— Более материальный, — вставила я.

— Да, он был главный бухгалтер какого-то там комбината.

— И он принес ей счастье?

— Нет, не принес. Но это уже другая история. А я посвятил свою жизнь журналистике.

— Конечно, журналистика этого стоит… Ну, оладьи готовы.

— Выпьем марочного?

— Не искушайте.

Мы быстренько прикончили первую порцию оладий с сардинами, принялись за вторую, и тут зазвонил телефон.

— Вот! — заворчала я, — Спокойно не поешь.

Я сняла трубку, не успев проглотить очередную оладью. Ответ мой прозвучал невнятно, пришлось повторить:

— Да, да! Это квартира. Совершенно верно: Бухова Петра Иваныча. Почему вам отвечает женский голос?… Этот голос появился здесь недавно. Как я понимаю, вам нужен мужской голос.

Подошедший Петр Иваныч взял трубку.

— Так это ты, Максим! Давно приехал?… Ну, как там живут в Якутии?… Хорошо живут? Вот и мы хорошо живем. Женский голос?… Как тебе сказать. Ты приходи сам. Вот я и говорю — приходи! На оладьи. Да, даже так! Послушай-ка… вот, не успел ему сказать…

— Чего не успели сказать?

— Мужской секрет.

— Люблю мужские секреты.

— Я тоже люблю… Значит, сейчас к нам придет Максим Крылов, работник Ордынской районной газеты. Максиму чуть больше тридцати — старый журналист. Еще школьником приносил ко мне свои очерки. С отличием окончил институт. Итак…

— К нам приходит молодой человек.

— Правильно. Что нужно сделать?

— Не знаю.

— Думайте, думайте.

— Да, завести еще оладьи.

— В жизни не видел такой бестолковой девчонки! Приходит молодой человек. Красивый и черноглазый, а она про оладьи.

— Я же не знала, что он черноглазый.

— Да, да, и с таким вот носом. Вы сейчас пойдете, снимете ваши джинсы.

— Дальше что?

— И наденете красивое платье. Самое красивое.

— Зачем? Он, поди, еще и женат,

— А вам-то что?

— Вот так так!

— У него даже дочь есть.

— Тем более.

— У него есть дочь, но нет жены. Она была геологом и погибла от клещевого энцефалита. Я ее хорошо знал. Не принято плохо отзываться об умерших…

— Вот и не отзывайтесь.

— Словом, они не были счастливы… Так вы наденете красивое платье?

— Вы хотите нас сосватать?

— Господи! И не подумаю. Такую пьянчугу — за такого милого мальчика. Просто я хочу, чтобы вы произвели на него впечатление. Как Мод Брустер.

— А он любит Джека Лондона?

— Любит, любит. Каждый порядочный мужчина должен любить Джека Лондона. Максим только торговых работников не любит.

— Почему?

— А вы не догадываетесь, почему иногда работников торговли не любят? Вот вы ему понравитесь…

— Но я тоже торговый работник.

— Ладно, ладно. Вы ненастоящий торговый работник.

Я внимательно посмотрела на Петра Иваныча, но он уже заковылял на кухню и включил свою кофейную молотилку.

Переодеться я так и не успела. Тут же вскоре звякнул дверной звонок.

Я открыла.

Максим был высокий и темноглазый. Крупные черты лица и большие руки, выразительные руки рабочего, — им не хватало только мозолей и пятен от въевшейся металлической пыли. А Петр Иваныч упрямо не вылезал из своей кухни, предоставив нам знакомиться самим, и только потом появился в прихожей.

— Здравствуй, Максим! Здравствуй, дорогой мой. Ты мне с приисков алмазик не привез, каратов на пять, для фамильного перстня? Не привез? Строго, значит. А что это у тебя завернуто? Так и знал! Не успел предупредить — трубку ты повесил. Виноградное, сухое?

— Сухое, — подтвердил Максим. — А что?

— И крепость не выше десяти с половиной.

— Не знаю, не смотрел.

— И купил ты это сухое только потому, что услыхал здесь женский голос. А если бы услыхал мужской, принес бы бутылку водки.

— А в чем дело?…

— А дело, Максим, в том, что этому женскому голосу твои десять с половиной градусов, что слону — дробина. Этот женский голос предпочитает водку, коньяк, ямайский ром, что под шестьдесят. На худой конец, спирт или денатурат.

