— Ты о тех, что на оконной раме?

— Да.

— Ты говоришь серьезно?! Послушай, я хочу сам взглянуть на них.

— Пожалуйста, сделай одолжение, — сказал инспектор. — Журналисты ухватятся за новую сенсацию! Раны на лице Коннерли, раны у Легрелла, правда, не такие глубокие и без смертельного удара дубинкой, аналогичные царапины на оконной раме... Кто сможет все это сделать? Мне кажется, что женские ногти не способны так повредить дерево. Очень хорошо. Но тогда что все это значит? Ты не думаешь, что журналисты правы?

— Это дело следователя, — уточнил Вайт.

— Я знаю. Он говорит, что борозды на лице убитого наводят на мысль о тигре.

— А я не уверен, — подытожил Вайт. — Ступай на похороны Коннерли и понаблюдай там за всеми. Возможно, когда-нибудь мы с тобой найдем логово тигра в лесу у казино Кивера.

— Очень хорошо, — сказал Хопп. — До свидания. У двери он остановился.

— Я забыл тебе сказать, что метрдотель собирался сбежать на своей машине. Странно, не правда ли? С чего бы? Впрочем, у наших людей есть инструкции следить за каждым его шагом. Не сбежит! Да! Мы сейчас ознакомились с завещанием Коннерли... Его сын Джон получает в наследство рестораны, а брат Стентон — загородный дом. Ресторанный бизнес хорошо обеспечен. Мистер Коннерли играл на скачках в городе и отхватил там неплохой куш. Ну, а теперь я пойду! Пока!

В городской квартире Риты Бриджеман неожиданно раздался телефонный звонок. Звонил Том Лонг.

— Хочешь, я отвезу тебя на похороны? — предложил он.

— Нет, спасибо, — отказалась девушка, — зачем я туда поеду? Ведъ я почти не знала этого человека.

— Но зато он знал тебя настолько хорошо, что установил над тобой наблюдение психиатра, — съязвил Лонг. — И так хорошо знал твою мамочку, что даже дал себя обчистить на двадцать две тысячи долларов в ту ночь, когда его убили.

— Ты что, работаешь в полиции? — спросила Рита. — И хотя ты имеешь какое-то отношение к шерифу, он все же еще не арестовал мою мать.

— Осталось недолго ждать, как ее привлекут к ответственности, — ответил Лонг, смеясь. — Они уже сделали первые шаги. Зря она пытается вовлечь доктора Вайта в интригу. Но, скажи, ты изменила отношение ко мне?

— Нисколечко! — холодно отрезала Рита.

— Кстати, разве ты не обещала матери двадцать две тысячи долларов?

— Ты — мерзавец! — воскликнула девушка, бросив трубку.

Потом она, плача, села рядом с телефоном и нервно заколотила по рычажку; немного успокоившись, набрала номер «Голубого Джека» и попросила Франсуазу.

— Мама? Ты уходишь? Я хотела тебе сказать тогда вечером, что ты была прелестна. Я никогда не думала, что ты сможешь так понять меня, это было чудесно, мамочка! Всю жизнь я ревновала тебя к мужчинам, которые смотрели на тебя, а они смотрят на тебя потому, что ты такая красивая, и их взгляды тоже были ревнивыми. Мне казалось, что в тот момент они обладают тобой. Теперь я вижу, какая ты храбрая! Ты была мне и отцом и матерью; а я не могла понять тебя! Какая я неблагодарная! Теперь я буду совсем по-другому относиться к тебе! Я очень, очень люблю тебя! Ты не собираешься в город? Почему бы тебе не приехать ко мне и нам не пообедать вместе? Ты не знаешь, где я живу? О, мама, я бессовестная! Я даже не оставила тебе адреса... Извини, дорогая! Сейчас же возьми карандаш и запиши, чтобы не забыть... я тебе сейчас продиктую. Давай, пиши... Хорошо, я подожду...

...У входа на кладбище Эван Табор увидел шерифа Хаскелла, догнал его.

— Эд, зачем ты рассказал Стентону о расписке?

— Это ведь значительная часть имущества Джейса, — ответил шериф.

— Это еще одна подлость, которую ты сделал! — воскликнул фабрикант. — Ты же прекрасно знаешь, что это была шутка, мы были навеселе и не играли всерьез. Он не выиграл у меня фабрику, так же как и не проигрывал мне ресторан. Мы старые друзья, и я сожалею, что ты тоже был среди нас. Но брат Джейса понял все буквально. Он встретился со мной, чтобы предложить мне управлять фабрикой, так как он ее владелец.

