— Повторяю еще раз для особо тупых, — произнес Табак, яростно окидывая единственным глазом всю четверку, среди которой находился и Вечер. — Предплечье при ударе не должно гулять влево-вправо, оно идет строго по прямой линии, тогда и кулак бьет в одну точку, сосредоточивая в ней всю силу удара, а не Размазывает ее по дуге.

Потом раздался удар бамбуковой палкой. Это Табак, не желая больше тратить слов, огрел по спине Грузина, высокого крепкого парня, который занимался в школе почти год.

«Как он все видит одним глазом?» — не мог понять Вечер, изо всех сил стараясь делать так, как говорит Табак. Умом он понимал, чего от него хотят, но руки, разгибаясь при ударе, упрямо продолжали выбрасывать кулак по дуге.

Следующий удар палки по хребту получил Вечер. Правда, при этом Табак удостоил его дополнительной минутой внимания. Все-таки он был хорошим инструктором, а не тупым садистом, и понимал, что новенький не в состоянии сразу усвоить весь объем.

— Смотри, — приставил он свою палку к предплечью Вечера. — Это линия, по которой должен пройти кулак от твоего плеча до цели, ни на миллиметр не отклонившись в сторону. Начал! Толчок ногой, бедро, плечо, рука! Не отрывай руку от корпуса раньше времени, — опять удар палкой по спине. — Идет все вместе, понял?! — Карий глаз Табака яростно сверлил Вечера. — Когда плечо и бедро начнут уходить с прямой линии, лишь тогда рука отрывается от корпуса. Она идет по прямой и, подпертая сзади мощью бедра и плеча, ускоряет эту мощь выбросом кулака. Понял?

Вечер кивнул, хотя до конца не понял, но зато запомнил. Потом, на отдыхе, он постарается это постичь и усвоить.

Через час, стоя в душевой кабинке, он увидел перед собой пятикурсника и молча вышел из-под горячих струй, уступая ему место. Пятикурсники были элитой. Мастера, небожители. Их слушались здесь беспрекословно. Да и попробуй не послушай — в момент размажет по стенке.

Вечер бросил взгляд на сильное тело, все в буграх натруженных мышц, и подумал о том, что неужели когда-нибудь и он станет таким. Ему не верилось. Пять лет! Они казались вечностью. И этих парней было за что уважать. Они заслужили это, дотянув до такого срока. Это были взрослые люди, лет двадцати и старше. Они уже участвовали в боях без правил и выступали на крупных профессиональных соревнованиях. Их продавали в клубы по ограниченным контрактам, когда боец появлялся лишь на одном соревновании и снова исчезал. Директор получал деньги, а все почести доставались клубу и менеджерам. Пятикурсникам тоже перепадали небольшие денежные вознаграждения. Кроме того, их чаще, чем других, вывозили в город, и у них иногда были женщины. Раз в два месяца Директор возил их для этого в Москву.

— Кому этого не хватает, пусть сгоняет оставшуюся дурь в спортзале, — говорил он.

«Наверное, это мало — раз в два месяца», — думал по этому поводу Вечер, но все равно завидовал ветеранам, когда они возвращались в школу из таких поездок. У них на лицах блуждали странные улыбки, и от них пахло женщиной.

После душа и ужина Вечер не стал смотреть телевизор, не любил часами бездумно пялиться на чужую недоступную жизнь, которая мелькала на экране. Он лишь изредка смотрел фильмы. Хорошие.

Надев куртку, Вечер вышел на крыльцо. Стоял морозец — дело двигалось к Новому году. Он обвел глазами чистое небо в ярко-синих звездах, верхушки сосен, выглядывающие из-за забора, и сугробы, навалившиеся на него, и вздохнул, подумав, что эту картинку ему придется видеть еще пять лет. Скрестив руки на груди, он продолжал стоять. Крыльцо школы было единственным местом, где можно было остаться одному, хотя бы на какое-то время. Он обнаружил это пару недель назад и теперь ходил сюда каждую субботу после ужина.

Было тихо, только едва слышно тарахтел в дизельной движок. Когда Вечер вот так стоял, то чувствовал, что мирок, в котором он существует, чуть расширяется, и вдруг вспоминал, что есть какие-то другие радости, кроме как завалиться на кровать после тренировки, вытянуть гудящие ноги, блаженствовать, чувствуя, как от них отливает кровь, и ни о чем не думать. Он вспоминал о людях из своего прошлого, о том, кем он был, прежде чем попасть сюда, и начинал ощущать себя чем-то иным, нежели загнанным и озлобленным животным.

