... Но свиток... Он в тайнике. В тайге. Надо лететь... Из Москвы нельзя. Они смотрят за аэропортом... И за вокзалами тоже. Хозяин стуканёт... Завтра, сегодня он пьёт. Умертвить. Так, чтобы никто не понял. Наверное, опять запивает колёса вином, никто не удивится... Три точки нажать на шее, держать десять ударов сердца. Ничего не почувствует. Сколько смертей... Какая тоскливая песня..."

Белый стол, чёрный чай, пурпурное вино...

Я знал того, кто знал её,

Но я не помню его лица...

Тихарь полностью отдался сумеречному очарованию мелодии. Мысли его потеряли чёткость и окрасились тёмно-пурпурным.

- Праздновать ночь без конца, - пел ленинградец, повторяя эту строчку много-много раз. Разе на шестом Тихарь заснул. Ему снились страх, боль и бог Фудо в языках пламени.

Он проснулся, как от толчка. Свет июльского утра не полностью ещё расправился с теменью. Одним движением, бесшумно и гибко поднялся с тахты, выскользнул в коридор и осторожно открыл двери спальни. Большую часть её пола занимал огромный пружинный матрац, на котором спали несколько вчерашних гостей. Хозяин дрых на спине и был совершенно гол, как и совсем молоденькая хипушка, обвивавшая его шею тонкими руками в фенечках. Рядом с ними на полу валялись пара пустых бутылок и упаковка из-под люминала. Несколько секунд Тихарь глядел на тощее тело хозяина, покрытые варикозными звёздочками ноги, редкую седую поросль вокруг сморщенного члена, источавшую страшные хрипы и выхлопы перегара язву рта, пульсирующую жилку на шее... Повернулся и пошёл в ванную.

Выйдя оттуда, он столкнулся с выбирающимся из туалета вчерашним певцом. Унитазный бачок шумел, набирая воду после спуска, но в туалете всё ещё стоял тяжёлый дух блевотины.

- Выпить есть? - певец глянул на Тихаря мутными, в кровавых прожилках глазами.

- В холодильнике глянь, - ответил тот.

Они вместе прошли на кухню, представлявшую собой вопиющий хаос. Пока Тихарь ставил на газовую конфорку чайник, рокер намертво присосался к извлечённой из холодильника бутылке "Жигулёвского" и поставил её на стол совершенно пустой. Сам тяжело опустился на шаткий табурет.