Вокруг стояло множество голубоглазых и рыжебородых джентльменов, изящных леди с вьющимися волосами и осиными талиями. Устав в толкотне, они буквально умирали от жажды, и сейчас чай был для них волшебным, живительным нектаром. Понятно, почему отовсюду неслись восхищенные возгласы, а золотые монеты сыпались дождем.

Когда выставка закрылась и стали подсчитывать деньги, оказалось, что госпожа Цзэн собрала больше всех. Можно представить себе, как был доволен Цзэн Цзичжань: ведь ему прибавилось славы! Ну как, по-твоему, умно поступила его жена? Добилась ли она своего? Не удивительно, что иностранцы ее так уважали. Если у тебя окажется хоть доля ее способностей, значит, я не зря брал тебя с собой!

Услышав эти слова, Цайюнь задумалась: «Совершенно очевидно, что господин смотрит на меня как на простую девку, которая не сможет принести ему славы. Он боится, что я вызову при дворе лишь насмешки. Ну что ж, я найду способ затмить жену Цзэн Цзичжаня и заставить свет уважать меня!»

Она недовольно отвернулась.

— Конечно, куда мне до госпожи Цзэн! Ведь она из знатной семьи, где все ходят в золоте и яшме, а я вышла из придорожной грязи и травы, которую топчут ногами. Разве я могу претендовать на ее таланты?! Своим появлением в свете я лишь скомпрометирую господина, заставлю его находиться в вечном напряжении. Лучше мне до смерти сидеть в этой посольской раковине и никуда не выходить! Если вас и это не устраивает, можете отослать меня назад, по крайней мере, ваша репутация от этого не пострадает!

Цзинь Вэньцин вскочил, подошел к Цайюнь и со смехом потрепал ее по плечу.

— Да не будь же такой мнительной! Разве я сказал, что не стану выпускать тебя? Если хочешь побывать при дворе, стоит только приказать секретарю заготовить бумагу и направить ее в министерство иностранных дел, а оттуда известят о сроке, вот и все.

Видя, что Цзинь Вэньцин соглашается, Цайюнь быстро сменила гнев на милость и стала просить мужа, чтобы тот сейчас же составил такую бумагу. Посланник улыбнулся и медленно вышел.

Воистину:

О дальнейших событиях вы можете подробно узнать из следующей главы.

В прошлой главе мы рассказывали, что Цайюнь, пожелав попасть на прием к императору, стала торопить Цзинь Вэньцина с составлением бумаги в министерство иностранных дел. Цзинь, естественно, отправился посоветоваться к Куан Чаофэну. Тот не стал возражать и приказал переводчику написать прошение об аудиенции. К несчастью, прошение было отправлено в то время, когда Фридрих был нездоров, и Цзинь Вэньцин долго не получал никакого ответа. В связи с этим откладывался даже его отъезд в Россию.

Поскольку Цайюнь и ее супруг сидят в Германии без всякого дела, автор воспользуется случаем и временно оставит их, чтобы рассказать о столичных китайских сановниках, ратовавших за науку.

Через год после того, как Цзинь Вэньцин уехал за границу, Цянь Дуаньминь был назначен учебным инспектором провинции Хубэй, Хэ Тайчжэнь получил должность главного смотрителя работ на реке Хуанхэ, а Чжуан Чжидун был направлен генерал-губернатором в провинции Хубэй и Хунань. Итак, знаменитые сучжоуские чиновники, служившие до этого в столице, постепенно рассеялись, словно облака, гонимые ветром. Один только Пань Цзунъинь был назначен министром церемоний и остался в Пекине.

Высокое положение и добродетели сравняли его с лауреатом Гун Пином, занимавшим пост министра чинов, и сейчас он наряду с ним являлся одним из старейших сановников маньчжурской династии. Обладая огромными познаниями, министр Пань Цзунъинь был страстным поклонником древних наук, любил поговорить о надписях на камнях и бронзе и особенно увлекался «Комментариями Гунъяна» к «Веснам и осеням»[167]. На академиков, выдержавших дворцовые экзамены, он даже смотреть не хотел. Поэтому Лу Жэньсян, который прошел экзамен одним из первых и сейчас оставался в столице единственным земляком Пань Цзунъиня, испрашивал у министра аудиенции лишь в официальном порядке, не решаясь быть с ним на короткой ноге.

На четырнадцатом году правления Гуансюя[168] вдовствующая императрица Цыси[169] издала указ о предоставлении молодому монарху долгосрочного отпуска после бракосочетания. Летний дворец Цинъиюань — «Сад прозрачных струй» был переименован в Ихэюань — «Сад восстановления гармонии» в знак того, что император устал от трудов и собирается отдохнуть, не вмешиваясь более в политику. Подданные всей страны единодушно ликовали и надеялись на реформу государственного правления. При дворе и среди народа постепенно появилось желание обновить старые порядки.

Как раз в том же 1889 году подошли очередные провинциальные экзамены. Главным экзаменатором в районах, лежащих к югу от реки Янцзы, был назначен знаменитый ученый Ли Дяньвэнь, который обладал колоссальными познаниями как в области литературы, так и в сфере истории. Он отлично владел старинными письменами и особенно хорошо знал историческую географию эпох Ляо, Цзинь и Юань[170]. Им были прокомментированы «Сокровенное сказание», «Записки о путешествии на Запад даосского монаха Цю Чуцзи» и «Собрание сочинений Елюй Чжу»[171]. Когда Цзинь Вэньцин еще жил в столице, они часто встречались и обсуждали проблемы географии северо-запада. Теперь, став главным экзаменатором южных районов, Ли Дяньвэнь сумел выявить всех способных ученых, живших по берегам Янцзы, которых было так же много, как карасей в этой реке. Первые места, по обыкновению, заняли уроженцы Сучжоу. Как вы думаете, кто? Одного звали Ми Цзицзэн, другого Цзян Бяо. Когда их экзаменационные работы были опубликованы, пошли разные толки. Одни хвалили сочинения за глубину мысли и неповторимое изящество, другие, наоборот, ругали, заявляя, что все это — сплошной вымысел, похожий на рассказы о демонах с бычьими головами или оборотнях с туловищем змеи.

Лу Жэньсян, сидевший дома без дела, тоже купил себе сборник экзаменационных работ и принялся его читать. Естественно, что прежде всего он заинтересовался сочинением земляка Цзян Бяо, однако вскоре наткнулся на рассказы об «отстранении чжоуского князя Лу», «развитии по трем эрам», «упорядочении трех начал»[172] и не понял буквально ни строчки. Затем речь шла о назначении на должность всяких варваров вроде Могиляна и Кюль-Тегина, имена которых напоминали заклинания из «Вайрасутры»[173]; о них Лу Жэньсян и подавно никогда не слыхал.

— Что за дьявольщина эти современные сочинения! — закрыв книгу, вздохнул он. — А виной всему наш господин Пань Цзунъинь со своими «баранами и овцами»[174]. Когда стиль неправилен, нарушаются и принципы!

Он еще продолжал недовольно ворчать про себя, когда в комнату вбежал слуга.

— Господин! Вас назначили проверять сочинения. Просят сейчас же выехать!

Лу Жэньсян приказал заложить коляску и направился к помещению, где происходила проверка экзаменационных работ. Раскланявшись со знакомыми чиновниками, он сел и протянул руку за первым сочинением.

Вдруг за его спиной кто-то произнес:

— Старайтесь проверять внимательно. Нельзя делать исправления наобум, а то, чего доброго, ошибешься и станешь всеобщим посмешищем!