В 1936 году Беляев еще раз вернулся к вагнеровскому циклу и написал рассказ «Ковер-самолет» — об очередном изобретении профессора Вагнера. Он построил своего рода воздушный плот из сверхлегкого, почти невесомого материала, плавающего в воздухе. Однако, взлетев, этот плот никак не хотел приземляться. Пришлось отламывать от него куски, чтобы уменьшить подъемную силу…

«Ковер-самолет» — последний рассказ из цикла «Изобретения профессора Вагнера». Полностью цикл был напечатан лишь в послевоенном собрании сочинений Беляева.

В 1935 и 1936 годах Беляев написал ряд очерков. Часть их шла под рубрикой «Из жизни людей труда и науки», и печатались они в журнале «Юный пролетарий». Это очерки о Павлове, Менделееве, Ломоносове, Ползунове. Особое место занимают очерки, посвященные Циолковскому.

Общее, что характерно для всех этих произведений, — глубокое проникновение Беляева в существо научного творчества ученого и многогранное изображение его личности.

Рассказывая о Павлове, например, он прежде всего говорит о пути, которым шел великий физиолог. И здесь в полной мере проявляется талант Беляева-популяризатора.

Писатель показывает, как развивалось учение о высшей нервной деятельности и какие опыты позволили ученому доказать свою правоту в борьбе с идеалистами. Мозг, создавший естествознание, сам становится объектом естествознания. Таков главный тезис этого очерка об ученом и деле его жизни, о «блестящем, непревзойденном ученом», как называет Павлова Беляев.

В очерке «Джемс Уатт и Иван Ползунов» Беляев сопоставляет две творческие биографии. Он ставит вопрос: что сделал один и что сделал другой? Уатт усовершенствовал то, что было сделано до него. Но его знают все. А кто знает солдатского сына Ивана Ползунова, этого величайшего изобретателя?

В истории техники незаслуженно забытый Ползунов значит несравненно больше всемирно признанного Джеймса Уатта.

Менделеев предстает перед нами как человек разносторонних дарований. Менделеев-ученый, Менделеев-мыслитель. И все же очерк был бы неполным, если бы Беляев не показал, что именно сделал Менделеев в химии.

Читая очерк, мы ясно представляем себе и поиск Менделеева и величайшее значение его открытия. Беляев приводит слова Менделеева, что периодическая система справедлива для всего мироздания. Мысль ученого о всеобщности законов, управляющих вселенной, особенно привлекала Беляева, который как раз в эти годы интересовался космосом и писал о нем.

В очерке «Михаило Ломоносов» Беляев приводит множество интересных фактов — и чисто биографических, и относящихся к творчеству Ломоносова, как бы иллюстрируя слова Пушкина, что это был «первый наш университет». Но вся вещь подчинена одной идее — показать, как в наши и лишь в наши дни гениальный Ломоносов был по достоинству оценен.

Взяв наиболее существенное из жизни ученого и из сокровищницы его идей, Беляев рисует цельный образ. Беляевский стиль отличает этот очерк, как и другие его произведения о людях науки, — стиль легкий, динамичный и экономный. К тому же он всегда умеет предельно просто, но без упрощенчества, предельно ясно, но без вульгаризации рассказать о существе дела жизни ученого, достаточно сложном самом по себе.

В своих очерках он дал превосходные для того времени образцы популяризации. И в этом нетрудно убедиться, читая работы других авторов, современников Александра Романовича. Беляевские очерки выгодно отличаются от газетных статей, посвященных людям науки.

Часть десятая

В галерее образов людей науки, созданных Беляевым, особое место занимает Циолковский. Помимо очерка «Гражданин Эфирного Острова» и некролога «Памяти великого ученого и изобретателя» перу Беляева принадлежит еще несколько статей — «Константин Эдуардович Циолковский», «Великий транспортник», «Он жил среди звезд», которые были помещены в пушкинской районной газете «Большевистское слово» в 1938–1940 годах.

Один из его очерков редакция журнала «Вокруг света» поместила в десятом номере 1935 года, вскоре после смерти ученого, как редакционную статью.