Взгляд Вечера автоматически заскользил по периметру забора и остановился на фигуре, которая возникла из будки у ворот. Это был Зефир. Он странными дергающимися движениями, словно у него ноги вязли в снегу и ему с силой приходилось их вырывать, направился к будке с дизелем. «Интересно, кто же его так отделал?» — думал Вечер, наблюдая за ним. Ходили слухи, что Зефира подставили на подпольном тотализаторе под заезжего бойца, темную лошадку, то ли кубинца, то ли доминиканца, которого неизвестно откуда выкопал один ушлый менеджер из Липецка. И кубинец отутюжил Зефира так, что его потом едва откачали. Вечер посмотрел, как странная фигура дергающимися движениями пересекла двор и скрылась в дизельной, и вернулся в казарму.

Народ сидел в комнате отдыха перед телевизором.

Вечер направился в спальню, достал из тумбочки «Триумфальную арку» Ремарка, которую нашел в комнате отдыха, и принялся читать. Он много чего не понимал, но все равно книга притягивала. В ней мерцал иной мир, изящный и загадочный, и это была хоть какая-то отдушина. Потом в спальне появился Пянжин.

— Читаешь? — задал он риторический вопрос и бросил на тумбочку Вечера две пары грязных носков и трусы. — На, сполосни.

Вечер молча поднялся, чувствуя, как внутри него все закипает. Конечно, Пянжин в честной драке уделает его, в этом он не сомневался, но разве она честная, если у одного преимущество в год занятий?! Пянжин стоял и молча усмехался. Ну что, дескать, опять хочешь получить?

Вечер швырнул книгу ему в лицо. Пянжин уклонился и потерял на этом мгновение. В следующий момент Вечер оказался рядом с ним и ударил рукой в пах, а когда Пянжин согнулся от боли, добавил ему еще и по ушам. Потом, пока шеф корчился, он надел ему на голову его же трусы, затем подобрал с пола книгу и сел на кровать. В это время в спальню вошел пятикурсник Ефим. Он посмотрел на Пянжина, потом на Вечера, уткнувшегося в книгу, и, хмыкнув, сел на свою кровать. Пянжин, придя в себя, стащил с головы трусы и, увидев Ефима, бросился к Вечеру, собираясь смыть свой позор.

— Стоять! — вдруг рявкнул Ефим и, подойдя, произнес: — Пянжин, этот спарринг ты уже проиграл. Если хочешь реванша, то договоритесь выяснить отношения попозже, например через месяц. Месяц потерпишь?

— Потерплю, — ответил Пянжин.

Ничего другого ему не оставалось. Возражать пятикурснику он не решался.

— Тебе придется хорошо тренироваться этот месяц, — сказал Ефим Вечеру, когда Пянжин вышел. — Иначе он из тебя котлету сделает.

И Вечер тренировался, а после тренировок пытался постичь все, что вдалбливал ему Табак. Его палка, от которой на спине оставались багровые полосы, не всегда помогала сделать это во время тренировки, и Вечеру приходилось уже в казарме осмысливать сказанное инструктором. Иногда на тренировке он ловил на себе взгляды Ефима, а недели через три подошел к Вечеру и сказал:

— Не лезь первым на Пянжина. Это ему надо доказывать, что он сильнее тебя. Пусть идет в атаку сам. У тебя хорошая реакция, я заметил, и ты сможешь отбить его удары. Стой в обороне. Дождись, когда он устанет. Пянжин не намного превосходит тебя. Если он устанет, вы сравняетесь. Тогда бей его. У тебя техники удара, если честно, никакой, но и он ею особо не блещет. Зато ты быстрей. Засыпь его ударами. Проиграешь, будешь тряпки его стирать. Выиграешь, он от тебя отвяжется.

Утром в умывальнике Вечер поймал на себе злорадный взгляд Пянжина. Тот предвкушал скорую расправу. «Сегодня двадцать седьмое, — подумал Вечер. — До поединка всего пять дней».

В субботу после ужина он вышел на крыльцо и решил немного пройтись. Делая третий круг вокруг казармы, он вдруг подумал: а чем по вечерам занимается Зефир? Неужели просто сидит изо дня в день, из года в год в своей будке? Такого быть не может, если он, конечно, не идиот. Скорей всего, нет, если Директор доверяет ему дизельную, охрану ворот, доставку питания.