Да, да, конечно же, теперь Кийру вспоминается некое давнее время, в особенности одна зимняя ночь, тут же, неподалеку от Паунвере, где…

— Вы что… продаете это? — спрашивает он. — Я к тому, что… пожалуй, я и впрямь куплю что-нибудь, но почему вы вышли со своим товаром в такое неподходящее время? Зима настала, дорога ухабистая, а снега вроде бы и нет вовсе, ходить сейчас — никакого удовольствия.

— Господин Кийр! — произносит предприниматель Киппель с такой значительностью, что даже таракан останавливается на кухонной плите и слушает, что последует дальше. — Господин Кийр! Вы либо уже не желаете меня понимать, либо, действительно, не понимаете: но невзирая на все дорожные ухабы, я все же тот самый Киппель, бывший управляющий торговлей Носова. [15] Именно теперь самое подходящее время ходить по деревням со своим товаром. Что вы хотели сказать? Не горячитесь — это вредит здоровью.

— Да чего там …

— Позвольте, господин Кийр, вы — известный человек через своего друга и соученика по школе Лесту, позвольте мне немножко дополнить свои слова. Позвольте мне… Ну да, именно теперь самое подходящее время. Сейчас канун Рождества, народ сидит по домам, денежки в кармане, именно теперь — самая торговля. В канун Рождества играют свадьбы, молодым нужны ножи и вилки, а кому же я продам свой товар летом, когда народ в поле и на покосе? Да, верно: ходить трудновато, зато все хуторяне дома — кое-что берут, не отрицаю. Выгляньте-ка на улицу, господин Кийр, снежинки падают… очень возможно, и вы тоже что-нибудь купите.

— Непременно. Но, господин Киппель, вы теперь обошли все поля и тропы… вы случаем… не видели?.. Одним словом, я готов вместе с вами шагать по этим ухабистым дорогам, и даже помогу вам нести ваш рюкзак. Пойду! Дайте мне вашу руку!

Ну как же, всеконечно!

Но друг-приятель, такой-растакой должен еще раз получить от своей дорогой жены отменный нагоняй, нахлобучку, вздрючку, а затем…

А затем Кийр отправится вместе с Киппелем знакомиться с поселенческими хуторами Эстонии.

Однако до этого Кийр все же должен побывать дома отнести весть домашним, что он снова пускается в путешествие, не то его, чего доброго, начнут разыскивать с полицейскими.

— Это само собой! — сразу же соглашается Киппель. — Я пойду вместе с вами, а у себя дома вы, может быть, и выберете из моего товара, что вам придется по вкусу. Как я вижу по кольцу, вы женаты, так что и жена поможет выбрать, естественно, у дам могут быть особые желания.

— Да, да.

Теперь настроение Георга Аадниеля уже и наполовину не такое кислое, каким было еще совсем недавно: теперь у него, по меньшей мере, есть перспектива найти поселенческий хутор. И главное: он уже не один в этом проклятом круге, из которого не видел никакого выхода. В обществе предпринимателя Киппеля он наверняка разорвет этот обруч, этот круг, который, того и гляди, мог и вовсе удушить и его тело, и его душу.

— Так, — говорит Георг Аадниель, едва переступив порог родного дома, — теперь выкладывайте свой товар, господин Киппель, тогда продолжим разговор.

Торговец с удовольствием выполняет такое приказание.

— Посмотри, Юули! Посмотри, матушка! — произносит Кийр тоном значительности. — Да подойдите же вы все поближе, выбирайте, что кому нравится! Я за все заплачу.

Бенно, сидя на портновском столе, косит на брата глазами: Йорх в хорошем настроении, вообще-то он не так-то легко идет на расходы. Не пьян ли он снова?

Нет, вроде бы не похоже, а если и выпил, то самую малость. В таком случае, отчего бы не подойти поближе, не взглянуть на диковинные вещицы, разложенные на втором столе. Ну да, этот складной ножик с костяной ручкой пришелся бы ему очень кстати.

Папаша Кийр осматривает иглы, кроме того, его еще более или менее заинтересовали зажигалка и бритва; мамаша же заявляет, что для нее тут ничего подходящего нет, а молодая хозяйка Юули вообще ничего не хочет. В конце концов она все же соглашается принять два-три наперсточка и несколько катушек ниток.

Георг Аадниель, довольно настойчиво поторговавшись, расплачивается, затем произносит:

— Ну, теперь, стало быть, мы можем отправиться.