Мне нужно было вмешаться.

— Денатурата сейчас не делают, Петр Иваныч, вы отстаете от жизни. И не пугайте человека, а то он выронит бутылку. Максим, дайте ее сюда. Я с удовольствием выпью с вами сухого вина. Пойдемте в нашу кухню-столовую. Только захватите табуретку.

Давно мне не было так хорошо и беззаботно, как в этот субботний день. Мы ели оладьи и запивали их сухим вином. Максим рассказывал о своей поездке по алмазной Якутии. Как нашел в карьере алмаз с фасолину величиной и уже подумал, что обогатит сейчас валютный фонд страны на полсотни тысяч рублей, но это оказался кусочек стекла от толстой бутылки.

Рассказывал он занимательно и сдержанно, его было приятно слушать, и я чувствовала, что чуточку нравлюсь ему, и чуточку — совсем немного — кокетничала. Петр Иваныч ухмылялся, поглядывая на нас.

Из кухни мужчины направились в комнату Петра Иваныча покурить и поговорить на свободе о высоких материях, я осталась на кухне домыть посуду. Я стояла у раковины, что-то мурлыкала себе под нос, когда зазвонил телефон.

8

Я не успела к телефону, трубку снял Максим.

— Вы ошиблись, — сказал он. — Здесь такой не живет.

— Кого спрашивают? — поинтересовалась я.

— Какого-то Борисова.

— Борисова?

— Да, утверждают, что это его телефон.

— Борисова, значит… Петр Иваныч, может, это вас?

— Я же не Борисов.

— Кто вас знает. Может, вы бывший граф и когда-то носили двойную фамилию — Бухов-Борисов. А может, вы скрываетесь от алиментов и сменили фамилию.

Шутка не получилась.

Я вернулась на кухню, домывать стаканы, но петь перестала. Я была уже на работе… Звонок мифическому Борисову означал, что меня ждут в «доме под часами».

Максиму нужно было ехать на автобусе в Ордынку — районный центр, в сотне километров от Новосибирска, где он жил вместе с сестрой и своей трехлетней дочерью. Я вызвалась проводить его до троллейбуса. Подождала, когда он уехал. Пропустила еще несколько троллейбусов и уже потом поехала сама.

Дверь открыл Борис Борисович. Плащ и фуражка полковника Приходько уже висели на вешалке.

— Ага, вот и наш Шерлок Холмс, — улыбнулся полковник. — Соскучились, поди, по нас.

— Соскучилась.

— Вот и мы тоже. Уезжали тут на днях с Борисом Борисовичем. В Среднюю Азию. По маку пришлось работать.

— По маку?… Ах, опиум! — догадалась я.

— Он самый.

— Интересно было?

— Давненько с такими пакостными людишками дела не имел. Борису Борисовичу костюм там попортили.

— Стреляли?

— Нет, ножом. Пришлось новый костюм в починку отдавать.

— А Бориса Борисовича?

— Ему ничего — обошлось.

— Закончили все?

— Нет. Следствие идет. Еще съездить придется.

Борис Борисович уже нес свой подносик. Мне было не до чая, хотелось начать свой рассказ, и полковник Приходько это заметил.

— Вижу, что у вас новости есть, Евгения Сергеевна. Жду их с нетерпением. Рассказывайте.

Свое сообщение я продумала заранее и постаралась, чтобы оно было обстоятельным и кратким. Совмещать два столь трудносовместимых свойства не просто, но в школе милиции этому уделяли серьезное внимание.

Я изложила только факты, избегая своих выводов.

На это у меня были уважительные причины.

Когда-то преподаватель школы милиции подполковник Свиридов, анализируя одну из моих учебных инспекторских работ, сказал, что в выводах у меня слишком много интуитивного домысла. Действительно, мне частенько не хватало терпения скрупулезно разыскивать факты и складывать из них, как из кирпичиков, фундамент для обобщающего вывода. Частенько я сооружала этот фундамент, руководствуясь одной интуицией, одним махом… и подчас он оказывался из песка. Некоторые мои однокурсники, с которыми я должна была выполнять учебные задания, даже заявляли, что со мной трудно работать. В таких случаях подполковник Свиридов, не говоря лишних слов, передавал мое дело другому партнеру, чаще всего курсанту Аксенову, уже имевшему опыт практической работы в должности следователя.