1193. «Ростислав испросися у отца ко строеви своему, ко Смоленьску, с сайгаты… Всеволод, тесть его, позва и (Ростислава) к собе. Ростислав же еха к отцю своему в Суждаль, со сайгаты: тесть же его держав у себе зиму сюя и одарив даръми многими, и со честью великою, зятя своего и дчерь свою, отпусти во свояси».

1229. «Благоразумный князь Юрги призва (братьев и племянников, на него вознегодовавших) на снем в Суздаль, и исправивше все нелюбье между собою, и поклонишася Юрью вси… целоваша крест… и праздновавша Рождество Пресв. Богородицы у епископа Митрофана, бывше весели и одарены с мужи своими, и разъехашася».

Бывали угощения общие, в которых весь город принимал участие, например:

1148. Изяслав с сыном Ярославом «посласта подвойскеи и бириче по улицам кликати, зовучи к князю на обед, от мала и до велика; и тако обедавше, веселишася радостью великою и честью, разъидошася в свои домы».

1150. «Изяслав от святой Софьи поеха, и с братьею, на Ярославль двор, и Угры позва с собою на обед, и Кияны, и ту обедав с ними на велицем дворе на Ярославли, и пребыша у велице весельи; тогда же Угре на фарех и на скоках играхуть, на Ярославли дворе, многое множество. Кияне же дивяхутся Угром множеству, и кметьства их, и комонем их».

1195. «Позва и Рюрик на обед, Давыд же приеха ко Рюрикови на обед, и быша в любви велици и во весельи мнозе, и дарив дары многими и отпусти и. И оттоле позва сыновец его Ростислав Рюрикович к собе на обед к Белугороду… Ростислав одарив дары многими и отпусти и. Давыд же позва великого князя Рюрика на обед к собе, брата своего, и дети его, и ту пребыша в весельи и в любви велиц, и одарив Давыд брата своего Рюрика дарми многими и отпусти и; потом же Давыд позва монастыре все на обед, бысть с ними весел, и милостыню силну раздава им и нищим, и отпусти и; потом же позва Давыд Чернии Клобуци вси, и ту попишася у него вси Чернии Клобуци, и одарив их дарми многими и отпусти их. Кыяне же почаша звати Давыда на пир, и ту подаваючи ему честь велику и дары многи; Давыд же позва Кыяне к собе на обед, и ту бысть с ними в весельи мнозе и во любви велици, и отпусти их».

Преимущественно, кажется, отличались расположением к таким угощениям Изяслав Мстиславич и Рюрик Ростиславич.

Дары были данью в некотором смысле, как мы видели прежде, но вместе служили и знаком почтения, уважения, а также и приязни, равно как и залогом ходатайства, например:

1123. После неудачной попытки Ярослава Святославича под Владимиром помогавшие ему «Угры же, и Ляхове, и Володарь, и Василько, разидошася, а к Володимеру с молбою и дарами, послаша посла».

1128. Всеволод Ольгович «нача ся молити Мьстиславу (Владимировичу), и бояры его подъучивая и дары дая, моляшеться им», чтоб они убедили великого князя не помогать дяде его Ярославу.

1159. «Установи людье Ростислав (в Полоцке, по укрощении мятежа), и одарив многими дарами, и води я к хресту».

Впрочем, вообще князья любили пировать со своей дружиной. Пировать называлось пить. Одно это выражение показывает, что знаменитое изречение Владимира Святого не утратило своего значения: «Руси есть веселие пити».

В особенную похвалу внуку его Всеволоду говорится о воздержании его от пьянства и похоти.

Мономах в своем Поучении намекает на то же.

1063. «Единою пьющу Ростиславу с дружиною».

1115. «Князья обедаша у Олега и пиша» (при перенесении мощей свв. Бориса и Глеба).

1143. «Скопишася братья вся и безбожнии Ляхове, и пиша у Всеволода, и тако разидошася».

1150. «В то время (при нападении Изяслава Мстиславича) Борис (Георгиевич) пьяшет в Белегороде на сеньници с дружиною своею и с попы Белогородьскими».

1151. «Мстиславу… ставшю у Сапогыня, а Угре сташа около его. Тогда выслал ему бяшет Володимер Андреевич питье из Дорогобужа много и Угром. Мстиславу же пьючи с Угры…»

1157. «Пив Гюрги (Владимирович) в (у) осменика у Петрила, в тъ день на ночь разболеся».

1154. «Сы ночи был весел с своею дружиною (великий князь Вячеслав Владимирович), и шел спать здоров; якоже легл, так боле того не встал».