— Куда это ты опять нацелился? — осведомляется мамаша, предчувствуя недоброе.

— Кто? Ах я, что ли? — Сын хмурит брови. — Поброжу вместе с господином торговцем по округе, присмотрюсь немного.

— К чему ты присмотришься?

— Погляжу, может, есть где в продаже поселенческий хутор — одному ходить скучно.

— Послушай, Йорх, неужели ты все еще не избавился от своей дурацкой затеи? С чего это тебе так приспичило покупать поселенческий хутор?

Пусть матушка оставит его в покое, эта затея отнюдь не дурацкая. Он, Йорх, взвесил вопрос со всех сторон и пришел к твердому выводу, что эта его затея, его мечта — правильная. Неужели же они, Кийры, и впрямь до самой смерти должны сидеть здесь впритык зад к заду, нет даже сносного жилого помещения. И он, Йорх, был бы рад увидеть, что всем им живется немного просторнее.

— Фью, — ворчливо замечает старый мастер, — до сей поры здесь всем места хватало, а теперь уже вдруг нет. Что за песню ты опять завел? Не знаешь ты сам крестьянской работы, не знает ее и Юули. Вспомни, что намедни сказал юлесооский Тоотс. Разве он не сказал, что труд крестьянский — тяжелый?

— Тоотс, гм … может быть и говорил — из зависти. Как ты думаешь, Юули?

— Ну что я могу думать? — Молодая женщина вздыхает. — Поступай, как знаешь.

— А тебе понравилось бы стать хозяйкой хутора?

— Мне нравится все, к чему меня ни приставят.

Тут уже и старая хозяйка начинает сердиться.

— Ну и тряпка же ты половая, Юули! — упрекает она невестку. — Какая ты после этого жена своему мужу, только одобряешь все, что этот ветрогон ни скажет. Покажи, наконец, что и у тебя есть свое мнение! Скажи Йорху, дескать, так и так, я с места не сдвинусь — покупай себе хоть два хутора. Небось тогда он испугается и бросит свои глупости. Но ты до сей поры только и делала, что говорила «да» и «аминь», что бы и когда бы он тебе ни напел.

— А что же мне говорить ему, он ведь уже не юнец какой-нибудь.

— Нет, мои господа, — Киппель зажигает огрызок сигары и в свою очередь берет слово, — я хоть и чужой здесь, в этом доме, однако позволю себе заметить, что добрый хутор — золотое дно. Я бы и сам заделался крестьянином, не будь для этого чересчур старым. Но господин Кийр совершенно иной коленкор. Мужчина в своей лучшей поре; это, конечно же, не мое дело, но я никак не возьму в толк, почему старый господин и старая госпожа отговаривают его ступить на дорогу новой жизни?

— Да пусть себе идет, — Бенно поднимает голову, — тогда здесь жить и впрямь будет просторнее. Пусть отправляется хоть в преисподнюю, по крайней мере он будет там один, — а сейчас мы все находимся в преисподней.

— Вот как! — Георг Аадниель грохает кулаком по столу. — Так вот какова твоя благодарность за этот красивый складной ножик!

— Можешь немедленно получить его обратно. На!

Ножик со стуком падает на стол перед носом старшего брата.

— Святое небо! — Старая хозяйка всплескивает руками. — Опять начинают!

Однако у Георга Аадниеля Кийра упорная, жилистая душа, и он не оставляет своего упрямства. Отправляется путешествовать в обществе Киппеля.

Вот было бы славно, — говорит Кийр, когда они выходят на большак, — если бы с нами был еще кто-нибудь третий.

— К примеру — кто? — Киппель поправляет свой заплечный мешок.

— Ну хотя бы … хотя бы тот же Тоотс. Он в последнее время изменился, стал очень рассудительным человеком; у моей матушки только и разговору, что о нем.

Киппель внезапно останавливается и дает себе хорошего шлепка по лбу.

— Ох я седая баранья голова! — восклицает предприниматель. — К нему-то я как раз и не успел зайти! А ведь господин Тоотс мой давний покупатель, он однажды, помню, купил у меня товар… еще до большой войны. Наверняка он поступил бы точно так же и сегодня, но я, старый болван, так и не зашел на его хутор. Запамятовал. Неужто и впрямь я уже начинаю стареть? Не рановато ли, шестьдесят стукнет только еще через два года. Дух мой ясен и мышцы не ослабли — черт знает, как это я умудрился забыть о господине Тоотсе?!