В очерке легко угадывается стиль Беляева, его понимание личности и трудов Циолковского. Вот наиболее интересные мысли, которые высказал Беляев о Константине Эдуардовиче.

«Он не был художником пера, но был художником мысли. И поэтому его произведения о небе производят такое неотразимое эстетическое впечатление».

Беляев набрасывает биографическую канву, пишет кратко о трудной и творчески необычайно интересной жизни Циолковского. «Он многообразен, — пишет Беляев, — как выдающиеся люди эпохи Возрождения». Уже один перечень его работ говорит сам за себя. Но в этом многообразии есть главное, и Беляев первым это подметил.

Беляев говорит о Циолковском, как о человеке, живущем интересами всего человечества, чувствующем себя гражданином вселенной: «Это тип и прообраз человека будущего с его расширенным до космических масштабов сознанием». Циолковский, пишет Беляев, болезненно ощущал то, что приковывает нас к Земле, — земную тяжесть. И отсюда — мечты, изобретения, проекты. Отсюда устремленность мысли в космос, в далекое и даже сверхдалекое будущее.

Но и к Земле ученый подходил с космическими мерками. Отсюда — планетарные планы переделки природы, поражающие своим размахом и масштабностью. Его представления о пространстве и времени несравненно шире, чем у современников. И потому он заглядывает свободно и в отдаленное прошлое, и в отдаленное будущее. И поэтому он дает изумительные «научно-фантастические», как подчеркивает Беляев, проекты.

Здесь и работы по овладению тропиками, и заселение пустынь, и доселе неприступных гор, и даже океана. Здесь и идеи о превращении земного шара в своеобразную оранжерею, в которой с помощью новых видов растений будет наиболее полно использоваться солнечная энергия. Здесь и фантазии о переселении на планеты и астероиды, о создании «ракетных колоний» и приспособлении человека к жизни в открытом космосе.

Беляев говорит о Циолковском как о мыслителе, которого волнуют судьбы и смысл всего мироздания. Он спрашивает: в чем секрет успеха ученого-самоучки? И отвечает: в целеустремленности, самобытности ума, сочетании теории с практикой.

«Замыслы, которых хватило бы на нескольких Жюль Вернов…», «Дерзость мысли, фантазия, сочетающаяся с глубокой научностью. Поистине он был научным фантастом в лучшем смысле этого слова».

В 1937 году Беляев снова возвращается к космической теме — в интересном по замыслу романе «Небесный гость».

К Земле приближается двойная звезда с планетами-спутниками. Под действием ее притяжения устремляется в космос вода океанов, а с нею — гидростат, аппарат для глубоководных спусков, превратившийся в межпланетный корабль. Таким необычайным способом людям удается попасть в мир соседнего Солнца и вернуться потом обратно.

Необычайная катастрофа — приближение к Земле звезды из глубины вселенной — для Беляева только повод изобразить событие, равного которому не было в истории человечества: посещение людьми мира иного солнца, иной звезды.

Конечно, в действительности другая звезда не приблизится к Земле, и путешествие на ее спутник будет совершено на ракете-звездолете. Для возвращения героям приходится воспользоваться уже космическим кораблем.

Герои романа встречают на планете — спутнике другой звезды — мир, во многом подобный земному.

По манере письма «Небесный гость» напоминает ранние вещи Беляева. В стремительном, почти кинематографическом темпе развивается действие. Напряжение все время нарастает. Оно особенно велико в эпизодах исследования чужой планеты. Но герои романа, как и в «Звезде КЭЦ», советские люди.

В 1937 году Беляев после долгого перерыва создает еще один из своих лучших рассказов — фантастический рассказ «Мистер смех».

Одна лишь, хотя и оригинальная, идея — овладение тайной смеха — не определила бы успеха рассказа. Дело прежде всего в обрисовке личности главного героя — Спольдинга. Спольдинг предстает перед нами человеком незаурядным: способный молодой инженер, полный кипучей энергии, с неукротимой волей и жаждой жизни, точнее — жизненных благ.