— Отлично! — сказал Хаскелл, внимательно посмотрев на своего взволнованного собеседника. — Ты можешь принять это предложение, если хочешь... если, конечно, ты останешься на свободе. Я жду, когда ты мне, наконец, объяснишь, как оказались пятна крови Джейса в твоей машине, почему ты все время рассказываешь сказки и врешь нам? Если ты не объяснишься, ты тогда окончательно увязнешь в этом болоте, Эван. Ты будешь говорить правду?

— Сейчас я иду на похороны, — проговорил Табор, понизив голос, — мне не меньше чем тебе интересно узнать, как кровь оказалась в моей машине, кто обчистил карманы Коннерли и потом ловко подсунул мою расписку в твой карман... если, конечно, это было так. Все это мне не нравится. Я тебе уже раз двадцать говорил, что не дрался с Джейсом, не убивал его, и могу тебе еще двадцать раз это повторить. Я не вынимал свою расписку из его кармана и не клал ее в твой. Кто-то разыгрывает тебя и притом очень умело.

Он пронзил шерифа взглядом, но тот спокойно ответил:

— Выбирай слова, Эван. Это не игра в карты, это — убийство.

— Ты наивно рассуждаешь, — разразился фабрикант. — Смотри, Эд, предположим, я его убил. Пораскинь-ка мозгами! Допустим, я предательски ударил Джейса дубинкой или там чем-нибудь еще, тогда мне логично было бы забрать свою расписку и скрыться. Для чего мне надо было оставаться на месте преступления и, подвергая себя опасности, уродовать ему лицо? Ты можешь себе представить, что я, его друг, буду убивать его таким способом? Нет! Если я, как ты считаешь, взял расписку, самое разумное для меня скорее убраться оттуда подобру-поздорову.

— Да, ты был достаточно спокоен, потому что был пьян, и Джейс тоже...

— Но ради всего святого, выслушай! — с отчаяньем воскликнул Табор. — Сначала ты меня обвиняешь в том, что я взял расписку. И сколько я тебе ни говорю, что не делал этого, — ты мне не веришь. Положим, ты уверен, что я ее взял, но как тогда на следующий день она оказалась у тебя? Ты об этом что-нибудь можешь сказать? Ей-богу, это наивно, я тебе уже говорил. У меня не было тогда расписки, нет ее и сейчас. Не нужно разной чертовой путаницы. Послушай, Эд, ты же хорошо нас знал. И ты знаешь, что я не способен был принести вред Джейсу Коннерли. Далее из-за десяти фабрик! Ты также знаешь, что он погиб не из-за этого. Тебе известно, что ту бумажку с моей распиской я вручил ему при всех. Ведь она может скомпрометировать меня как директора компании. Он принял от меня расписку на сто тысяч долларов. И сейчас я бы хотел получить ее обратно. Она у тебя. Давай поговорим по-деловому. Скажи, Эд, сколько ты за нее хочешь?

Шериф Хаскелл медленно поднял голову и встретился с вопрошающим взглядом Эвана Табора.

— Я не думал об этом, Эван, — сказал он осторожно. — Но после всех этих неприятностей мне, возможно, придется уйти с работы, а сначала я должен расплатиться кое с какими долгами. Я подумаю о твоем предложении. Утро вечера мудренее. Приходи завтра ко мне.

— Кто тебе ее дал? — сердито спросил Табор. — Кто тебе передал расписку? Кто-то явно хочет избавиться от обвинения.

— Возьми завтра свою чековую книжку, Эван, — насмешливо сказал Хаскелл. — А сейчас — не органную ли музыку мы слышим?

В смежном помещении начались похороны Коннерли.

У входа на кладбище остановилась грязная машина и встала рядом с другими автомобилями, чистыми и сверкающими. Грязная таратайка принадлежала детективу Флетчеру Дэвису. За ним приехала Франсуаза Бриджеман. Их обоих встретили скорбные звуки органа.

— Вы действительно не хотите присутствовать на похоронах?

— Нет, — решительно сказала женщина. — Я не выдержу этого. Шериф Хаскелл попросил вас охранять меня?

— Да, миссис.

— Хорошо, спасибо за откровенность, — сказала Франсуаза. — Мне кажется, все посходили с ума. Не хотите ли вы поговорить со мной?

— Да, конечно, — сказал Дэвис. — Но о чем же мы будем разговаривать?

— Вы знаете, кто убийца? — спросила она твердым голосом.