Пита, подумала Ильгет. Все же, как он там? Как хорошо знать, что тебя кто-то ждет. Что у тебя там, вдали, не пустой дом, а свой, родной человек. Единственный, если подумать, родной человек на свете. Ну мама еще, но с мамой тоже все очень сложно. И это все равно не то. Конечно, друзья - но у друзей своя жизнь, это другое. А у них с Питой жизнь на двоих одна.
Сейчас хорошо помнилось первое время их любви, и вспоминались его руки, глаза, лицо. Такие красивые, милые, родные. Пита очень умный, очень способный и талантливый. Кто еще смог бы так быстро освоиться с чужой техникой, скоро он станет мастером-программистом бытовых приборов, это не так-то просто… да и всегда он был талантлив, на работе его очень ценили. У талантливых людей всегда сложный характер.
Скорее бы вернуться на Квирин, встретиться с Питой… Может, тогда уже и насчет детей можно подумать.
В церковь Питу привела Майлик.
Она была - как девчонка, хоть и много старше Питы. Возраст не виден. Маленькая, быстрая, коротко стриженные кудри - цвета она часто меняла, и этот ароматный легкий пробор на макушке. И в то же время - зрелая женщина, с которой интересно общаться.
В последнее время они здорово подружились. Муж Майлик был планетологом, и как это у них нередко бывает, сейчас ушел в длительную экспедицию, и должен был появиться только через полгода. Это сблизило Питу и его наставницу, относившуюся к ученику чуть свысока - ей уже стукнуло сорок, и старшему из семи ее детей было пятнадцать лет. Пита казался Майлик симпатичным умненьким мальчишкой, хоть по возрасту все-таки был ближе к ней, чем к ее детям. И все же он многое понимал… казалось, он понимал все - с ним обо всем можно было поболтать, как с хорошей подружкой.
Майлик была христианкой. По воскресеньям ходила в церковь вместе с детьми, а по субботам, вечером стала брать с собой Питу. Храм святого Квиринуса всегда казался ему слишком холодным, они посещали современную небольшую церковку святого Иоста в центре города, у подножия гор, рядом с Бетрисандой.
Пита вдруг начал понимать, что, собственно, находила Ильгет в церкви. Он и к Ильгет перестал относиться с постоянной обидой. Ну мало ли… она ошибается… конечно, больно и обидно вспоминать, как она себя вела, но…
До службы было еще около получаса. Майлик и Пита уселись в заднем ряду. Храм был полукруглый, скамьи, словно в цирке, сходились к центру, где располагался алтарь. Солнце проникало сквозь прозрачные части мозаики, ложилось на пол, пылинки плясали в лучах, и на носу Майлик подрагивал солнечный зайчик.
Улыбаясь, она вынула из сумочки маленький сверток, протянула Пите.
— Это тебе…
Он развернул бумагу. На ладонь упали элегантные четки из серых камушков.
— Давай с тобой помолимся… как на Эдоли… я тебя научу, мы прочитаем Малый Круг.
Молиться оказалось несложно. Пита еще не загрузил в память основные молитвы, но в Малом Круге постоянно повторялись всего три.
Тонкие пухловатые руки Майлик, ее шепот, косые лучи солнца, полупустой светлый храм. Тишина, умиротворение. Наверное, впервые за несколько лет было так. Впервые он почувствовал себя… легко.
Священник, отец Нико, был пожилым - ему уже за сотню, сказала Майлик, улыбался в короткую рыжую бороду. Он был на голову ниже Питы и не очень похож на квиринца. Может быть, тоже эмигрант с какого-нибудь другого мира. Неважно.
— Вы хотите креститься? Что ж, я очень рад… Мы можем это сделать, скажем, недели через две. Вам нужно будет загрузить Катехизис и Библию… И мы проведем несколько занятий, чтобы разобраться.
Ранняя весна заливала Коринту солнцем. Пита проводил Майлик до дома. Он часто делал так, они привыкли болтать подолгу и расставаться лишь у нее на пороге. Болтали обо всем. Пита уже многое знал о Майлик. Он жалел ее - жизнь Майлик лишь внешне казалась красивой и благополучной. Уже третий раз она замужем… первый муж бросил ее, ушел к другой. Второй погиб, это на Квирине самый распространенный случай, погиб в Космосе, Майлик зареклась выходить замуж за эстаргов, но получилось так, что уже через год она сошлась с близким другом второго мужа. Тоже планетологом. Жили они не очень хорошо, главным образом, потому, что муж часто уходил в длительные экспедиции. Когда дети были маленькие, еще оставался дома, а вот теперь, похоже, она долго его не увидит. Да уже и не очень хотелось, привыкла как-то…
Они были - товарищи по несчастью. В каком-то смысле. Мужу Майлик космос был так же важнее ее, как для Ильгет многое было важнее Питы.
