Между тем уже в одиннадцать часов утра Хмуров выехал из дому.

Сперва он завернул к Пузыреву, где, не выходя из экипажа, послал ему наверх с швейцаром свою карточку с припискою:

«Еду сегодня в Варшаву с курьерским в час сорок пополудни. Будь на вокзале».

Оттуда он промчался к Страстному монастырю, в контору общества интернациональных спальных вагонов, и занял себе отделеньице первого класса до Варшавы.

Покончив с этим, он в три четверти двенадцатого подъехал к номерам Беклемишева, более известным под своим благозвучным наименованием «Княжего двора»

Слуга, в приличной, строгой, но и красивой ливрее совершенно барского тона, почтительно встретил его, принял его пальто и доложил, что Сергей Сергеевич Огрызков у себя.

Хмуров прошел широкими, чистыми коридорами, устланными коврами и дорожками, потом по широкой и отлогой лестнице, из-под драпированной ниши которой выглядывала художественная женская статуя, обнаженная до бедер, во второй этаж. Там встретил его такой же ливрейный слуга и так же почтительно проводил его до отделения, занимаемого Огрызковым.

Огрызков в качестве одинокого и богатого человека предпочитал жить беззаботно в «Княжем дворе», чем возиться дома с людьми и хозяйством, в котором сам ничего не понимал и по которому, конечно, его бы немилосердно обкрадывали.

Хмуров велел доложить о себе.

— Пожалуйте-с! — распахнул перед ним двери лакей, и тотчас же вслед за этим послышался добродушно-приветливый голос самого Сергея Сергеевича:

— Входи без доклада, Иван Александрович, тебе я всегда очень рад.

И в самом деле, он встретил гостя с распростертыми объятиями.

— Садись. Хочешь чаю, кофе? Может, позавтракаем вместе? — засыпал он его вопросами. — Здесь, брат, кормят идеально, и если я редко дома у себя питаюсь, то единственно потому, что одиночества не терплю. Давай-ка в самом деле я распоряжусь…

— Очень жалею, но времени мало: я сегодня, в час сорок минут, еду с курьерским в Варшаву…

— Что случилось?

— Есть у меня там дядюшка-старик; захворал. Сейчас телеграмму получил, вызывает; ну, а я его единственный наследник…

— Но позволь, — взмолился Огрызков, — ты говоришь — в час сорок, а теперь двенадцати еще нет.

— Все-таки надо будет мне еще домой заехать.

— К чему это?

— А как же вещи?

— Вещи, — пояснил очень разумно Огрызков, — мы сейчас прикажем отправить ко времени на вокзал. Они, вероятно, уложены?

— Да, их там укладывает мой номерной Матвей.

— Человек надежный?

— Безусловно, — ответил Хмуров.

— Помилуй, — добавил Огрызков, — я здесь всегда так делаю: мне надо куда ехать, я говорю, в котором часу и что именно беру с собою: этого вполне достаточно, к назначенному времени все в наиисправнейшем виде на вокзале.

— В таком случае, — согласился Хмуров, — распорядись, пожалуйста, кого бы ко мне послать?

— И посылать никого не нужно; потрудись сам спуститься вниз и переговори обо всем, что нужно, в телефон, а я пока распоряжусь насчет завтрака.

Когда Хмуров вернулся в отделение, занимаемое Огрызковым, слуга уже накрывал стол.

— Вино у меня здесь свое, — заявил Сергей Сергеевич, — так как буфета, собственно говоря, при «Княжем дворе» не полагается, но есть повар, и ты сейчас сам убедишься, что есть здесь хорошо и твоему брату избалованному москвичу.

— Все хорошо, только далеко немножко от центра.

— А мне эта некоторая отдаленность даже нравится, — сказал Огрызков. — Как хочешь, здесь спокойнее, да и во всем приличнее, нежели в этой сутолоке городского центра. Мне дом мой нужен для отдыха, это мое убежище. Мне нужен у себя прежде всего комфорт, и здесь я его нашел даже по сравнительно дешевой цене с другими первоклассными гостиницами. Нет, как хочешь, а это преостроумное учреждение!

Осмотрев все помещение, похвалив его и удивившись роскоши и дешевизне, Хмуров выбрал момент, когда слуги не было, чтобы приступить к своему делу.

— У меня к тебе большая и в то же время весьма щекотливая, хотя и не денежная просьба, — сказал он.

