Генка неопределённо хмыкнул и ответил:

— Давай.

Володька первым подбежал к слуховому окну, на коленках отполз в угол и нащупал какие-то банки: четыре железные круглые и тяжёлые, одну стеклянную, обвязанную тряпкой. Володька стащил тряпку и сунул руку внутрь. Рука утонула в чём-то густом и вязком. Он испуганно выдернул её обратно — рука была тёмная и резко пахла рыбой. Подтащили банку к свету.

— Чёрная икра, — сказал Генка.

— Да, — подтвердил Володька и лизнул руку. Икринки лежали одна к одной — плотно, как дробь.

— Он её с консервного завода украл, — сказал Володька.

— Какой ты догадливый.

Генка аккуратно обвязал банку тряпкой, поставил на прежнее место, поднялся и спросил:

— А как мы отсюда выберемся?

Деваться было некуда. Через слуховое окно они вылезли на крышу. Сначала старались не громыхать железом, балансируя, наступая только на острые рёбра. Потом им надоело балансировать, и они стали ходить как вздумается. Но от этого ничего не изменилось. Далеко внизу торопились домой редкие прохожие, чуть дальше виднелась бурая крыша и кусочек двора консервного завода. Равнодушные прохожие, равнодушная крыша. Никому до них не было дела. И выхода не было. Генка потрогал водосточную трубу — она была старая и проржавевшая.

— Не выдержит, — расстроился он.

— Должна быть пожарная лестница, — сказал Володька.

— Может быть, и должна, только её нету, сам видишь.

Они вернулись на чердак, подёргали дверь — бесполезно.

Конечно, есть способ выбраться, оба это знали. Можно просто-напросто вылезти на крышу и орать оттуда, пока не остановятся прохожие. И всё объяснить — громко и жалобно. Их наверняка вызволят отсюда, но уж тогда ищи-свищи: жулики тоже с ушами, за икрой никто не придёт. Будут воровать по-прежнему, только прятать получше.

Мальчишки сидели под слуховым окном и думали.

— Надо дождаться, — сказал Генка и посмотрел на Володьку, — ты не боишься?

— Ещё чего! Только вдруг он через неделю придёт?

— Не может быть, — ответил Генка, но голос у него был не очень решительный.

— А икра — вкусная штука, — сказал Володька.

Генка сглотнул слюну. Мальчишки переглянулись и рассмеялись. Потом Володька притащил банку, и они руками стали есть из неё. Это было здорово, только хлеба недоставало. Потом Володька прилёг на опилки, уставился на сучковатое бревно стропил:

— Генка, а что будет, если он нас здесь поймает?

— Плохо будет, — тихо сказал Генка, — его самого надо поймать. Ты его помнишь? Такой, наверное, не только ворует. Он и убьёт кого хочешь — не поморщится.

— Здоровенный он, — сказал Володька.

— Да, — Генка кивнул, — а помнишь, как он на тебя бросился?

— Помню. Но отсюда не удерёшь. Если только с крыши сигать.

— Понимаешь, — Генка сжал Володьке руку чуть повыше локтя, и тот почувствовал, что Генкина рука дрожит, — понимаешь, после света здесь ничего не видно. Он пойдёт за икрой, а мы к двери. Выскочим на улицу, кого-нибудь позовём. Тут завод рядом.

— Хорошо бы так, — сказал Володька.

Его чуть-чуть знобило. Странное дело — теперь, когда он точно знал, что Генке тоже страшно, ему почему-то стало спокойнее. Мало ли что страшно! Никто этого не знает. Володька скорее бы умер, чем признался в этом. И они сидят здесь не просто так, запертые на тёмном чердаке. Они ждут врага. Враг этот сильный и опасный, и они должны его победить, чтобы у других людей врагов стало меньше. Володька вспомнил школу и ту историю с гипсовым кругом, и ему показалось, будто это были не он с Генкой, а какие-то другие мальчишки, — в два раза младше их.

Он встал, попрыгал на месте, присел несколько раз.

— Тебе тоже холодно? — спросил Генка.

Они подошли к трубе, сели рядом, прижались к её тёплому боку.

Стало темнеть. Володька старался не думать о доме. Там, наверное, такой переполох — только держись. «Голову оторвут», — равнодушно подумал он. Тепло медленно разливалось по телу. Мышцы, сжатые холодом и напряжением, понемногу расслаблялись. Потом глаза его стали сами собой закрываться. Он обнял Генку за плечи и уснул.

Володька проснулся внезапно, будто его толкнули. Во рту пересохло, страшно захотелось пить. Он вгляделся ошалелыми глазами в темень чердака, но ничего не увидел. Пошарил вокруг себя руками — Генки не было.

— Ты где, Генка? — громким шёпотом спросил он.

— Тихо, ты… — прошипел откуда-то сбоку Генкин голос. — Слушай…

Володька затих и явственно услышал, что у двери кто-то возится. Долго скребли ключом по замку — видно, не могли открыть. Потом кто-то выругался и сказал:

— Дай-ка! Я сам.

Замок лязгнул, заскрипела дверь, и в темноту ворвался яркий луч фонарика. Жёлтый круг, как солнечный зайчик, запрыгал по стропилам, пошарил в дальнем углу, затем упёрся в пол и стал медленно приближаться.

— Ты бы ещё в трубу товар опустил, — проговорил недовольный скрипучий голос.

— Если вы такой храбрый, следующий раз прямо вам домой принесу, — ответил голос краснолицего.

— Ну уж дудки!

— То-то же. И больше машину у подъезда не ставьте. Останавливайтесь за углом. Мне больше сидеть неохота. Я принёс — вы забрали… Место теперь знаете.

Негромко разговаривая, двое прошли мимо. Генка и Володька подождали, пока они отойдут подальше, и бросились к двери. Через секунду они стояли на лестнице.

— Всё пропало, — хрипло прошептал Генка, — у них машина, слыхал? Сейчас уедут — и конец…

Он мял в руках кепку, выкручивая её, как мокрую тряпку.

Володьку трясло. Он впился ногтями в ладони и горячечно шептал: «Что делать? Что делать?». Вдруг он обернулся, внимательно посмотрел на дверь и чуть не заорал от неожиданной и очень простой мысли. Потом он молча оттолкнул Генку, одной рукой снял с кольца тяжёлый замок, другой изо всех сил дёрнул дверь. Она с грохотом захлопнулась. Володька быстро продел в оба кольца дужку замка и повернул ключ.

Тяжело дыша, он обернулся к Генке. Тот уставился на него выпученными глазами, потом завопил что-то радостное и непонятное и вцепился в Володьку. Он тискал его, вертел, увесисто хлопал по спине и всё приговаривал:

— Вот это да! Вот это да!

Дверь затряслась от ударов. Видно, в неё молотили ногами. Но это была крепкая дверь. Те двое, наверное, очень волновались. Они всё лупили и лупили каблуками и ругались страшными словами.

А Генка вдруг начал хохотать, и Володька, глядя на него, тоже. Они просто корчились от смеха, а те за дверью от этого ещё пуще распалялись. Потом, так же неожиданно, как начали, они перестали смеяться.

Генка одёрнул рубаху и сказал:

— Айда на завод! В проходную. Там сторож сидит. У него ружьё есть.

— Вот смеху-то! С ружьём! Удивится, наверное: у него под носом таскали, а он прохлопал. Хоть и с ружьём.

И они побежали, прыгая через две ступеньки вниз, а вслед им вдруг жалко и просительно заголосили двое за дверью. Двое взрослых, здоровенных людей. Противными, трусливыми голосами.