— У тебя на носу пушинка, - Майлик засмеялась и провела рукой по лицу Питы.
Его сердце захолонуло от нежности. Как она умеет понять… Это настоящая женщина. Настоящая. Он вдруг положил руку ей на плечи - сам не замечая этого. Майлик не отстранилась, но перестала улыбаться. Внимательно смотрела ему в глаза.
Пылинки в косом луче солнца… Тихая умиротворенность… Майлик… Он наклонился к ней. Их губы соприкоснулись. Бог смотрел на них без печали - откуда-то сверху. Наверное, считается, что это грех, но Бог не сердился на них. Разве может быть что-то дурное в любви?
Майлик почувствовала это.
Теплые токи пронизывали их, хотелось смеяться.
— Идем ко мне, - прошептала женщина, - сейчас никого дома… идем…
Пита не очень-то вникал в детали Катехизиса. Какие-то фразы нравились ему, он их запоминал. Какие-то нет. Какое значение имеют слова?
Отец Нико был с ним согласен. Разве важны слова, когда есть вот это - легкое тепло, свет, струящийся от алтаря, руки Майлик. Любовь. Бог есть любовь. Впервые Пита был по-настоящему счастлив. Как в детстве. Как в юности… Да, ведь когда-то он так же любил Ильгет. Он любил ее. Сейчас об этом вспоминать - больно и мерзко. Он ошибся. Но теперь - теперь все будет хорошо.
Или не будет. Ведь она вернется…
Может быть, и не вернется, вспоминал Пита. Может быть, и не вернется. Это подло - не хотеть ее возвращения. Конечно же, он хочет, чтобы она вернулась. Так же, как и Майлик всегда молится о том, чтобы с ее мужем там, в Космосе, ничего не случилось.
И он молится за Ильгет.
Да, если бы она не вернулась, всем было бы легче. Лучше двое счастливых, чем трое несчастных… даже четверо, если считать мужа Майлик.
Но знать об этих мыслях всем ведь не обязательно… нет-нет, он, конечно же, хочет возвращения Ильгет.
Зачем вообще сейчас думать об этом… можно просто быть счастливым.
Вскоре Пита был окрещен в храме святого Иоста.
Они продолжали встречаться с Майлик - каждый день.
С ней все было легко и просто. Никаких занудных рассуждений. Она чувствовала его дыхание, понимала его до конца. Она просто любила его.
Встречались чаще всего у него в квартире. У Майлик были дети. Пите как-то не хотелось общаться с ними… объясняться… он не против, но…
Майлик тоже не очень-то хотела представлять его детям.
Они лежали в кровати, переплетя руки, ноги, словно корни, как единое дыхание… одно тело…
— А ты любишь свою жену? - спросила Майлик.
— Не знаю, - ответил Пита, - наверное, нет.
— Почему же не уходишь?
— Я не знаю… понимаешь… она то притягивает меня, то отталкивает. Иногда я чувствую, что больше не выдержу так… но не могу уйти, просто не могу.
— Может быть, тебе просто некуда уходить… - Майлик потянулась к нему. Их тела снова слились воедино.
В эту же самую минуту на совсем другой планете Арнис вышел из просторной пещеры, которая на Ярне называлась бы закладочным цехом, а здесь - Первым Святилищем.
Он пошатывался, как и окружавшие его товарищи по несчастью. На ногах побрякивали медные цепи, и кольцо опять терло левую щиколотку, похоже, до крови, Арнис подумал, что надо будет завтра попросить стражника - дэска, как они здесь назывались - перековать. Сейчас всем не до того, сейчас мысли всех были прикованы к предстоящему радостному событию - ужину. Живот давно уже подводило. Но сейчас рабы ощущали облегчение, выход из дышащего жаром Святилища (только Арнис понимал, каким образом каменные колонны, расставленные по всему помещению, обеспечивают тепло) всегда был радостью. Дышали полной грудью - пусть это спертый воздух подземелья, но ведь в святилище дышать невозможно совсем. Арнис уже понял, что зародышам дэггеров для первичного развития необходима большая концентрация углекислоты. Он видел в святилище и датчики, и сложные приборы - все то, что было недоступно визарийцам, атмосфера поддерживалась неукоснительно. Арниса и поставили наблюдать за приборами - шкала была гэлланская, а он не скрывал того, что обучен грамоте и знает цифры. Это было ничуть не легче, чем работать с зародышами, особенно если учитывать, что в глазах часто мутнело, и голова отказывалась работать вообще. Вот и сейчас виски разламывались от боли, как всегда к концу рабочего дня. Ну ничего… это пройдет. Вот сейчас еда, потом сон.