— Пожалуйста! В чем дело?

— Ты кое-что уже знаешь из отношений моих к Зинаиде Николаевне Мирковой, — начал Иван Александрович. — Дело в том, что вчера еще я ничего не чаял, не гадал, а сегодня получил злосчастную телеграмму. Мне каждая минута дорога, и если меня уж решились вызвать депешею, то, значит, положение дядюшки отчаянное. Ехать мне лично к Зинаиде Николаевне и ей все рассказывать — могло бы только задержать меня. Я знаю ее: она меня не отпустит, и я вынужден, так сказать, бежать. Но вот что: я не хочу ни на единую минуту оставлять ее в. сомнении. Я прошу тебя, съезди к ней и разъясни ей все. Постарайся быть у нее ровно к двум и вот передай ей это письмо; тут вложено двести рублей, — видишь, при тебе заклеиваю, — это деньги на ее приют, а остановлюсь я в Варшаве в «Европейской гостинице». Впрочем, конечно, с пути буду ей телеграфировать, а едва туда приеду — напишу подробно.

Огрызков взял конверт и выразил полнейшее согласие на все.

Между тем время шло, и завтрак был подан.

— К закуске, кроме переяславльской сельди с гарнирчиком, я ничего не велел подавать, — сказал Сергей Сергеевич. — Давай выпьем по рюмочке.

Им подали паровую осетрину, соус к которой привел в восторг Хмурова, а на второе — по прекрасно изжаренному чирку. На сладкое дали пунш глясе с мараскинчиком. Вино пили крымское.

Пошел уже второй час, и было время ехать. Еще раз по телефону справились, отправлены ли вещи Хмурова на вокзал? Получив утвердительный ответ, приятели простились, и Иван Александрович не допустил Огрызкова проводить его на железную дорогу, прося аккуратно в два быть у Мирковой.

Ему не хотелось, чтобы Огрызков помешал их последней беседе с Пузыревым.

Действительно, Пузырев уже ждал и сразу накинулся на него:

— Ты чуть не опоздал!

— Какое! Еще более четверти часа времени, — невозмутимо ответил Хмуров.

— Да, но надо же тебе билет взять, сдать багаж.

— Не беспокойся, давно все сделано. Здесь где-то должен быть человек из наших номеров. Я туда телефонировал.

Действительно, на сцену явился молодой благообразный парень в черной суконной поддевке и в высоких сапогах со сборами.

— Пожалуйте-с, Иван Александрович, — доложил он. — Тут билет-с, тут багажная квитанция, а спальный билетик, должно быть, у вас?

— У меня; вот он.

— Слушаю-с; пойду купе вам заготовлять.

— Тут уж указано которое! — крикнул ему вслед Хмуров. — Малое отделение первого класса.

— Я пока что ваши вещи там разложу.

— Ну и отлично!

Пузырев смотрел несколько завистливыми глазами на товарища, но в то же время делал вид, будто презирает все это.

— Ты без шика не можешь обойтись! — сказал-таки он ему, не утерпев.

Но Хмуров на это ничего не ответил, а только улыбнулся.

Времени оказалось мало, а приятелям надо было перемолвиться о деле.

— Ты все уладил? — спросил Пузырев.

— Да, все, а ты?

— Тоже.

— Был у тебя доктор?

— Был доктор вместе с инспектором общества «Урбэн», — пояснил Илья Максимович. — Я подвергся самому строгому, самому тщательному осмотру, и, невзирая на еще раз повторенное мною замечание, что у меня в груди какая-то страшная и щемящая боль, их врач меня признал безусловно годным к страхованию.

— Чудак ты эдакий! — наивно воскликнул Хмуров. — Если бы они страховали одних здоровых, то никакой доблести за ними бы не было.

— Чепуху ты говоришь, а нам времени немного.

— Да, пора отправляться к вагону, — согласился Иван Александрович. — Пойдем-ка!..

— Где ты в Варшаве намерен остановиться?

— В «Европейской».

— Прекрасно, так я и буду знать. А я завтра еще побываю на Лубянке, ибо не знаю, когда полис получу.

— Пожалуй, из-за этого еще будет задержка!.. — усомнился Хмуров.

— Пустяки! Обо мне не беспокойся: я свои дела все справлю, а вот ты не сядь там в Варшаве на мели. У тебя страсть везде тону задавать.