Дюбретон сел, стряхнул пепел с сигары в тарелку и снова повернулся к Фартингдейлу:

– Вы приняли решение, сэр Огастес?

Фартингдейл тронул белую повязку, прикрывавшую большую часть его седых волос, и нарочито ровным голосом произнес:

– Вы хотите, чтобы мы покинули долину в девять утра, правильно?

– Абсолютно.

– После чего вы, согласно полученному вами приказу, уничтожите дозорную башню?

– Именно так.

– А затем направитесь домой?

– Точно, – Дюбретон улыбнулся, плеснул себе бренди и протянул бутылку Шарпу.

Шарп покачал головой и пустил колечко дыма:

– А почему вы хотите, чтобы мы ушли до того, как вы уничтожите башню? Разве мы не можем посмотреть на это из замка?

Дюбретон ухмыльнулся, понимая, что вопрос столь же фальшив, как и информация, скормленная им сэру Огастесу.

– Конечно, можете понаблюдать.

Фартингдейл нахмурился:

– Ваша заинтересованность похвальна, майор, но полковник Дюбретон уже объяснил нам, почему так важно покинуть это место.

Дюбретон кивнул:

– Еще три наших пехотных батальона стоят в следующей деревне, – он пожал плечами и плеснул себе еще бренди. – Они пришли сюда в рамках учений, так сказать, закалки свежего пополнения, и хотя мне очень нравится ваше общество, майор, я боюсь, что такое скопление войск в маленькой долине может оказаться взрывоопасным.

Значит, Дюбретон решил открыть часть своих карт: вероятно, подумал Шарп, полковник понял, что сэр Огастес испугается численного превосходства противника. Он откинулся на спинку стула:

– Вы получили приказ разрушить башню?

– Да.

– Странно.

Дюбретон усмехнулся:

– В прошлом ее использовали партизаны. Для нас она представляет опасность, но, думаю, не для вас.

Шарп стряхнул пепел своей сигары прямо на пол. Он услышал, как в соседней комнате засмеялись женщины.

– Мне казалось, эти горы почти не использовались ни нами, ни вами, ни партизанами. Четыре батальона – серьезная сила, чтобы снести одну старую башню.

– Шарп! – Фартингдейл курил собственную сигару, длиннее и толще, чем у Дюбретона. – Если французы хотят выставить себя дураками, взрывая бесполезную башню, это их личное дело, не наше.

– Если французы чего-то хотят, сэр, наше дело помешать им, – жестко возразил Шарп.

– Не вам рассказывать мне, что входит в мои обязанности, майор! – судя по голосу, сэр Огастес разгневался не на шутку. Дюбретон молча наблюдал за стычкой. Фартингдейл снова потрогал повязку и продолжил: – Полковник Дюбретон дал нам слово отступить, как только его задача будет выполнена, так что нет никакого смысла устраивать в этой долине противостояние. Возможно, вы, майор, и хотите ввязаться в драку, чтобы заслужить себе еще немного славы, но моя работа закончена. Я разгромил Пот-о-Фе, захватил наших дезертиров, а теперь, следуя полученному мною приказу, направляюсь домой!

Шарп усмехнулся: приказ был получен не Фартингдейлом, а Кинни, но Кинни теперь покоится в могиле, глядящей на западные горы, и руководство само упало в руки Фартингдейла. Он выпустил еще одно колечко к потолку и взглянул на Дюбретона.

– И вы, значит, пойдете домой?

– Да, майор.

– Правильно ли я понимаю, что вы называете себя Армией Португалии?

Ответом ему было молчание. Шарп знал, что он прав. Французы держали на западе Испании три армии: Северную, Центральную и Армию Португалии. «Дом» Дюбретона – по ту сторону границы, в Португалии, и его слова лишь намеренно сбивают Фартингдейла с толка, хотя, чтобы не затронуть честь Дюбретона, и не являются откровенной ложью.

Дюбретон проигнорировал Шарпа. Он посмотрел на сэра Огастеса, и в голосе его зазвенела сталь:

– Я могу привести сюда четыре батальона пехоты менее чем за день, сэр Огастес. У меня есть приказ, каким бы глупым он вам ни казался, и я намереваюсь его выполнить. Операция начнется завтра в девять утра. Выбор за вами, можете попытаться мне помешать.

Дюбретон знал, с кем говорил. Сэр Огастес осознавал численное превосходство врага. Он представил, как из клубов порохового дыма появляются французские байонеты, и бессильно поник перед лицом этой угрозы.

