Все пришли в восторг, закричав, что игра нова и интересна. Чэн Юй велел принести специальные бамбуковые дощечки для жеребьевки, написал на них номера согласно числу гостей и предложил каждому вытащить дощечку. Первый номер достался Ли Дяньвэню. Он уже хотел было сказать свои строки, но Ли Чжиминь остановил его.

— Ведь начинать должны мальчики? Я назначаю первую фразу Айюню, вторую Июню, а заключительную — Суюню.

— Я не умею сочинять стихи и прошу господ не смеяться! — сказал Айюнь. — Мой вариант будет такой:

Подумав, Июнь продолжил:

— Очень хорошо передано настроение! — воскликнул Чэн Юй. — И тема схвачена! За них следует выпить. Ну, а теперь очередь Ли Дяньвэня.

Все выпили, и Ли Дяньвэнь сказал:

— Из всех своих коллекций я больше всего люблю эстамп с каменного памятника на Хуашань[244]. Поэтому я скажу следующее:

— Между прочим, эстампы с этого памятника снимались всего три раза! — заметил Цянь Дуаньминь. — У вас один из них — это действительно настоящая драгоценность. Следующая строчка падает на меня. Я, как вы знаете, собираю старинные издания. Лучшее среди них — «Обрядник дома Чжоу»[245], отпечатанный всего по тринадцати строчек на каждой странице:

— Годится! — зашумели все.

— Бумага словно гладкая яшма, иероглифы точно серебряные крючочки, на титульном листе стоит печатка самого Хуан Пиле! — восхищенно щелкнул языком И Цзюй. — Это одна из лучших книг его библиотеки!..

— Ну, пришла пора браться за мой кабинет «Сто картин Ван Хоя»! — прервал его Чжуан Хуаньин и прочел нараспев:

Ван Ляньсунь подхватил:

— А, вы говорите о том самом сборнике, который я недавно видел на рынке Люличан! — улыбнулся Цзян Бяо. — Эта книга упоминается даже в «Генеральном каталоге по четырем разделам», хотя издано в свое время было только предисловие к ней. Рукопись вся пестрит красной тушью[247], и подлинность ее несомненна. Кто бы мог подумать, что вам удалось ее раздобыть!

— Не болтай попусту! — остановил его Ван Ляньсунь. — Не то придется выпить штрафную рюмку за проволочку!

— Ничего страшного, — возразил Цзян Бяо. — У меня есть десять картин Ма Сянлань![248] Они меня и спасут. — Он поднял бокал и продекламировал:

Дуань Хуцяо тотчас продолжил:

— Людей, которые снимают оттиски с памятников, называют «черными тиграми», так как они вечно перемазаны в туши, — заметил Ми Цзицзэн. — А ты собираешь сами памятники, поэтому тебя остается назвать только «каменным тигром»!

— «Каменный тигр» — не так уже плохо, — отпарировал Дуань Хуцяо. — Гораздо хуже быть «каменным драконом»[249], который тысячелетиями вынужден таскать на своей спине предмет обожания «каменных тигров»!

— У Ми Цзицзэна исключительно богатые коллекции, — сказал Вэнь Динжу. — Сейчас он нам преподнесет великолепную строчку!

— Ну что вы, — смутился Ми Цзицзэн. — У меня действительно кое-что есть, но я до сих пор еще не разобрался, какую из своих вещей люблю больше всего.

— Да у тебя сейчас в руке редкость! Почему не покажешь? — со смехом воскликнул Цзян Бяо.

Гости наперебой стали расспрашивать, о каком предмете идет речь, и Ми Цзицзэну пришлось передать его Ли Чжиминю. Это оказалась агатовая табакерка, сделанная очень оригинально: на ее гладкой поверхности вырисовывались едва заметные очертания горного потока. В воде колебались водоросли, а на дне, словно живая, лежала крошечная зеленая черепашка.

Ли Чжиминь вскрикнул от восхищения:

— Я сложу строку за Ми Цзицзэна:

А вот у меня нет никаких редкостей. Как же быть?

— Дневник, который вы вели непрерывно в течение сорока лет, — бесценное сокровище! — возразил Сюнь Чуньчжи.

— Ну хорошо, если так, то я что-нибудь сболтну:

В разговор вмешался Вэнь Динжу:

— Я тоже, в подражание почтенному господину Чжиминю, займусь прославлением собственных сочинений:

— У меня есть только отпечаток с памятника Чэньмао, — откликнулся Сюнь Чуньчжи. — Это довольно старое издание:

— А из моих редкостей, пожалуй, лучше всего миниатюрный портрет Дун Сяоюань[250], — промолвил Чэн Юй, — поэтому я скажу следующее:

Теперь у нас остался только Линь Сюнь! Его мы еще не слышали!

Линь Сюнь задумался, хотел что-то сказать, но его со смехом опередил Цзян Бяо:

— Я скажу за него, но в моей строке будет говориться не о редкой вещи, а о необыкновенной новости, не возражаете?

— Просим, просим, — зашумели гости.

Никто ничего не понял.

— Цзян Бяо, не говори глупостей! Не ко дню это! — заворчал Линь Сюнь.

— А что тут такого? — возразил Цзян Бяо и обратился к собравшимся. — До прихода сюда мы заехали с визитом к Юй Хунаню. Вы знаете, что он считает себя непревзойденным гадателем по лицу. Едва он взглянул на Линь Сюня, как чуть не свалился от изумления и сказал, что его ждет необычная судьба: в девятнадцать лет он непременно станет канцлером и будет стоять у кормила власти. Но такое счастье сменится не меньшим несчастьем: уже в двадцать лет он погибнет и даже не будет как следует похоронен. Как вам нравится подобный прогноз? Впрочем, у Линь Сюня нет оснований верить предсказателю: все вы знаете, что канцлеры ныне царствующей династии являются в то же время членами Государственного совета, а в Государственный совет проходят только лысые и беззубые. Разве может при таких условиях стать во главе государства юноша!