1188. «Князящу Володимеру в Галичской земли, и бе бо любезнив питию многому» (т. е. пированью).

1217. «Глеб Володимерович с братом позва (братьев) к себе, яко на честь пиренья, в свои шатер… скры (людей своих вооруженных) близь шатра, в нем же бе им пити… и яко начаша пити и веселитися…»

Принадлежностью княжеских пиров были песни, пляска и гульба, если не музыка.

В Несторовом описании Святославова пира (Ярославича) читается: «яко вниде (Феодосий) во храм, идеже бе князь седя, и се виде многия играющи перед ним, овы гусльные гласы испущающе, другые же органные гласы поюще, и инем заморьскыя пискы гласящим, и так всим играющем и веселящимся, яко же обычай есть пред князем… Блаженный вскрай его седя и долу ник, и яко мало восклонився, рече к тому: то будет ли еще на онем свете тоже, ту абие он… умилися, и мало прослезися, повеле тем престати».

В Слове о богатом описывается пир «с гусльми и свирельми, веселие многое… смехословци, плясания, воплеве, песни…»

Слово о полку Игореве свидетельствует, что были особые певцы, — вроде северных скальдов, — которые на таких пирах воспевали славу князей.

«Боян бо вещий, аще кому хотяше песнь творити, то растекашеться мышию по древу, серым волком по земли, сизым орлом под облакы. Помняшеть бо речь первых времен усобице, тогда пущашеть десять соколов на стадо лебедей — который дотечяше, та преди песнь пояше: старому Ярославу, храброму Мстиславу, иже зареза Редедю пред полки Касожьскими, красному Роману Святославичю. Боян же, братие, не десять соколов на стадо лебедей пущаше, но своя вещия персты на живыя струны въскладаше, они же сами князем славу рокотаху. Почнем же, братие, повесть сию от стараго Владимира до нынешняго Игоря…»

В былинах эти певцы изображаются еще живее. Приведем некоторые подобные места, соединяя их из разных песен.

Во славном во Новеграде Как был Садко купец, богатый гость, А прежде у Садка имущества не было: Одни были гуселки яровчаты, По пирам ходил-играл Садко. Садка день не зовут на почестен пир, Другой не зовут на почестен пир, И третий не зовут на почестен пир. Потом Садко соскучился…

Он мастер Ставер в гусли играть, Игр играть и напевок напевать Про старые времена и про нынешни, И про все времена досюлешны.

…Пошел Добрынюшка Микитинец К князю Владимиру на почестен пир. Сокручивается в платы скоморошныя, Идет в терем златоверхватый По ступенчикам идет по наличныим, Ступенчики гибаются, весь терем шатается. Говорит Владимир князь стольно-Киевский: Скоморошье место на запечье. А Добрыня скочил на печку на муравленую, Он натягивал в гусельках, налаживал Двенадцать струночек золоченыих,

И зыграл он в гуслицы яровчаты, Выигрывал хорошенько из Царя-града, А из Царяграда до Иерусалима, Из Еросалима к той земле Сорочинския. Третий раз стал поигрывати Все свое похоженьице рассказывати. На пиру игроки все приумолкнули, Все скоморохи приослушались: Этакой игры на свете не слыхано, И на белоем игры не ведано.

Все народы приближалися, И Добрынюшке покланялися.

Тая-то игра прилюбилася Всему кругу молодецкому Всему поезду княженецкому.

Князю игра-та по уму пришла, Сам говорил таково слово: Ай жа ты детина (молода) скоморошина! Опущайся со печки муравлены, Выбирай себе место, где тебе любое.

Ставал Владимир князь на резвы ножки, Наливал-то он чару зелена вина, Подносил к молодой скоморошине.

В былине о Чуриле Пленковиче указывается еще на следующее занятие скоморохов:

И возговорит княгиня Опраксия: Ай же ты, солнышко Владимир князь! Положи-тко Чурилу в постельнички, Чтобы стлал он перину пуховую, И складал бы зголовьице высокое, И сидел бы у зголовьица высокого, Играл бы в гуселышки яровчаты, И спотешал бы князя Владимира.

Во вступлении к Волынской летописи встречается следующее, не совсем ясное место о подобном обычае у половцев: «По смерти же Володимере оставшю у сырьчана единому гудцю же Ореви, посла и в Обезы, река: Володимер умерл есть, а воротися, брате, поиди в землю свою; молви же ему моя словеса, пой же ему песни Половецкия».