– Значит, мы можем отступить без потерь?

– Наше перемирие длится до девяти часов утра, сэр Огастес. Вполне достаточно времени, чтобы отойти подальше от Адрадоса.

Фартингдейл кивнул. Шарп с трудом мог в это поверить, хотя, конечно, он видел и других офицеров вроде этого слизняка, офицеров, покупавших себе высокие чины, но ни разу не видевших врага и бежавших с поля боя, как только его увидят. Фартингдейл со скрипом отодвинул свой стул.

– Мы уйдем на рассвете.

– Чудесно! – Дюбретон поднял бокал. – Пью за здравый смысл!

Шарп бросил окурок сигары на пол.

– Полковник Дюбретон?

– Майор?

У Шарпа были кое-какие козыри, но игра пошла другая, и выкладывать их придется осторожно.

– Как видите, сэр Огастес сегодня храбро возглавил атаку.

– Разумеется, – Дюбретон поглядел на белую повязку. Фартингдейл подозрительно воззрился на Шарпа.

– Без сомнения, сэр, рассказ об утренней атаке принесет сэру Огастесу заслуженную славу, – Фартингдейл, услышав такую лесть, стал поглядывать на Шарпа еще более подозрительно. Шарп поднял бровь. – К сожалению, в рапорте есть запись о том, что сэр Огастес получил тяжелое ранение, ведя войска в брешь, – продолжил он. – Знавал я такие случаи, полковник, когда состояние раненого серьезно ухудшалось за ночь.

– Мы должны молиться, чтобы это не случилось, майор, – ответил Дюбретон.

– Мы будем благодарны вам за такие молитвы, сэр. Как бы то ни было, если это произойдет, командование британскими войсками ляжет на мои недостойные плечи.

– И?

– И я приму командование.

– Шарп! – на этот раз протест Фартингдейла был оправдан. – Вы слишком много берете на себя, майор! Я принял решение, дал слово и не потерплю оскорблений. Вы будете исполнять мои приказы!

– Разумеется, сэр. Приношу свои извинения.

Но Дюбретон его понял: Шарпу тоже нужно защищать свою честь, и он не хочет иметь отношения к решению Фартингдейла. Француз услышал то, что хотел сказать ему Шарп. Он поднял руку:

– Будем молиться за сэра Огастеса. Пусть он будет здоров всю ночь, а утром, майор, мы будем рады узнать, что он жив, когда увидим, как вы отступаете.

– Да, сэр.

Они задержались еще на полчаса, потом стали прощаться. Солдаты привели лошадей, офицеры накинули плащи или шинели и отошли в сторону, давая Жозефине возможность подняться в седло. Рядом карабкался на коня сэр Огастес. Усевшись, он натянул шляпу поверх повязки и оглядел британских офицеров.

– Всем ротным командирам собраться у меня через полчаса. Всем! Включая вас, Шарп, – он коснулся затянутой в перчатку рукой полей шляпы и кивнул Дюбретону.

Французский полковник придержал Шарпа за локоть:

– Я помню о своем долге перед вами, Шарп.

– Вы мне ничего не должны, сэр.

– Мне лучше судить, – улыбнулся тот. – Вы собираетесь драться завтра?

– Я буду следовать полученным приказам, сэр.

– Конечно, – Дюбретон проводил взглядом первых отъехавших офицеров и достал из-за спины бутылку бренди. – Чтобы согреть вас в завтрашнем долгом переходе.

– Спасибо, сэр.

– И счастливого вам Нового года, майор.

Шарп взобрался на лошадь и пустил ее шагом вслед удаляющимся офицерам. Гарри Прайс остановился, поджидая его, и поехал рядом. Когда они оказались за пределами слышимости французов, лейтенант повернулся к высокому майору.

– Мы что, действительно уходим поутру, сэр?

– Нет, Гарри, – улыбнулся ему Шарп, пытаясь за улыбкой скрыть свои чувства. Многие стрелки и многие фузилеры, знал он, никогда не покинут это странное место среди высоких гор, зовущееся Господними Вратами. Для них это последнее Рождество.

Глава 18

Наступила полночь. Туман опустился на камни и траву, и теперь ветер уже не был властен над ним. Во дворе замка ярко горел костер. Стук каблуков часовых на стене отдавался гулким эхом. Снизу их шинели напоминали сюрко древних рыцарей, а байонеты, поблескивающие в свете костра, походили на наконечники копий тех давно забытых людей, что ждали здесь рассветной атаки воинов ислама.